— Он уж точно не для двуколки, — с негодованием заявил отец Алмаза.

— А я что говорю? Не красавец, верно, зато вынослив, — сказал хозяин.

— Не красавец?! Да он красивше любого коня, что когда-либо возили джентльменов, — не выдержал отец, а про себя подумал: «Зря я это сболтнул», — уж очень не хотелось ему признавать, что его старый Алмаз так здорово сдал.

— Что ж, — заметил его друг, — вот тебе здоровая, как дом, лошадь. А уж бегать она будет не хуже поезда, разве что чуток помедленнее, — поправился он.

Но у кучера в горле стоял ком, и к глазам подступили слёзы. Услышав знакомый голос, старый конь повернулся в его сторону, а когда бывший хозяин подошёл ближе и погладил его по спине, старый Алмаз тихо заржал от радости и уткнулся огромной мордой хозяину в грудь. Это всё и решило. Он сам не заметил, как обнял коня за шею и заплакал. Нынешний владелец никогда не привязывался к лошади настолько, чтобы так её обнимать, и он быстро сообразил, в чём тут дело. Но у него было доброе сердце, ибо никакой другой продавец не поступил бы так, как он: вместо того, чтобы накинуть цену — ведь теперь хозяин знал наверняка, что сделка состоится — он решил продать коня на целый фунт дешевле, подумав, что разлучать старинных друзей негоже.

Придя в себя, отец Алмаза поинтересовался, сколько его друг просит за коня.

— Так вы, кажись, давние друзья, — произнёс хозяин.

— Это мой старый Алмаз. Я его любил куда больше второй лошади, хоть и та славная. Но она ведь не у тебя?

— Нет, в моей конюшне ему в пару никто не сгодится.

— Жаль, — заметил кучер. — Но ты ведь и за этого немало запросишь, так?

— Да нет же. Говорю тебе, я его купил задёшево, и для моей работы он не подходит.

Дело закончилось тем, что отец вернул себе старого Алмаза, купив впридачу четырёхколёсный экипаж. Над конюшней было несколько свободных комнат, которые он тут же снял, потом написал жене, чтобы та возвращалась, и стал кебменом.

_{ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ}

Извозчичий двор

 Лондон мама с Алмазом и младенцем приехали поздним вечером. Я слишком увлёкся Алмазом и забыл рассказать вам, что у него родился братик. Отец встречал их на собственном кебе, но родители решили пока ничего не говорить мальчику про лошадь: папа хотел сам увидеть, как обрадуется сын, узнав обо всём. Но тот сел в кеб, даже не взглянув на коня. Отец погрузил саквояж Алмаза и мамин небольшой чемодан, забрался на козлы, и они тронулись. Мальчик очень гордился тем, что возвращался домой в экипаже своего отца. Но когда они приехали на извозчичий двор, Алмаз поначалу приуныл, и если бы он не побывал в Стране Северного Ветра, боюсь, он бы даже расплакался. Но вместо этого Алмаз сказал себе, как чудесно, что вся старая мебель осталась с ними. А вместо того, чтобы горевать, как мама, из-за перемен, он стал придумывать, какие же достоинства у их нового дома, ведь у каждого места есть свои преимущества, и куда лучше думать о них, чем о всяких недостатках. Ну и пусть на дворе унылая погода — когда они добрались домой, начался противный мелкий дождь. К счастью, погода быстро меняется, а в комнате ярко горит камин — его заботливо разожгла для них соседка, у которой был пьяница муж — всё готово к чаю, и на огне закипает чайник. А когда в камине горит огонь, на столе стоят горячий чай, хлеб и масло, — жизнь уже не так печальна. Тем не менее родители Алмаза были сильно расстроены, да и сам Алмаз чувствовал, как им потихоньку овладевает мрачное уныние. Но он тут же сказал себе: «Так не годится. Я не должен уступать. Ведь я был в Стране Северного Ветра. Если там всё хорошо, нужно постараться и здесь устроить всё хорошо. Надо гнать от себя уныние и тоску. Они не завладеют мной, если я буду что-то делать». Вряд ли он говорил себе именно такие слова, они для него слишком взрослые, но именно это было у него на уме и в сердце. А когда голова в ладу с сердцем, перед таким союзом ничто не устоит.

— Какой вкусный хлеб с маслом! — начал Алмаз.

— Рад, что тебе нравится, — ответил отец. — Я сам покупал масло в лавке за углом.

