Эркенберт бросил взгляд на Арно, советника архиепископа Гюнтера, посланного во владения Римберта для наблюдения, оценки и доклада. Они дружелюбно улыбнулись друг другу. Один невысокий и темноволосый, другой высокий и светлый, оба любили поворочать мозгами и ревностно относились к делу.

— Архиепископ легко сможет набрать свою первую сотню, — сообщил Эркенберт.

Прежде чем Арно ответил, раздался другой голос.

— Теперь осталось только девяносто девять, — произнес он.

Дьякон и священник из-за своих столов уставились на новоприбывшего.

Рост его был невелик, отметил Эркенберт, чувствительный к этой подробности. Но у него были чрезвычайно широкие плечи, размах которых только подчеркивала его тонкая, прямо девичья, талия. Он был одет в кожаную куртку с подбивкой, какие всадники носят под кольчугами. Эркенберт заметил, что в верхнюю часть жакета для уширения были вшиты вставки, аккуратно, но без всяких стараний подобрать цвет. Кроме жакета на нем была, кажется, только фланелевая рубашка из самых дешевых и поношенные шерстяные штаны.

Глаза у незнакомца пронзительно голубые, волосы такие же светлые, как у Арно, но стоят ежиком. «Я видел лица опасные и видел лица безумные, — подумал Эркенберт, вспоминая Ивара Бескостного. — Но более сурового лица не встречал». Оно казалось высеченным из камня, кожа обтягивала выпирающие кости. Шея с бугром сзади, как у бульдога, голова даже выглядит маленькой.

Эркенберт обрел голос:

— Вы это о чем?

— Ну смотри, архиепископу нужно сто человек, я один, а сто без одного будет — слышал про. науку арифметику? — девяносто девять.

От такого выпада Эркенберт вспыхнул.

— Я слышал об арифметике. Но ты еще не принят. Сначала мы должны узнать твое имя и имена твоих родителей, и еще много других вещей. И ты должен проявить себя на глазах у нашего ваффенмайстера. В любом случае сегодня ты уже опоздал.

Он почувствовал руку у себя на плече, Арно заговорил мягко и озабоченно:

— Ты совершенно прав, брат, но, думаю, в данном случае мы можем сделать исключение. Этот юный herra известен мне, да и всем нам. Это Бруно, сын Регинбальда, графа Мархеса. Его знатность, безусловно, позволяет ему претендовать на эту честь.

Эркенберт раздраженно взялся за пергамент.

— Превосходно. Если все делать как полагается, мы должны теперь спросить об имуществе и доходах, которые претендент намерен передать Ордену, — он начал писать. —

Бруно, как сын графа, должен быть, естественно, Бруно фон..?

— Бруно фон ниоткуда, — последовал спокойный ответ. Эркенберт почувствовал, что его запястье перехвачено огромной неумолимой ручищей, мягко, но стальным зажимом.

— Я у графа третий сын, земель не унаследовал. У меня нет ничего, кроме моих рук, оружия и моего коня. Но позволь мне спросить кое о чем тебя, малыш с бумагами. Ты бойко говоришь на «нишненеметском», но ручаюсь, ты не один из нас. И я ничего не слышал о твоем знатном роде. Я удивлен, кто же этот человек, имеющий право решать, кому быть, а кому не быть «фсатником» Святого Ордена? Никаких обид, надеюсь.

Арно торопливо вмешался:

— Бруно, этот ученый дьякон — англичанин. Он сражался в армии Папы, которая была разбита, и пришел, чтобы рассказать нам об этом. А еще он видел смерть знаменитых викингов, Ивара Бескостного и Рагнара Волосатой Штанины. Мы узнали от него много полезного, и он предан нашему делу душой и телом.

Хватка на запястье Эркенберта ослабла, юноша отступил назад, и на его чеканном лице появился интерес.

— Ладно, — сказал он, — ладно. Я готов принять англичанина как собрата. И этот малыш-англичанин — без обид, друг, у каждого из нас есть свои сильные стороны — сказал одну очень правильную вещь. Я действительно должен показаться ваффенмайстеру. — Он обернулся и крикнул: — Данкварт! Где ты, старый мерзавец? Какие там у тебя испытания? Хотя ладно, не надо. Я сам все вижу.

Пока Бруно разговаривал с Эркенбертом, активность на плацу замерла. Ваффенмайстер, старшины и не выбывшие до сих пор кандидаты прекратили свои упражнения и подошли посмотреть на новичка. Они освободили ему проход, когда он ринулся от стола.

