То был единственный случай, когда Дэви Крокет кому-нибудь в чем-нибудь уступил или просчитался. Правда, однажды он просчитался с крокодилом: того почему-то не оказалось под рукой, когда соперник Дэви начал свою предвыборную речь. А раз не было крокодила, который бы зевал и показывал противнику зубы, Дэви проиграл на выборах и не попал в конгресс.

Но все равно самым великим хвастуном и горлопаном во всем Кентукки оставался всегда Дэви Крокет.

К тому времени, когда Майк Финк победил Дэви Крокета в состязании по стрельбе, он был уже давно знаменит. Его называли Королем Гребцов, а почему, вы скоро узнаете. Сначала мы вам расскажем про его детство.

Майк родился в маленькой деревушке Питтсбург, что стояла на восточной границе Дикого Запада, на фронтире то есть. Валить деревья он научился раньше, чем у него прорезался второй зуб, не говоря уже о стрельбе из лука. Еще двух слов он не мог сказать, а в белку на лету попадал точнехонько.

Молоко на губах у него не обсохло, а он уже завел ружье и назвал его «Всех Застрелю». Однажды взрослые мужчины надумали устроить состязание по стрельбе, и маленький Майк решил к ним присоединиться. Все стали над Майком подтрунивать: иди-ка, мол, лучше домой к маме. Но Майк упирался, спорил и не хотел уходить.

— Стоит мне вскинуть ружье на плечо, — хвастал он, — и я вас всех обставлю!

Но мужчины в ответ громко гоготали. А состязание это было не какое-нибудь пустяковое. Один фермер пообещал победителям корову. Первый приз — шкура и жир, они ценились выше всего. Второй, третий, четвертый и пятый — мясо. А шестому — свинцовые пули из мишени. Он мог их потом расплавить и отлить новые.

За право стрелять по мишени каждый платил четверть доллара за выстрел.

Майк выложил один доллар с четвертью, стало быть, заплатил за пять выстрелов.

— Корова будет моя! — хвастал он. — И шкура, и жир, и мясо.

Все только усмехались. Настало время расставлять мишени. Они были вырезаны из белой бумаги и наклеены на черные доски, обожженные специально для этого на огне. Дырочка в самом центре белой бумаги, проходящая и сквозь доску, была яблоком мишени. Только очень хороший стрелок мог попасть в белое поле с шестидесяти ярдов, а уж в само яблоко — настоящий чемпион. Чемпионами на этом состязании были все. В яблочко попали многие. И не было ни одного, кто промазал бы по белому полю вокруг яблочка.

Майк стрелял последним, потому что последним платил деньги. Он вскинул на плечо Всех Застрелю, прицелился и выстрелил.

— Мазила! Даже в белое не попал! — заревели все.

— Зря глотки дерете! — огрызнулся Майк. — Я попал в самое яблочко.

И правда, проверили и увидели, что Майк попал в самое яблочко. И не просто в яблочко, а в самую его сердцевину, и корову присудили ему, точнее, шкуру и жир, потому что сочли его выстрел самым метким.

— Случайно подвезло! — ворчали некоторые.

Тогда Майк еще раз поднял Всех Застрелю и снова попал в самое сердце яблочка. На этот раз он получил четверть говяжьей туши.

— С кем поспорить на другую четверть говядины? — бросил вызов Майк, засыпая порох и забивая пулю в дуло Всех Застрелю.

— Прозакладываю мой охотничий рог с порохом, что тебе это не удастся, малыш! — крикнул кто-то.

Что ж, следующим выстрелом Майк заработал еще четверть говядины. К концу состязания Майк выиграл всю корову и охотничий рог с порохом и запасом пуль.

Ведя корову домой, он довольно улыбался.

— Скажите спасибо, что выручил вас! — заявил он остальным, — По крайней мере вам не придется тащить на себе четверть туши. Я всегда стреляю до пяти. Тогда добыча сама идет за мной… И запомните: в другой раз зовите меня мистер Финк.

Вскоре после этого Майка исключили из всех состязаний, потому что никто не мог его победить. Фермеры, жертвовавшие коров в награду победителю, заявили, что пусть Майк Финк забирает шкуру и жир без единого выстрела, тогда хоть мясо останется в награду прочим стрелкам.

Но Майку стало скучно без состязаний в его родном Питтсбурге. И пришлось ему искать чего-нибудь новенького.

