Мальчик продолжал щебетать крохе, пока тот не заснул. К этому времени устал и сам Алмаз, зато у папы и мамы малыша сон совсем прошёл, только туман в голове остался — у одного от пива, у другой от затрещины. Оба они — кебмен на стуле, а его жена на кровати, — не отрываясь, глядели на Алмаза, а тот даже не подозревал, что за ним наблюдают. Он сидел, стараясь не заснуть, и, в свою очередь, смотрел широко открытыми глазами прямо на кебмена, не замечая его, а кебмен не мог отвести взгляда от бледного лица мальчика и его больших глаз. Алмаз и всегда-то был довольно бледненьким, а бессонная ночь и отсвет уличного фонаря сделали его лицо белее снега. В конце концов он начал клевать носом и, чтобы случайно не уронить малыша, решил отнести его в постель. Он встал с маленькой трёхногой табуретки, уложил кроху в колыбель, слегка укрыл его — ночь стояла тёплая, и сильно укрывать младенца было не нужно — и, пошатываясь от усталости, вышел из комнаты.

— Жена, — произнёс кебмен, поворачиваясь к кровати, — сдаётся мне, ангел к нам залетал. Видала ты его? Небольшой такой, и крыльев у него чегой-то не было. Ей-ей, ангелочек, как на могилках ставят.

— Не болтай чепухи, муженёк! — ответила его жена. — Хоть он и, вправду, добрый, что твой ангел. Даже лучше, ведь он всегда где-нибудь рядышком. Это же маленький Алмаз, его тут каждый знает. Вот уж кто всем алмазам алмаз! Лучшего сына и пожелать нельзя.

— Я что-то про него слыхал на конюшне, но самого парнишку встречать не доводилось. Ладно, как говорится, кто старое помянет, тому глаз вон. Иди-ка сюда, старушка. Дай тебя поцелую, и пойдём спать.

Кебмен держал свой кеб на другом дворе, хотя жил здесь. Возвращался домой он поздно и частенько был навеселе, поэтому детей не замечал. Даже если он и видел Алмаза раньше, то всё равно его не запомнил. Зато его жена, как и все, кто целые дни проводили на дворе, знала мальчика очень хорошо. Она была добрейшей женщиной. Когда Алмаз с мамой приехали из Сендвича, именно она затопила камин у них в комнате и приготовила им чаю. Да и муж её не был таким уж скверным, и когда поутру он вспомнил не только о ночном визите Алмаза, но и о том, как он поступил с женой, то сильно разозлился на себя, а у неё попросил прощения, чем очень обрадовал бедную женщину. Целую неделю потом он ни к одному трактиру даже близко не подходил, хоть это и было нелегко: какой-то богатый пивовар выстроил их, словно ловушки для человеческих душ и тел, чуть ли не на каждом углу по дороге домой. С тех пор он стал вести себя гораздо лучше, но прошло ещё немало времени, прежде чем он начал исправляться.

_{ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ}

Друзья Алмаза

днажды кеб Алмаза и его отца стоял последним в длинной очереди на углу Пелл Мелл и Кокспур Стрит. Старый Алмаз мирно жевал свой обед, его хозяин, сидя на козлах, читал газету, а маленький Алмаз соскочил на землю побегать и размяться — от долгого сидения на одном месте у него затекли ноги. Он засунул руки в карманы и отправился прогуляться до того места, где в любую погоду стояла девочка с метлой. Только он собрался с ней заговорить, как улицу стал переходить высокий джентльмен. Он остался весьма доволен, что переход чисто выметен: кругом было грязно, а на нём были дорогие ботинки. Джентльмен опустил руку в карман и протянул девочке пенни. В ответ она мило улыбнулась и сделала забавный реверанс, от чего он взглянул на неё ещё раз и спросил:

— Где ты живёшь, дитя моё?

— На Райской улице, — ответила девочка. — По соседству с Адамом и Евой, в самом конце.

— А с кем ты живёшь? — поинтересовался он.

— С моей вреднющей бабкой, — отозвалась девчушка.

— Нельзя называть бабушку вреднющей, — произнёс джентльмен.

— Вреднющая она и есть, — ответила та, доверчиво заглядывая ему в лицо. — Не верите, приходите, сами поглядите.

