Это питон был противником, в нем жил древний холодный ум вымершей змеиной цивилизации. Но животные?

— Их сотни, ты один! Уходи! — кричал по-своему волк. Он опять стал бульмастиффом, а тигр сейчас был его братом.

А может, обретенное волчье одиночество тоже требовало самоуважения?

Ему отчаянно не хотелось, но он прыгнул на огромную гориллу, больше других.

Одинокий Воин разбрасывал зверей-обидчиков, и они отлетали не иначе как со смертельными ранами.

Зато прочие окружили волка.

— Рыжий, назад! — теперь зарычал уже Одинокий Воин повелительно.

Волк попробовал назад. У него не получилось.

— Лезь на дерево! — приказал тогда тигр. «Я не умею!» — собирался ответить волк. Удар за ударом обрушились на хребет…

«Всего три добычи, всего-то три жертвы на охоте…» — подумал он перед тем, как провалиться в незнание и бесчувствие.

— Не знаю, спас ли он тебя, коллега, но сам он безнадежно искалечен.

Бульмастифф услышал стерильное рычание переводчицы-слонихи. Он хотел было лихо вскочить, как проделывал дома, в травах степей… И взвыл от тотальной, раскалывающей и уводящей боли.

Когда он вновь очнулся, над ним высился морщинистый серый лоб… И синева неба. Яростная, экваториальная. На которую трудно смотреть.

Огненный лик в обрамлении черных полос отодвинул носителя хобота. Или, скорее, слон поспешил уступить место.

Одинокий Воин глаза в глаза встретился с волком. И волк ощутил: Одинокий Воин признавал в нем равного. Несмотря на то, что победил питона… Плевать, что порвал два десятка обезьян, тогда как волку для поражения хватило и трех.

— Прощай! — просто сказал Одинокий Воин.

— Его возможно вылечить, — произнесла слониха. — Ходить он уже не будет, но мыслить… Гуманное общество слонов готово помочь и принять коллегу… м-м… буленбейсера, если не ошибаюсь… на почетное пропитание до конца дней.

Яростное небо усмехнулось.

— Нет, — коротко рыкнул Одинокий Воин. И волк — да, конечно же, какой бульмастифф? перед лицом вечности только волк — подтвердил:

— Нет.

Они ведь оба были бойцами. Какие еще нужны слова?

— Подари мне отпускающий удар, — все же сказал волк, скорее чтобы оправдать друга в глазах слонов, китов и прочих отстраненных мыслителей.

А что раздумывать о жизни, эй, философы-инородцы? Вот она! Вкус крови, сохранившийся после схватки, это последний вкус жизни, который он запомнит. