Съежившись, она сидела в своем любимом уголке старой пристани, когда пришел Люка и силой усадил ее на паром, отплывающий в Брест.

– Тебе не повредит провести несколько часов на континенте. К тому же интуиция мне подсказывает, что похороны уже состоялись, – мягко добавил он.

Письмо лежало на сервировочном столике в гостиной вместе с газетой и остальной почтой. На конверте было написано только имя: «Жюльетта».

Позже, когда расспрашивали садовника, он сказал, что нашел его в почтовом ящике. Нет, он не заметил, кто его туда бросил.

Пока Армель комментировала статью в «Телеграмм де Брест», в которой говорилось, что прекращены поиски Кристиана Бреа, девушка незаметно его открыла.

– Теперь будет еще легче завладеть верфью. Что вы думаете об этом, отец?

Артюс собирался ей ответить, но внезапно раздался изумленный возглас Жюльетты.

Все взгляды обратились в сторону девушки, выронившей листок, который упал на столик.

Послание состояло из вырезанных из газеты букв:

«ГВЕНАЭЛЬ ЛЕ БИАН – НЕЗАКОННОРОЖДЕННАЯ ДОЧЬ АРТЮСА».

Первой реакцией у Керсена-младшего было желание посмеяться над дурного вкуса шуткой – анонимщик оказался дилетантом, но внезапная бледность отца была красноречивее любого признания. И тогда единственного наследника Керсенов охватила паника: окажись дочь Ивонны его сводной сестрой, она тоже могла претендовать на наследство, о котором он мечтал долгие годы.

Артюс стукнул тростью об пол:

– Сожгите эту грязь немедленно!

Никто не двинулся. Тогда старик встал с удивительной для ревматика легкостью и бросил анонимное письмо в камин, где постоянно поддерживался огонь, безуспешно боровшийся с сыростью и плесенью на стенах.

– Вряд ли потомок дома Керсенов мог сойтись с женщиной такого сорта, как эта «булочница»!

Вопреки ожиданию отвращение, написанное на физиономии Армель, вызвало у старика легкую улыбку, в которой сквозило сожаление о прошлом.

– Видели бы вы Ивонну, когда ей было двадцать лет!

Взглянув на бледную, тощую грудь снохи в вырезе лифа, он поморщился.

– Сколько в ней было соблазна, чувственности! Но, думаю, вы не способны понять, о чем идет речь, дорогая. – Он повернулся к сыну, смотревшему на него с округлившимися глазами и открытым ртом. – Перестаньте таращиться на меня с идиотским видом, Пьер-Мари, и не переживайте за наследство, которого вы еще не получили! Речь не идет о том, что я признаю эту нахалку своей дочерью.

– Гвен может с этим не согласиться, отец, – кисло заметила Армель, которой пришлась не по вкусу его последняя реплика. – Достаточно провести анализ на ДНК. Если этого не произойдет при вашей жизни, Гвен не остановится и перед эксгумацией.

– Знай Гвен об этом, она бы уже все сделала. Слухи не должны покинуть пределы наших владений! – прогремел голос старика. – Понятно? Ни в коем случае!

Июньское солнце так раскаляло крыши, что, несмотря на отличную вентиляцию, температура в ангаре достигала сорока градусов. Техники судебной полиции изучали найденные обломки катера Патрика Риана.

На рубашке Франка Карадека под мышками темнели круги, и это очень его раздражало, поскольку Ферсену удавалось сохранять безупречную элегантность и при удушающей жаре. Исчезновение Кристиана Бреа открывало ему перспективы, но достаточно было посмотреть на Мари и специалиста по ритуальным преступлениям, чтобы потерять всякую надежду.

– При взрыве обломки катера разбросало в радиусе пятисот метров, значит, это пластид С4. Они оказались даже на берегу, – уточнил Франк, сообщив, что техники нашли следы пластида на прибрежных скалах. – Заряд был помещен рядом с топливным баком.

– Вот чем объясняется появление огненного шара, который ты видела, Мари. Я хочу знать, откуда взялась взрывчатка и как она попала на остров, – добавил Люка, обращаясь к Карадеку.

Тот подавил безумное желание его ударить.

– Уже выясняем. У меня в Национальном антитеррористическом комитете есть приятель, он этим и занимается, – ответил лейтенант, бравируя тем, что у него имеются связи на самом высоком уровне.

– Пусть на фаянсовой фабрике поработают кинологи. Если С4 хранился там, они легко это установят.

