«Что ж ты, гад, делаешь, я из-за тебя всю авиацию в районе высадки на уши поднял!» — возопил я.

Однако тут же осекся. Юрка, тряся головой в тяжелом бронированном ЗШ (защитном шлеме), рукой молча показал на фюзеляж своей машины.

Да-а-а уж, картиночка, достойная пера. Над входом в грузовую кабину и по всему борту зияли дыры величиной с кулак. Ошметья перебитых обгорелых проводов торчали из кабины экипажа. Пятна окалины веселыми красками расцветили серые бронеплиты возле командирского сиденья. Как аппарат смог в таком состоянии добрести до родного стойла, загадка сия великая есть. Слава советской технике! Не перестаю ей удивляться!

«Извини, командир, плохо слышу после того, как по мне шарахнули», — пробормотал милый мой Наумчик.

Закурив, он продолжил: «Ты когда вниз полез, тебе ж орали про ДШК, а ты не обратил внимания, попер прямо через установку, ну они или офигели от такой наглости, или просто не успели среагировать на такой шустрый маневр, но по тебе не отработали, а уж мне все, что нам обоим причиталось, видно, и досталось. Удар, дым в кабине. Я сразу на вынужденную пошел и сел чуть дальше тебя. Хотел доложить по радио, а оно не работает, проводку, гады, перебили. Только хотел правака выпустить, чтобы добежал до вас, смотрю, вы взлетаете, да прямо через эту же установку норовите пройти. Ну а мне куда деваться, я за вами и пошел. Хотел ракетами его приласкать, жму, жму на кнопку, а ничего не срабатывает, носовой пулемет жму — не работает. Пока бортачу сказал, чтобы пересел к пулемету, чтобы от ручной гашетки с него отработать, уже по вашему борту зенитка полыхнула, ну, думаю, хана. Тут борттехник все-таки успел из носового пулемета по расчету ДШК очередью дать. Отогнал их. Ненадолго вроде примолкли, да видать смертник один у них остался, снова застрочил, и уже по мне опять попал. Вывернулся я из-под обстрела, а сказать ничего не могу, пристроиться попытался, да куда там, ты так притопил, что хрен достанешь, только у Баграма на посадке и догнал. Приборы не работали, редуктор уже подвывать начал, слава богу, когда уже сели, наверное, масло вытекло. Как дошли, не знаю. А ты рядом с Садохиным на реке еще один вертолет видел?»

Этот вопрос нас озадачил, ведь о том, что произошло, в полной мере не знал в этот момент никто…

«Сначала все шло штатно. Правда, когда мы уже на борт пришли запускаться с десантом, корреспондент какой-то подскочил и хотел нас сфотографировать. Мы, конечно с Витькой Гулиным, бортачом, отказались. А Санька нас буквально за рукав под объектив тянет, что вы, говорит, чертей боитесь, а еще коммунисты. Ну не на тех он напал, мы увернулись, а он все-таки позировать начал этому, который с камерой, тебя, жаль, рядом не было.

Взлетели мы. Впереди — Грудинкин со своим ведомым, Шурой Шипуновым. У нас на хвосте тоже ведомым Витя Рязанов болтается, а уж сзади нашей пары — вся остальная эскадра.

Вошли в Панджшер. Смотрю, впереди площадка у Рухи показалась, а первая пара дальше прет. Ну, думаю, может, хотят против ветра зайти. Говорю: че там, Сань, ветра почти нет, давай с ходу сядем. Так и сделали. Саня со своим ведомым машины быстренько посадили, десант выпустили, и начали мы с этой площадки взлетать. Тут видим картиночку, от которой у меня аж шлемофон приподнялся, так волосы дыбом встали. Грудинкин разворачивается, а по нему ЗГУ начал работать. Пламя от выстрелов у него от стволов до вертолета, казалось, доставало.

Грудинкин ничего в эфир не успел сказать. Его вертушка медленно закрутилась и на островок речушки под Рухой упала.

Ведомый, Шура Шипунов, шмальнул по зенитке НУРСами, но она, развернув стволы, так по нему огрызнулась, что только шматки с его борта полетели. Смотрю, и они, задымив, отвалили.

Александр Шипунов, получив семьдесят два мелких осколка в лицо, шею, грудь, обливаясь кровью, сумел вывести вертолет из-под огня, и только потом, теряя сознание, передал управление своему летчику-штурману Сергею Кузнецову, который довел машину до аэродрома.