В четыре прыжка Бруно подскочил к огромному черному жеребцу, который вольно пасся неподалеку. В седло он взлетел, не касаясь стремян, подхватил воткнутое в землю копье и уже двигался к полосе с препятствиями и мишенями. Когда конь перепрыгивал первый плетень, Эркенберт увидел, что Бруно держит левую руку за спиной — чтобы подчеркнуть, что не пользуется щитом. Поводья были брошены, он вел жеребца только коленями и пятками. Удар копьем с верхнего замаха, мгновенный разворот и скачок. Сквозь поднявшуюся над полем пыль Эркенберт мог разобрать только с треском разлетающиеся мишени и черного кентавра, каждые несколько секунд берущего барьер за барьером. Более искушенные наблюдатели стали криком приветствовать каждый удар. Через какие-то мгновенья конь вернулся, всадник соскочил на землю, тяжело дыша и широко улыбаясь.

— Я выдержал это испытание, Данкварт? Тогда скажи тому человечку с бумагами, ведь это все не в счет, пока он не отметит. Но послушай-ка, Данкварт, сейчас я смогу показать себя настоящему знатоку, который видел настоящие битвы и схватки великих ратоборцев. Я хочу узнать его мнение. Кто здесь сегодня был лучшим с мечом и щитом?

Седой ваффенмайстер безучастно ткнул в сторону кандидата, который под конец бился уже с его старшинами. Высокий юноша в белой одежде поверх кольчуги.

— Вот этот, Бруно. Он очень хорош.

Бруно подошел к предполагаемому противнику, обеими руками обхватил его ладонь и вгляделся в него с пытливой нежностью, как дама в своего любовника.

— Ты согласен? — спросил он.

Высокий рыцарь кивнул. Старшины подали каждому по тяжелому щиту, какие носят всадники, длинные мечи с затупленными лезвиями и аккуратно сточенными остриями. Два рыцаря разошлись на шаг и принялись настороженно кружить, каждый уходил от меча противника вправо.

Эркенберт, мало что понимавший в воинских испытаниях, успел заметить только сверкание мечей и услышать троекратный лязг, это ударил высокий юноша — вниз, вверх, слева, — молниеносно орудуя тяжелым мечом. Три жесткие атаки, Бруно парировал удары не щитом, а мечом, крутя запястьем, чтобы клинки встречались под правильным углом. Под четвертый удар он поднырнул и, вздернув щит, верхним его краем подцепил опускающийся меч у самой рукояти. Теряя равновесие, высокий юноша шагнул назад, и меч Бруно взвился. Мгновение казалось, что Бруно атакует сразу тремя мечами, высокий юноша отчаянно отбивал удары со всех сторон. И вот его щит опущен, меч поднят, а сам он присел, чтобы отразить удар, но удара не было. Казалось, Бруно даже замер на миг, прикидывая, как лучше ударить.

Его стремительный выпад был незаметен для глаза. Глухой удар, судорожный вздох, и высокий юноша опрокинулся на спину. Секундой позже Эркенберт сообразил, что в момент удара Бруно намеренно расслабил запястье, чтобы смягчить удар. Он не стал вкладывать в него всю свою силу.

Бруно уже отбросил щит и меч и помогал противнику подняться все с той же пытливой нежностью. Похлопал его по щекам, заглянул в глаза, помахал ладонью — помутнели ли глаза? На лице его появилось облегчение, он отступил назад с улыбкой:

— Отличный бой, юноша. Я рад, что мы будем братьями в Ордене. Я потом объясню тебе этот финт с ложным выпадом. Ему нетрудно научиться.

Бруно оглянулся, услышав аплодисменты зрителей, и показал, что делит их со своим противником.

Вот еще одна особенность этих германцев, подумал Эркенберт, вспоминая неискоренимую спесь своих соотечественников. Здесь же люди сходятся легко. Они любят объединяться в группы и товарищества, с общим котлом и общей бочкой пива. Однако они выбирают себе вождя, который ничем не стремится выделиться из них. Сила это или слабость?

Бруно снова подошел к столу, в глазах его сверкало неудержимое веселье.

— Теперь вы меня запишете? — спросил он.

Арно потянулся за пером и пергаментом, а Бруно рассмеялся и, наклонившись к Эркенберту, сказал с неожиданной серьезностью: