Итак, в туннель. Он покрепче усадил на голову золотой венец, подхватил факел, к тому времени почти полностью выгоревший. Не захватить ли с собой мотыгу, а заодно точильный камень? Не исключено, что мотыга еще понадобится. Но, однажды лишив монарха скипетра, обратно его не возвращают…

Держа в одной руке факел, в другой — оселок, Шеф опустился на корточки и просунул голову и плечи в туннель.

Отвоевывая у туннеля и мрака дюйм за дюймом, он вскоре вынужден был начать работать плечами по очереди. Туннель все сужался. Факел, последний раз вспыхнув, опалил ему руку. Разломав его надвое о твердый земляной свод, он теперь подтягивался вперед с его помощью, твердя себе, что своды туннеля не могут сомкнуться или закончиться тупиком. Пот градом катил по его лицу; у него не было возможности смахнуть ни единой капли, застившей ему глаза. Более того, стало ясно, что и обратного пути он себя лишил: туннель был уже настолько низким, что приподнимать бедра и пятиться назад он уже не смог бы.

Внезапно его ладонь не нашла под собой земляного упора. Вместо этого она повисла в воздухе. Яростный рывок, и теперь повисают в воздухе голова и плечи. Он осторожно протянул вперед руку. Глухая стенка. Это колодец. В два фута шириной. А вниз, в неизвестность, уходит пропасть. «Кажется, строители туннеля слегка перестарались, — подумал он. — Но ведь я знаю, что это такое и где я ползу. Я ползу по туннелю, который ведет к выходу из гробницы. Никакой ловушки здесь быть не может. Значит, сейчас я должен подтянуться, перевалиться через этот край… Потом голова зароется в землю. Но мне не привыкать задерживать дыхание. Если я ошибался, я очень скоро задохнусь… Уйдя головой на фут в землю, особенно не надышишься. А если я начну там барахтаться, то это произойдет еще раньше. Стало быть, барахтаться незачем. Если мне не удастся раскопать себе дорогу, значит — смерть».

Подтягиваясь, а потом извиваясь, Шеф окунается в неизвестность. Однако падения не происходит. Ноги предательски застревают в туннеле, а телу в тесном колодце уже не развернуться и не оттолкнуться. Наконец, каким-то образом сократив мышцы, он срывается вниз. Два фута — и внезапный удар. Зажатый меж стенок сузившегося колодца, он висит вверх тормашками. И по-прежнему — кромешная, абсолютная тьма.

«Не паниковать! Не верещать от ужаса! Да, это задача, над которой требуется поломать голову. Никакого тупика здесь быть не может. Зачем бы он понадобился? Торвин всегда говорит, что нет бремени приятнее, чем бремя разума».

Он осторожно начал ощупывать стену. Возле его шеи был проем. Изогнувшись, словно змея, нырнул он внутрь. Тело плюхается на земляной пол. А лаз на сей раз ведет наверх!

Прошла, кажется, вечность с тех пор, когда он в последний раз стоял на своих ногах. А пальцы уже нащупывают деревянную лестницу.

Превозмогая немоту в членах, он начал карабкаться наверх и вскоре стукнулся головой о люк. Однако люк этот, по замыслу, должен был открываться снаружи. Попыткам же поднять его снизу он покорится не так-то легко. Не исключено, что над ним слой в полфута земли.

Вытащив из-под пояса точило, Шеф уперся ногой в стену колодца и острым концом ударил по люку. Дерево треснуло, полетела стружка. Еще несколько ударов, и он смог просунуть свободную руку в образовавшуюся расщелину. Теперь ему стало легче орудовать оселком. Наконец-то устремились вниз струйки земли, с каждым мгновением теперь утолщаясь, ускоряясь, пока не забрезжило над головой Шефа оконце раннего света.

Собрав последние силы, Шеф вывалился из туннеля. Вокруг были густые заросли боярышника. От входа в курган, в котором он проделал столь долгий путь, его отделяло не более сотни шагов. На его вершине стояла сейчас группа людей, что-то внимательно высматривавшая у себя под ногами. Ни прятаться от них, ни подкрадываться к ним незаметно он не будет. Шеф выпрямился, поправил на голове венец, приподнял оселок и зашагал вперед спокойной поступью.