— Он, правда, очень вкусный. Спасибо, папа. Ой, кроха проснулся! Я возьму его.

— Сиди спокойно, Алмаз, — велела мама, — и доедай свой хлеб с маслом. Малыш пока для тебя слишком тяжёлый.

Она сама взяла ребенка и усадила к себе на колени. Тогда Алмаз принялся смешить малыша, пока тот не начал заливаться смехом. Для младенца весь мир заключён в руках матери, и ни моросящий дождь, ни мрачный извозчичий двор, ни расстроенное лицо отца его не трогали. Что маленькому ребёнку потеря даже сотни мест? И отец с матерью не считали его бессердечным, хотя он радостно кричал и смеялся, несмотря на их несчастья. Наоборот, эти крики и смех оказались заразительны. Его маленькое сердечко переполняла радость, её было так много, что она незаметно переливалась и в их сердца. Наконец папа с мамой тоже начали смеяться, веселился и Алмаз, пока у него не начался приступ кашля, который напугал маму и заставил всех остановиться. Ребёнка взял на руки отец, а мама уложила Алмаза в постель.

Новое место и в самом деле разительно отличалось не только от Сендвича, но и от их старого дома. Окна теперь выходили на грязный мощёный двор вместо широкой реки, где огромные баржи перекладывали большие коричневые и желтые паруса с галса на галс, точно легкие прогулочные ялики, а узкие длинные лодки стрелой уносили вдаль когда восемь, а когда и двенадцать гребцов. У Алмаза больше не было сада, где бы он мог гулять, когда захочет, рассматривая весёлые цветы под ногами и залитые солнцем важные деревья над головой. Не стало у него и деревянного изголовья с дыркой, через которую к нему приходила Царица Северного Ветра. Стены здесь были настолько высокими, а домов вокруг ютилось так много, что Царица вообще редко сюда заглядывала, разве что по делам или во время большой уборки в своём доме. Теперь перегородка в изголовье Алмаза всего лишь отделяла его комнату от другой, где жил кебмен. Он любил выпить, и частенько, приходя домой, начинал ругать жену и гонять детей. Алмаз приходил в ужас от доносившихся криков и брани. Но даже это не могло сделать его несчастным, ведь он побывал в Стране Северного Ветра.

Если читателям трудно поверить, что Алмаз и вправду стал таким хорошим, не забывайте, что он видел Страну Северного Ветра. А если вам никогда не встречались столь удивительные дети, спросите себя, а часто ли вы встречали детей, которые путешествовали в эту Страну? Поведение Алмаза вовсе не было странным, наоборот, вёл он себя на редкость благоразумно.

Посмотрим, что же случилось дальше.

_{ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ}

Алмаз начинает действовать

сю ночь за окном свирепствовал ветер, но Алмаз ничего не слышал. Мне думается, каждый раз, когда он спал так крепко, что наутро не помнил своих снов, он всю ночь проводил в Стране Северного Ветра. Вот почему просыпался он таким бодрым и весь день в его душе царили тишина и надежда. Мальчик и сам рассказывал — правда, не мне — что утром после такой ночи у него в голове звучали отголоски чего-то, только он не мог разобрать, чего именно: то ли замирающей вдалеке песни реки, то ли строчек бесконечного стихотворения, которое мама читала ему на берегу моря. Иногда это напоминало щебетание ласточек — «над речкой мелькают», помните? Но ведь это вполне могли чирикать чумазые воробьи, завтракая во дворе, — кто знает? Я не уверен, что именно я знаю, но я знаю, что я думаю, и, по правде говоря, я больше за ласточек, чем за воробьёв. Когда Алмаз чувствовал, что просыпается, он изо всех сил пытался запомнить слова новой песни, какую он раньше никогда не слышал, — песни, где слова и музыка сливались воедино. Но всё было напрасно: стоило ему проснуться побольше — так он сам говорил — и строчки начинали убегать, одна за другой, пока в конце концов от песни не оставались лишь красивые образы то реки, то травы, то маргариток, то других простых и обычных вещей. Все они представали избавленными от обыденности и тогда становилось видно сияние их прекрасной души, которую люди часто не замечают, а ещё чаще — увы! вообще не верят, что она есть. После таких снов Алмаз пел младенцу красивые, но очень чудные песенки. Мама считала, что он их сочиняет, а мальчик говорил, что он ничего не придумывает, песенки сами рождаются где-то внутри него, а он ничего не знает про них до тех пор, пока они не покажутся на свет.