Поучения отца Андреаса чаше всего сводились к восхвалению добродетельного целомудрия и важности своевременного внесения пожертвования в церковную казну. Шеф беззвучно покачал головой.

— Он сказал: «Господи, Господи, зачем ты оставил меня!»

Король долго молчал.

— А впрочем, я понимаю, для чего он это делает. В конце концов, я ведь тоже король… И я понимаю, чего хотят его люди. Последние месяцы были не лучшими для его армии. Они-то надеялись, что здесь им будет удобно высадиться, остановиться, а потом уже пойти для настоящего дела в Йорк! Так оно и могло бы случиться, не сделай они того, что сделали с твоим приемным отцом. Но с тех пор они ни барахлом не могут разжиться, ни хотя бы пары рабов отловить. Простого бычка приходится с боем доставать. А сегодня, чтобы там ни говорилось, их самих-то стало гораздо меньше, чем два дня назад. Они видели, как друзья их издыхают у них на глазах от полученных ран, а у скольких еще начнут завтра гнить раны! Поэтому, если они прямо сейчас не увидят чего-то грандиозного, они совсем опустят руки. Сядут ночью на корабли и уплывут восвояси… Так что Ивару нужно представление. Свидетельство триумфа. Показательная казнь. Или…

Тут Шеф вспомнил темные слова викинга, приведшего его сюда.

— Говори осторожней, государь. Они хотят, чтоб ты заговорил. А меня подослали, чтоб я тебя слушал.

Эдмунд вдруг прыснул и дико расхохотался. Свет уже почти померк, солнце скрылось, но еще густели долгие английские сумерки.

— Ну, тогда слушай. Я обещал, что сокровища Редвальда достанутся тому, кто прорвет строй викингов. Ты это сделал. Поэтому я отдаю тебе эти сокровища. А ты уж поступай с ними как знаешь. Человек, который выдаст им такое, может выторговать себе не только жизнь! Скажем, если бы я их отдал, то стал бы среди них ярлом. Но Уигга и прочие предпочли умереть за меня, но не выдать тайны. Недостойно короля, тем более потомка Вуффы, пугаться пыток и смерти… А вот ты, малый… Как знать? Может, ты что-нибудь выгадаешь… Теперь слушай и запоминай. Я расскажу тебе тайну сокровищ Вуффингов, и, клянусь Богом, мудрый человек по моему рассказу сможет отыскать сокровища… Слушай, что я скажу тебе…

Король заговорил сиплым шепотком. Шефу пришлось обратиться в слух.

Голос его постепенно слабел.

— Последняя моя ночь, юный керл. Да и твоя, возможно. Хорошенько подумай, как ты будешь завтра себя спасать. Только я не думаю, чтобы викингам оказалась по зубам загадка англичанина… Впрочем, если ты — керл, королевская загадка и тебе не поможет…

Король замолчал. Слабеющим голосом Шеф попробовал было разбудить его, но его собственное исстрадавшееся тело тоже переставало подчиняться ему, погружая сознание в тяжкую дремоту. Во время же сна королевские слова повторялись бесчисленное количество раз, наплывали, нанизывались друг на друга. Равно как и вырезанные на пылающем форштевне ладьи драконы.

Как и предсказывал король Эдмунд, Великая Армия переживала великий упадок духа. Застигнутые врасплох в своем собственном лагере войском крошечного государства, дружиной неприметного королька, о существовании которого многие из них даже не догадывались, викинги, хоть и могли быть довольны исходом битвы, в глубине сердец знали, что был в ней миг, когда они дрогнули. Сейчас они хоронили мертвецов, вытаскивали на берег искалеченные остовы ладей, залечивали ранения. Между знатными вождями вовсю шла торговля — обговаривались условия продажи и обмена кораблей, перевода или замены людей, дабы вскорости увидеть свои отряды готовыми к новой сече. Но самих ратников, рядовых воинов, привыкших сжимать весло или топор, нужно было снова заставить рваться в бой. Показать, что их вожди по-прежнему уверены в себе. Некое действо, способное убедить их в том, что они и в самом деле — ратники Великой Армии, непобедимые воины Севера, перед которыми трепещет весь христианский мир, было необходимо.