Увидав своего единокровного братца, он почти не удивился. Заметили и его — день занимался ясный. Кто-то крикнул, кто-то бросился бежать. Другие начали медленно пятиться прочь от кургана. Над все еще не заваленной скважиной теперь высилась только долговязая фигура Хьёрварда. Шеф переступил через тело одного из своих соотечественников, рассеченное с плеча до середины груди мечом с широким лезвием. Успел он приметить и уцелевшего Гудмунда, который, оттянувшись со своими людьми на пятьдесят ярдов в сторону, напустив воинственный вид, вмешиваться, однако, не спешил.

Шеф поднял на лошадиное лицо брата утомленный взор.

— Так-так, братик, — промолвил он. — Тебе, похоже, одной своей доли показалось маловато. Тебе хочется чего-то еще. Или, может быть, тебя об этом кто-то очень попросил?

Хьёрвард вытянул лицо пуще прежнего. Вытащив из ножен широкий меч, он взмахнул щитом и начал спускаться по склону кургана по направлению к Шефу.

— Ты моему отцу не сын!!! — заревел он и размахнулся мечом.

Шеф выбросил вперед руку с каменным оселком, который был в ширину не меньше запястья крепкого воина.

— Нашла коса на камень, — невозмутимо заметил он, провожая взглядом разлетавшиеся осколки. — А камень — на череп… — добавил он и, внезапно сложившись, молниеносно распрямил руку с оселком. С громким хрустом один из свирепых резных ликов на конце оселка погрузился в висок Хьёрварда.

Викинг пошатнулся, затем упал на одно колено, поддерживая себя в равновесии с помощью обломка меча. Шеф отошел, тщательно прицелился и на сей раз ударил еще сильнее. Снова хрустнула кость, и теперь Хьёрвард бессильно повалился навзничь. Из ушей, изо рта фонтаном хлестала кровь. Не спеша Шеф вытер с камня серую накипь и с некоторым для себя удивлением заметил стоящих вокруг воинов с корабля Хьёрварда. Те, в свою очередь, смотрели на него, разинув рты.

— Ничего, ребята. Дело семейное. Можете так не волноваться…

Кажется, этот Совет ничего путного не решит. Побелевшее, с трясущимися губами лицо Сигварда смотрело теперь в одну точку.

— Он же убил моего сына… — вновь и вновь бормотал он. — Пусть он мне за это уплатит…

Бранд, словно веслом, взмахнул своей ручищей, понуждая Сигварда замолчать.

— Мы сейчас слушаем Гудмунда! Продолжай, Гудмунд!

— Я расставил своих людей вокруг кургана. Тьма была кромешная. Вдруг заявился Хьёрвард со своими людьми… Мы услышали их голоса, поняли, что это не англичане, но не понимали, что нам дальше делать. Тех, кто им мешал, они убрали с дороги… И потом Хьёрвард пытался убить своего брата Скьефа. Сначала хотел заживо похоронить его в кургане, а потом пошел на него с мечом. Мы все это видели. А Скьеф был только каменным бруском вооружен…

— Он убил Падду и пятерых землекопов! — пытался вставить Шеф. Но Совет пропустил эти слова мимо ушей.

Негромко, но внушительно зарокотал голос Бранда:

— По всему видать, Сигвард, что никаким вергельдом здесь и не пахнет. Даже за сына! Ведь он пытался убить такого же, как он, члена нашей армии, жизнь которого охраняется уставом Пути. Если бы ему это удалось, я бы вздернул его на первом же суку. И кроме того, он пытался заживо зарыть в могиле своего брата. И если бы он его зарыл, вдумайтесь, чего бы мы лишились!

И он замотал головой, словно бы пытаясь вытряхнуть из нее столь чудовищное предположение.

А лишились бы они по крайней мере двухсот фунтов чистого золота. Причем много его было вылито в столь изысканные формы, что стоимость работы во много раз должна была превосходить стоимость самого металла. Были тут покрытые резьбой сосуды, сделанные руками римлян, изумительные крученые ожерелья из тусклого золота ирландской работы, монеты с ликами неизвестных римских правителей. Они нашли сокровища из Кордовы и Миклагарда — Византии, Рима и Германии. А помимо этого — набитые серебром мешки, которые в течение нескольких поколений казначеи королей складывали под землей у входа в туннель. Богатств этих, словом, хватило бы, чтобы осчастливить каждого из воинов Армии Пути. Впереди забрезжила безоблачная жизнь, вот только неизвестно было, всем ли удастся до нее дожить… Ибо с наступлением рассвета тайна перестала быть тайной.