— Моран дал ей заколдованную одежду, чтобы она отводила нам глаза. Она лжет вам, мой господин! Она — вовсе не то, чем представляется.

Но Лутвинне никак не реагировал на обвинение.

Стало тихо. У Гэрхема закончились слова. Он сжал кулаки и отошел в сторону. И тогда Ингильвар поняла, что у ее возлюбленного не осталось сил, чтобы судить еще и это новое, неожиданное, такое болезненное для него дело.

Она сама выступила вперед. Ей безумно было жаль себя, своей любви, своего будущего, но куда сильнее она жалела Лутвинне, которого сейчас прямо на ее глазах пытались лишить любви и радости. Он ведь не только эльф, он еще и человек, он подвержен страху и усталости. Он не может сражаться вечно. В конце пути его непременно должна ожидать подруга, женщина, которая встретит его лаской, обнимет за шею, которая постелит ему постель и ляжет рядом.

Ингильвар сказала негромко, но очень твердо:

— Все это ложь.

Гэрхем обрадованно закричал:

— Ложь? Докажи! Докажи, что это неправда, ты, шлюха! Моран наложил чары на твою одежду, которую ты носишь, не снимая!

— И в постели я, по-твоему, тоже остаюсь в этом платье? — спросила Ингильвар.

— Не смеши меня, хитрая женщина! — ответил Гэрхем. — Когда ты ложишься в постель, ты гасишь свет.

Это было правдой. По лицу Лутвинне Ингильвар поняла, что и он об этом вспомнил. Они ни разу не оказывались раздетыми при солнечном свете или хотя бы при горящей свече. В спальне всегда царила безупречная темнота.

Он все еще молчал, и Ингильвар больше не могла выносить этого. В его безмолвии ей чудилось то обвинение, но мольба оправдаться.

Она расстегнула пояс, и наборная медная змейка упала к ее ногам. Затем потянула шнуровку. Воцарилась странная тишина: собравшиеся, и люди, и эльфы, и крестьяне, и воины из гарнизона — все смотрели на нее так, словно не верили собственным глазам. На краткое мгновение Ингильвар встретилась взглядом с Лутвинне. Надежды нет: она прощалась с ним навсегда. У нее осталось только это мгновение.

А потом оно истекло. Лишенное шнуровки платье распахнулось, и Ингильвар сорвала его с плеч.

— Дальше! — крикнул Гэрхем, не сводя с нее глаз.

— Хочешь увидеть меня голой? Ладно, — сказала Ингильвар со странным спокойствием приговоренного к смерти.

Она потянула через голову рубаху, затем выбралась, путаясь ногами в кружевах, из нижней юбки, — и предстала перед собранием совершенно обнаженной. Ни одной нитки не осталось на ее теле.

Они смотрели на нее так, словно им явили чудо. Словно никто из этих мужчин никогда не видел купающейся женщины. Никогда не подсматривал за сестрой или за женой старшего брата, никогда не имел собственной супруги.

Но она, избавившись от тканых покровов, не замечала теперь никого из них. Только один имел для нее значение, и к Лутвинне обернулась Ингильвар. В его блестящих, расширенных зрачках увидела она свое отражение: красавица с копной пушистых волос, с гибким станом и изящными руками.

Наступив на платье, она шагнула навстречу Лутвинне, а он встал со своего кресла и слепо, беспомощно потянулся к ней. И не он стал утешать ее, а она — его, и люди окружили их, сочувствуя их любви всем сердцем, но не зная, как выразить это.

Геранн отбыл в большой помпой, увозя с собой из замка Гонэл плетеную клетку с почтовыми птицами. «Телепатия — это прекрасно, — сказала ему на прощание защитница Гонэл, — но, боюсь, иногда ее оказывается недостаточно». Геранн с жаром согласился.

Он не допускал и мысли о том, что вопрос о его помолвке с Гонэл может оказаться не решенным. Любые возражения он встречал оглушительным хохотом и попыткой поцеловать невесту.

Оруженосец Броэрек ехал следом за своим сводным братом и господином. Он все еще дурно себя чувствовал, хотя рана почти совершенно затянулась. Слабость не отпускала его. К тому же Броэрек был сильно и безнадежно влюблен.

