— Угощение Севастьяновы приготовили на славу. Можно сказать, довоенное. Даже икра паюсная была. Подвыпив, мужчины разбились на компании и вперемежку с анекдотами стали поругивать Советскую власть. У Севастьянова с Шантуровым разгорелся спор. Хозяин стал кричать, что проклинает тот день и час, когда связался с болтунами-эсерами, что Шантуров и его начальство недооценивают его работу, а ведь он вместе с братом сделал много для организации. Шантуров заметил, что Севастьянову не следует обижаться на руководство. Вся слава, мол, впереди. Хозяин сослался на рискованную службу брата в 253-м полку, где под разными предлогами удалось убрать с командных постов коммунистов, а на их места назначить верных организации людей. В разговор вмешался старший Федоров, потребовавший прекратить спор. Шурочка затеяла танцы, а через некоторое время все разошлись.

— Таисия Николаевна, речь об организации вели только Шантуров и Севастьянов? — уточнил Дьяконов.

— Один из присутствующих, беседуя с Рогальским, называл какие-то пятерки в селах, сравнивая их с теми, что были у генерала Волкова. Но о чем конкретно шла речь, не расслышала — ко мне вскоре подошла «именинница».

— Спасибо, Таисия Николаевна, — поднимаясь со стула, сказал Дьяконов. — Не скрою, мы кое-что об этих людях уже знали, но приблизиться к ним так, как удалось вам, мои сотрудники не смогли. Но и вам небезопасно долго оставаться в обществе Горячева.

— Почему? — спросила Порецкая.

— Нет у меня, Таисия Николаевна, полной уверенности в том, что Алексеев не познакомил с вашим письмом еще кого-нибудь. Видимо, он раньше работал в контрразведке и затащил Бороздина на «заседание» для психологической проверки. Заодно рассчитывал удовольствие получить. Наверняка — садист. Не случайно заставил Владимира протокол писать.

Порецкая, не сказав ни слова, подошла к столу, подкрутила фитиль лампы. В помещении стало немного светлее, тени от предметов укоротились.

— Виктор Иванович, — после небольшой паузы сказала Порецкая. — Я все же не подчинюсь вам. Думаю, что за такую «фронду» на меня не обидитесь. Минуту назад сами обмолвились, что никто из чекистов приблизиться к компании Севастьянова не сумел. А я вот к ним запросто: своей считаюсь. Это — первое. Второе: у них что-то назревает серьезное. Не случайно же Севастьянов говорил о медике, как о предпоследней задаче. И, в-третьих, я теперь многим обязана вам, чекистам.

— Хорошо, Таисия Николаевна, — подавая на прощание руку, сказал Дьяконов. — Только очень прошу — будьте осторожнее. И еще. Если вам понадобится встреча со мной, а Чернышовой на месте не окажется, загляните на Ново-Мечетную 25. Это рядом со штабом 255-го полка. В доме живет наш сотрудник Порфирьев Иван Спиридонович. Его в городе почти никто не знает. К тому же в эту квартиру поселился всего неделю назад. Если встретит хозяйка, скажите, что вы врач, и пришли к больному. Иван Спиридонович будет предупрежден. До свидания.

На следующий день Дьяконов пригласил к себе в кабинет Дульского и Порфирьева. Коротко пересказав беседу с Порецкой, он предложил все дела отложить в сторону и заняться Шантуровым.

— Не могу, Виктор Иванович, — сказал Дульский. — Вечером выезжаю во Всесвятское. Там опять неспокойно.

— Может, обратимся в отделение районной транспортной ЧК, попросим Соленика, чтобы помог нам, — предложил Порфирьев.

— На него рассчитывать не приходится, — возразил Дьяконов. — По заданию укома партии едет на неделю в Булаево. Остались мы, Иван Спиридонович, вдвоем. Ну что ж, и это сила. Начнем!

С арестом шантуровцев все же решили повременить. Дульский сказал:

— Поспешный арест ничего не даст. Надеясь на нашу неосведомленность, арестованные замкнутся, начнут тянуть время. Ниточка оборвется. Нам важно весь клубок размотать.

— Верно, — поддержал Порфирьев. — К тому же шантуровцы не единственная угроза для нас. Могут быть и другие, чисто офицерские организации. Не спугнуть бы!

— Ладно, подождем! — согласился Виктор Иванович.