Её ответ прозвучал резко, но на лице оставалось самое простодушное выражение. Джентльмен понял, что она вовсе не собиралась грубить, и оттого заинтересовался ею ещё больше.

— Всё-таки нехорошо так говорить, — настаивал он.

— Нехорошо? Да её все так зовут — даже те, кто ещё вредней её. Вы бы слышали, как она ругается. На нашей улице с ней никто тягаться не берётся. Скажу по правде, стоит ей разойтись — и уже никому не под силу её заткнуть. Правда, сперва её нужно хорошенько разозлить. Без этого ничего не выйдет, слишком она старая. А то такая потеха поднимается, вы бы знали!

Хоть девочка и назвала свою бабку вредной, на самом деле она всячески показывала, как сильно гордится её непревзойдённой бранью.

Джентльмен очень расстроился, услышав, как плохо живётся этой славной маленькой девчушке. Но он не знал, что ещё сказать, и какое-то время молча смотрел себе под ноги, а когда поднял глаза, увидел устремлённый на него взгляд Алмаза.

— Поверьте, сэр, — произнёс Алмаз, — её бабка очень плохо с ней обращается, она не пускает её домой и оставляет ночевать на улице, стоит девочке припоздниться.

— А это твой брат? — поинтересовался джентльмен.

— Нет, сэр.

— Откуда же он знает твою бабушку? Не похоже, чтобы он с ней дружил.

— Нет, конечно! Он хороший мальчик, только чуточку того.

Тут она выразительно покрутила пальцем у виска.

— Что ты хочешь сказать? — спросил джентльмен. Алмаз по-прежнему смотрел на него и улыбался.

— Кебмены кличут его Божьим ребенком, — прошептала она. — У него не все дома. Тронутый он немножко.

Алмаз, несмотря на то что прекрасно её слышал и всё понял, продолжал улыбаться. Какая разница, как его называют, если он не сделал ничего плохого? К тому же «Божий ребёнок» — определённо лучшее из прозвищ!

— Итак, мой юный друг, что ты умеешь делать? — джентльмен повернулся к мальчику, чтобы хоть как-то продолжить разговор.

— Управлять кебом, — ответил Алмаз.

— Хорошо. А ещё что? — продолжал расспрашивать тот. Поверив словам девочки, джентльмен принял выражение тихой радости на лице Алмаза за признак слабоумия и решил быть поласковей с бедняжкой.

— Присматривать за маленьким братиком, — сказал тот.

— Замечательно. А ещё?

— Чистить сапоги отцу и делать ему к чаю тосты.

— Да ты незаменимый помощник! — воскликнул джентльмен. — А что ещё ты умеешь?

— Больше, наверно, ничего, — признался мальчик. — Ездить на лошади я могу только, если меня подсадить, это не считается.

— А читать ты умеешь?

— Нет. Но мама умеет, и папа тоже, и они меня обязательно научат.

— Тогда вот, держи пенни.

— Спасибо, сэр.

— А когда научишься читать, приходи ко мне в гости, и я подарю тебе полшиллинга и книжку с красивыми картинками.

— Благодарю вас, сэр, а где вы живёте? — спросил Алмаз. Не настолько он был прост, чтобы не понимать — в гости не придёшь, если не знаешь адреса.

«Да ты вовсе не глуп», — подумал джентльмен, вынимая из кармана визитную карточку. — Вот держи, — произнёс он вслух. — Пусть папа прочитает и объяснит тебе, куда идти.

— Да, сэр. Спасибо, сэр, — поблагодарил мальчик, пряча карточку.

Джентльмен двинулся дальше, но вскоре замедлил шаг, обернулся и увидел, как Алмаз отдал свою монетку девочке, и услышал его слова:

— У меня есть и папа, и мама, и маленький братик, а у тебя только злая старая бабка. Держи мой пенни.

Девчушка положила монетку в карман рядом со своей — это была единственная целая часть платья. Бабка всегда исправно следила, чтобы карман был в порядке.

— Она всё такая же злая? — спросил мальчик.

— Ага, такая же. Только мне теперь дают больше монеток, чем раньше. Хватает еды себе купить и ещё домой медяков притащить, чтобы бабка не ворчала. Хорошо ещё, что она слепая совсем.

— Почему? — удивился Алмаз.

— Да если б она видела как раньше, враз бы заметила, что я не ем её объедки, и догадалась бы, что я себе что-то покупаю.