Майк давно приметил, что самыми могучими и сильными были гребцы на баржах и плоскодонках, что ходили вверх и вниз по Огайо и Миссисипи между Питтсбургом и Новым Орлеаном. У каждого гребца было что порассказать об опасной жизни на воде и о сражениях с индейцами и с пиратами. Чего-чего, а уж приключений на реке хватало. А только этого и надо было Майку, чтобы не зачахнуть совсем от скуки.

Вот отправился он однажды к хозяину, то есть к капитану плоскодонной баржи — или габары, как ее еще называли, — стоявшей на якоре у причала.

— Хочу наняться к вам на габару! — сказал Майк.

— Я беру только мужчин, — сказал хозяин, — Мужчин, которые умеют стрелять, драться, грести и работать багром. Толкать баржу багром вверх по реке, по такой, как наша Миссисипи, может только полуконь, полукрокодил. А ты еще жеребенок!

Майк ничего на это не возразил. Он только взял со стола капитана оловянную кружку, зачерпнул ею воды в реке и поставил на макушку спящему гребцу, который сидел на палубе, прислонившись к бочке. Потом вскинул Всех Застрелю, прицелился и выстрелил. Оловянная кружка не шелохнулась, но из двух дырочек от пуль Майка на голову спящего полились струйки холодной речной воды и разбудили его.

Он в ярости вскочил.

— Шесть месяцев я не знался с водой! — заорал он. — Ох, и проучу я того, кто окунул меня!

— Еще посмотрим, кто кого проучит! — заорал в ответ Майк. — Со мной никто тягаться не может. Ку-ку! Я кого хочешь перегоню, переборю, одолею в открытой схватке и в состязании по стрельбе. Я первый герой в наших краях. Ку-ку! А ну-ка попробуй, сразу узнаешь, какой я крепкий орешек! Если ударю, как деревом пришибет. Пройдусь разок топором по деревьям — и вот вам в лесу новая солнечная полянка. Меня хлебом не корми, дай мне подраться. Вот уже целых два дня мне не с кем было померяться силой, и мышцы мои одеревенели, как старый сундук. Ку-ка-ре-ку-у! — и Майк замахал руками, ну точно петух на насесте. — Ку-ка-ре-ку-у!

— А ну на берег, там места больше! — не вытерпел старый гребец.

Их встреча состоялась посреди широкой и грязной улицы. Майк сбросил с себя замшевую куртку, а гребец — красную рубаху. Потом каждый схватил друг друга за шею и стал гнуть и крутить.

— Будем драться по-благородному или свободно? — спросил Майк, имея в виду силовые приемы и грубость.

— Ясно, свободно! А то как же иначе! — отозвался гребец.

— Вот это похвально! — обрадовался Майк. — Так я люблю! Значит, будет веселье, — и он откусил у гребца кончик уха.

Потом наступил ему на ногу, сделал выпад правой в живот, вцепился обеими руками в волосы и приложил лицо врага к своему колену.

Гребец в долгу не остался: он работал ногтями, молотил кулаками. Они с Майком держали друг друга мертвой хваткой, швыряли друг друга с одной стороны улицы на другую. И наконец Майк улучил свою минутку. Одной лапищей он обвил шею противника, а другой ухватил за штаны и поднял в воздух. Донес его до реки и бросил в воду.

— Драться ты умеешь, как настоящий мужчина, — похвалил Майка хозяин, — А вот с работой как, справишься?

Майк показал, как он умеет работать веслом и багром, и отправился в свое первое плавание до Нового Орлеана.

Так он стал гребцом на габаре и носил теперь красную рубашку, коричневые брюки, прозванные «ореховыми бриджами», голубую куртку и кожаную шапку с козырьком.

Из всех молодцов, живших на фронтире, гребцы были самыми сильными. А Майк вскоре доказал, что он самый сильный среди гребцов. Он выучил много песен, в которых пелось о реке, и оглушал всех своим зычным голосом. Его хозяину очень повезло: не пришлось тратиться на сирену, чтобы предупреждать другие суда, что габара идет. У Майка это получалось далее лучше, чем у любой сирены.

По ночам, когда габара пришвартовывалась к берегу, Майк любил потанцевать на твердой земле, а часто и днем он принимался плясать на гладкой палубе, пока габара легко шла сама вниз по реке. У него был зоркий глаз на индейцев и речных пиратов, когда судно приближалось к берегу. Майк научился управляться и с парусами.