В командировку Лука Дульский выехал вместе с Порфирьевым. Секретарь укома Соколов и уездный военком Омельянович выбивали у Дьяконова согласие немедленно послать во Всесвятское двух опытных чекистов.

— Ты пойми, Виктор Иванович, — говорил Соколов. — Там бандиты мобилизацию крестьян в селах проводят. Опасность нависла не только над продразверсткой в районе, но и над поставками хлеба в Москву. В любой момент могут железную дорогу перерезать. А хлеб Москве — сейчас самое главное. Любую работу остановим, лишь бы поставки хлеба не завалить.

— Я отправил во Всесвятское почти всех коммунистов гарнизона, — подал реплику Омельянович.

— И из 253-го полка тоже? — спросил Дьяконов.

— Конечно!

— Ведь я же тебя, товарищ Омельянович, информировал о положении дел в полку. Что ты делаешь?

Всегда уравновешенный, Виктор Иванович на этот раз взорвался, вскочил со стула.

— Товарищ Дьяконов! — повысил голос Соколов. — Мнение укома ты знаешь. Хлеб, хлеб и еще раз хлеб.

— Но город оголять тоже нельзя. Сюда хлеб везут. И много…

— Ну хватит, — сказал Соколов и добавил: — Сейчас все внимание на Всесвятское. Заварится каша — кровью будем расхлебывать. У меня все!

Вагаев достал хорошую кошевку, на почтовом дворе взяли лошадей. Прихватив два карабина, около сотни патронов, поздно вечером отправились в путь. Кучер, низкорослый, но крепкий татарин, почти всю дорогу напевал какие-то заунывные песни. Порфирьев под его мелодию задремал и проснулся, когда остановились на ночевку в селе.

Утром, после небольшого отдыха и смены лошадей, снова тронулись в путь. Лука Дульский был одет по-зимнему: в старую, с заплатами на спине и рукавах овчинную шубу, в шапку из черной мерлушки. Порфирьева от холода спасал старый дубленый полушубок.

Как только выехали за околицу, кучер свернул на неприкатанный зимник. Свежие лошади, не дожидаясь кнута, резво помчали санки. По обе стороны тянулись заснеженные перелески. Казалось, будто все живое уснуло под белым пушистым покрывалом.

Тишина располагала к раздумью. Под скрип полозьев Лука Дульский мысленно продолжал свой незавершенный спор с Владимиром Гозаком. На последнем заседании уездного исполкома они разошлись в оценке продразверстки. Гозак, ссылаясь на видных специалистов наркоматов земледелия и продовольствия, утверждал, что продразверстка позволит наладить непосредственный товарообмен города с деревней, сломит влияние и мощь кулачества, сблизит крестьян с рабочими. Лука же свои возражения основывал на личных наблюдениях, почерпнутых из жизни крестьян и казаков Петропавловского уезда. Во время многочисленных поездок он не раз слышал сетования крестьян на бесхозяйственность продразверстки. Когда Лука попросил одного из знакомых стариков объяснить, что тот подразумевает под словом «бесхозяйственность», он сказал:

— Продразверстка не дает мужику развернуться в полную силу. Советская власть будет получать от крестьян все меньше хлеба. Продотрядчики — ребята честные, но крестьянской жизни не знают. И от этого иногда нарушают законы, создают панику. Многие прислушиваются к мнению кулаков, зажиточных людей, переходят на их сторону.

Ответ старика заставил Луку вспомнить об итогах выборов волисполкомов. Они были неутешительными. В сводке Сибревкома говорилось, что во многих волисполкомах Петропавловского уезда обосновались кулаки, которые ведут работу, враждебную Советской власти.

Под вечер, на полпути между Пресновской и хутором Троебратским, когда порядком заморенные лошади уже роняли хлопья пены, из перелеска показалась группа верховых, человек пятнадцать, и с гиканьем помчалась к дороге.

— Это бандиты, мы пропали, — крикнул кучер.

— Лука, доставай карабин. Попытаемся отбиться, — сказал Порфирьев.

Узкая дорога заставила преследователей растянуться. Когда передние приблизились метров на сорок, Порфирьев открыл огонь. И сразу же сбил двоих. Бандиты попытались Обойти кошевку справа, но, убедившись, что снег очень глубок, отказались от этой затеи. Подняв пальбу, они попарно вновь поскакали по дороге. Порфирьев с Дульским залпом сбили первую пару конников. Погоня отстала.