– Они приедут с двенадцатичасовым паромом, – ответил Карадек тем же вызывающим тоном.

– О Риане по-прежнему никаких новостей? – вставила слово Мари, чтобы разрядить обстановку: чувствовалось, что полицейские воспринимают друг друга в штыки.

– Новости есть. Найдены следы крови на корме, в носовой части судна, на левом и правом бортах. Кровь той же группы, что фигурирует в медицинской карте Риана. Должно быть, рыбы угостились им на славу! – мрачно пошутил Франк.

Неизвестно почему Мари испытывала грусть, что больше никогда не увидит писателя. Эта мысль не покидала ее до самой тюрьмы, где вместе с Ферсеном она собиралась допросить Ивонну насчет участия Гвен в кораблекрушении 1968 года.

Подбородок старой женщины задрожал, ноги подкосились. Ивонна упала на стул, от которого отказалась вначале, когда Люка и Мари только вошли в зал для свиданий.

– Гвен не могла сделать такое признание. Это невозможно!

– Десятилетняя дочь возвращается домой ночью в промокшей одежде, а на следующий день на берегу находят вашего шестилетнего сына Пьеррика, не способного произнести ни слова, и вы утверждаете, что не задали им ни одного вопроса?

Ивонна уставилась на Ферсена бессмысленным взглядом. Казалось, она пытается что-то припомнить. Глаза ее затуманились.

– Боже мой, ну конечно же… – пробормотала она глухим голосом. – Могла ли я подумать, что… Бедняжка Гвен! Получила выволочку за уход из дома, ведь я несколько часов с ума сходила! Как подумаю, что столько лет она хранила в себе эту тайну!

Ферсен бросил взгляд на Мари, явно растроганную очередным фокусом Ивонны, преподнесенным с таким совершенством.

– А о маленьком Пьеррике вы подумали? – спросил он с издевкой. – Из-за него вы не портили себе кровь? Впрочем, глупо спрашивать, вы наверняка даже не заметили его отсутствия.

– Думаете, он тоже побывал на берегу во время бури? – Ивонна округлила глаза. – Неужели от этого он и онемел? Значит, старик Перек мне наврал об инфекции?

– Ну хватит! Довольно! – прогремел Люка. – Фаянсовая фабрика была построена спустя два года после кораблекрушения. На какие деньги, мадам Ле Биан? И не говорите, что на страховку, которой ваш супруг не пользовался.

Мать Гвен не сдавалась:

– За эти денежки мне пришлось попотеть.

– Разумеется. Но, занимаясь проституцией в порту Ланд, трудно было в ту пору заработать миллион, необходимый для строительства фабрики, согласитесь.

– Вот недотепа! – только и сказала она с презрением.

– Что? Других аргументов нет? Жаль, обычно вы выкручивались с большей ловкостью. Впрочем, трудно допустить, что вы построили свое предприятие на средства, добытые разбоем.

– Не понимаю ваших намеков! – грубо возразила Ивонна.

– Нет, отлично понимаете! – холодно произнесла Мари. – Вы благоразумно дождались смерти Легелека, чтобы выдать эту манну небесную за страховку, такую же фальшивую, как и его отцовство.

Мать Гвен рассмеялась, словно это предположение показалось ей крайне нелепым.

– Вы сами ничего не поняли! Эти деньги мне дал Артюс, пожелавший скрыть от людей, что Гвен – его дочь.

– Могли бы и больше получить, Ивонна, гораздо больше, – иронично заметил Ферсен.

Бывшая булочница, обессилев, откинулась на спинку стула.

Жандармы, наблюдавшие за домом Ле Бианов, видели, что Жюльетта, крутя педали как сумасшедшая, подъехала к зданию и сразу направилась в комнату Ронана. На мгновение они заколебались: не должны ли они вмешаться? Потом жандармы решили удовольствоваться письменным отчетом. Когда вскоре там же остановился лимузин и оттуда с перекошенным от ярости лицом вышел Пьер-Мари, они снова подумали, не стоит ли им вмешаться. Впрочем, капитан Кермер приказала им лишь проследить, с кем встречаются хозяева, но не уполномочивала на более радикальные действия. То же произошло и когда в двери появилась Гвен. Жандармы не имели никакого права противодействовать этому, пока госпожа Ле Биан оставалась в пределах своих владений. Даже не слыша, что она говорила, было ясно: Гвен не позволит Керсену-младшему войти в дом.