С раннего утра люди начали стекаться на размеченную площадку неподалеку от лагеря. Ей и предстояло стать местом совершения wapentake, или, по-датски, vapnatakr, обряда клацанья оружием, когда мечи выбивают дробь о щиты. Таким способом воины клялись друг другу в вечном согласии. Или же — по недосмотру иных беспечных вождей — начинали выяснять возникшие еще раньше разногласия.

Но задолго до света вожаки викингов обсуждали виды на будущее, прикидывали боеспособность различных отрядов, учитывали настроения, которые могли посетить души и головы их непредсказуемого, своенравного войска.

К тому времени, когда за ним пришли, Шеф почти поправился, по крайней мере телесно. Голод по-прежнему буравил внутренности, жажда обжигала гортань и язык, но он был жизнеспособен, бодр, в ясном рассудке. Он полагал, что Эдмунд также проснулся, хотя тот лежал не шевелясь.

Люди Змеиного Глаза ступили под укрытие с той же деловитой уверенностью, что и накануне. В одно мгновение тиски закусили ошейник, заклепки были содраны. Ошейник разошелся и свалился на землю, а мускулистые руки живо вытолкали Шефа в промозглый осенний полумрак. Над рекой все еще редел туман, умащая влагой папоротниковый настил ската. Шеф уставился на него, раздумывая, нельзя ли прямо сейчас слизать эти капли языком.

— Вы вчера разговаривали. Что он тебе сказал?

Шеф покачал головой и взмахнул связанными руками в сторону бутыли, висевшей на поясе у одного из воинов. Тот молча передал ее пленнику. Там оказалось пиво — мутное, с ячменной шелухой, по-видимому сцеженное с самого дна бочонка. Не переводя дыхания, в несколько мощных залпов Шеф влил в себя содержимое бутыли до последней капли. Вытирая рот и передавая бутыль владельцу, он чувствовал, как пиво раздувает его, словно пустой мех. Взглянув на его лицо, разбойники удовлетворенно заурчали.

— Как — хорошо? Пиво — это хорошо. И жить хорошо. А хочешь жить и пиво пить, скажешь нам то, что вчера от него услышал…

У викинга по имени Дольгфинн было свойство надолго приковывать взгляд к человеческому лицу и не отводить его, пока он не приходил к определенному выводу. На этом лице он увидел признаки нерешительности, но только не страха. А также неисправимого упрямства. И ума. «Не ошиблись ли мы в этом парне», — подумал он и дал отмашку, заранее оговоренный сигнал. От стоящей невдалеке группы воинов отделился огромный викинг с золотой цепью на шее. Левая его рука покоилась на серебряном навершии рукояти. В то же мгновение Шеф узнал его. Это был тот великан, с которым они сошлись во время сечи на мощеной дороге. Сигвард, ярл с Малых островов. Его отец.

Когда он приблизился к нему, остальные отступили на несколько шагов, чтобы встреча произошла наедине. Некоторое время они пристально изучали друг друга. Сигвард, осмотрев юношу с головы до пят, больше внимания уделил его телосложению. А Шефа занимало выражение лица викинга. «Ведь он смотрит на меня так, будто старается узнать во мне себя самого! Он все знает».

— Мы уже разок встречались, — начал Сигвард. — На мощеной дороге в болотах… Муиртайг донес, будто здесь околачивается мальчишка, англичанин, который говорит, что бился со мною. А теперь сказывают, что ты — мой сын. Помощник знахаря, парень, который с тобой сюда пришел. Это его слова… Это — правда?

Шеф кивнул.

— Хорошо. Силушка в тебе есть, и дрался ты тогда как надо. Видишь ли, сынок, — Сигвард шагнул вперед и обвил бицепсы Шефа могучей лапищей, — ты только воюешь не за тех, за кого надо. Да, я понимаю, мать у тебя — англичанка.