Ратхис, маленькая фэйри, провожала его почти до середины пути: бежала, никем не замеченная, рядом с лошадью и, то и дело настигая оруженосца, гладила его твердой ладошкой по ноге. Броэрек ощущал прикосновение, но не мог взять в толк, что это такое и откуда оно взялось.

Наконец Ратхис явилась ему, выскочив прямо перед мордой коня, так что Броэрек поспешно натянул поводья и едва не потерял равновесия.

Фэйри висела в воздухе. Ее пестрое лоскутное одеяние развевалось на ветру, хитрое личико улыбалось.

— Ой, — совсем по-детски сказал Броэрек. На мгновение ему подумалось, что фэйри хочет поехать с ним в замок Геранна.

Фэйри сказала:

— Я хочу дать тебе знамя. Твое личное. Когда ты станешь из сводного брата родным, подними этот стяг, и самая красивая женщина твоего племени станет твоей союзницей.

С этими словами она сдернула с плеч платье и бросила его в лицо Броэреку.

Оруженосец поскорее схватился за платье, потому что оно, как живое, залепило ему глаза, рот и нос, но шелк все крепче приставал к коже.

Геранн услышал глухой шум возни за спиной и по вернулся. Броэрек яростно боролся с куском шелка, скреб его ногтями, тряс головой и ругался сквозь зубы.

— Что с тобой? — удивленно проговорил старший брат.

Он подъехал ближе и одним быстрым движением сорвал ткань с лица оруженосца. Тяжко переводя дыхание, тот уставился на Геранна.

— Это она, фэйри. Она была здесь.

— Я не видел, — лаконично отозвался Геранн.

— Она дала мне… залог любви, — продолжал Броэрек, краснея.

— Ты уверен, что это именно залог любви?

— Фэйри — странные.

— Это точно.

Геранн свернул шелковые лоскуты и сунул за пазуху. Броэрек ревниво наблюдал за ним.

— Не хочу, чтобы ты отвлекался, — объяснил его господин. — Путь неблизкий, ты недавно был ранен… Если в твоей голове поселится фэйри, ты вообще никогда не доберешься до дома.

Броэрек грустно кивнул и тронул коня.

А фэйри бежала прочь, нагая и босая, подпрыгивая высоко и хватаясь руками за густой, насыщенный ароматами трав воздух. Ее красные волосы развевались за спиной так яростно, что казалось, будто фэйри спасается от настигающего ее пламени. Под конец фэйри бросилась ничком на землю и покатилась кувырком, как перекати-поле. И кому-то со стороны, кто, возможно, сейчас наблюдал за нею, именно это и виделось — комок безжизненной травы, гонимый ветром в неизвестном направлении, c. неизвестной целью. Этот «кто-то» в любом случае не слышал, как из середины сухого клубка перепутанных стеблей доносится тихонький, веселый смешок.

— Я не понимаю, — сказал Арилье, обращая на Дениса сердитый взгляд, — что ты имеешь против Этгивы.

Денис покраснел и насупился, обдумывая различные варианты ответа.

«Ничего». — Самый простой вариант. Но Арилье не поверит и начнет допытываться. К тому же непременно захочет знать, почему Денис не желает объясниться.

Нет, такое не подходит. Многовато последствий вытечет из одного простенького слова.

«Она странная». — Но, с другой стороны, все люди, все эльфы, все живые существа на свете в той или иной мере странные. Это вовсе не повод относиться к кому-либо настороженно.

«О ней никто в замке не знает». — К примеру, о Денисе тоже никто в замке толком ничего не знает, кроме того, что Денис рассказывает о себе сам… И ничего, сама защитница Гонэл доверяет ему, да и Арилье никогда не подозревал своего напарника ни в чем дурном.

— Ну, — сказал Денис, старательно взвешивая каждое слово и все равно не в силах избавиться от ощущения, что летит в бездну, — понимаешь, тут все как-то сразу. Этгива ни на какое известное мне существо не похожа. Даже на эльфа.

Арилье сморщил нос и испустил звук, очень похожий на змеиное шипение.

— Много ты знаешь об эльфах!

— Почти ничего, — покладисто согласился Денис, — но Этгива на них… на вас то есть… ну совершенно никакого сходства. Ну, может быть, самую малость. В любом случае, она даже для эльфа слишком странная… Вот, к примеру, ты можешь быть уверен в том, что она не умеет летать?