Мы продолжили взлет, и, когда немного набрали высоту, увидели стреляющую ЗГУшку. Ты знаешь, как Саня НУРСами стреляет. Он довернулся на нее и дал залп. Ракеты пошли точно в цель, вокруг установки земля закипела, ну, думаю, заткнулись, гады. Но, как видно, она была в обваловании или смертник там сидел прикованный, только зенитка снова ожила, и море огня пошло уже по нам… Я видел, видел, как шлейфы от наших ракет пересекались с трассами зенитки, идущими в нашу сторону. Мы продолжали вести стрельбу, все ближе надвигаясь на стволы, плюющие огнем нам в лицо. Мне казалось, что сейчас мы столкнемся, так и не прервав огненных объятий. Вдруг я услышал треск, из грузового отсека повалил дым, мгновенно заполнив своей чернотой пилотскую кабину. Где мы и куда летим, уже невозможно было понять. Я закричал: „Саня! Саня!“ А из-за дыма его не вижу, и он не отзывается. Взялся за ручку управления, а она — вялая, как будто ее никто не держит. Приоткрыл блистер, чтоб хоть что-то увидеть, смотрю — мы на склон горы несемся, сейчас столкнемся. Я только ручку успел вправо отдать, как почувствовал сильнейший удар, и голова-жопа-ноги, куда-то мы стали кувыркаться. Вырубился. Сколько был без сознания, не знаю. Очнулся, кругом дым, в каком положении, непонятно. Шарю руками по пузу, чтобы кольцо привязных ремней дернуть, а его нет. Нащупал кольцо где-то за спиной, рванул и… вывалился наружу.

Смотрю, вертолет вдрабадан, горит. Я сунулся снова в кабину, Витьку вытащил. Его кожанка спасла, так бы сгорел. Только было, оттащив его, попробовал снова за Санькой полезть, как взрыв раздался, нас аж в сторону отбросило, а вертушка после этого на куски разлетелась.

Прямо скажу, скучно стало. Остались мы с Витьком вдвоем с одними пистолетиками в руках, а кругом враги, шкурой я их в этот момент почувствовал. И точно, как накаркал, гляжу, из-за поворота ущелья грузовая „Тойота“ показалась, ты ее, кстати, не видел?

Ну, думаю, хана тебе, бегемотик. Успел прикинуть, сколько выстрелов смогу сделать, чтобы один себе оставить, и так тоскливо стало, что не поверишь, Богу взмолился. И тут — грохот на все ущелье, откуда-то сверху ты валишься. Господи, ты есть, возблагодарил его незнамо как! Приглядевшись, я только подумал, что по такой траектории ты с ходу не попадешь на площадку.

Как тебе это удалось? Я такой заход век не забуду. Ну а дальше ты знаешь…»

Мы закурили, чуть отойдя от израненных машин, попытались разобраться в сложившейся обстановке. Юрка Наумов тоже подтвердил, что видел на островке реки еще один сбитый вертолет.

Позвонили с КП.

Нам, как побывавшим непосредственно на месте боестолкновения, поставили задачу эвакуировать ранее высаженных у вертолета Садохина спасателей, вместе с телом погибшего замполита, которое они успели извлечь из-под обломков, а также забрать тела со сбитого вертолета Грудинкина.

Последние надежды на то, что кто-то из его экипажа выжил, рассеялись…

На простой вопрос, а на чем, собственно, лететь, с КП последовал гениальный по простоте и решительности ответ: берите, говорят, любые вертолеты, которые видите на этом аэродроме, и вперед.

Поодаль, поблескивая свежей краской, стояли две новенькие расчехленные «эмтэшечки». Вокруг одной из них прохаживался вальяжного вида борттехник. Подойдя к нему спорым шагом, мы на ходу объявили ему поставленную с КП задачу. Бортач, ну точно как таксист на московской стоянке, величаво отвернув мурло в сторону, процедил: «Мы под советников стоим». Не упомню, что я ему сказал конкретно, но через три минуты мы были уже в воздухе.

Солнце палило вовсю, когда мы снова ввалились в ущелье, подойдя к знакомому месту по другому маршруту.

Оставив Наумчика наверху, я подполз на висении поближе к обломкам Санькиного вертолета, с удивлением отметив, что к уже виденному ландшафту добавился остов сгоревшего пикапчика.

Спасатели на брезенте подтащили к нашему вертолету Нечто.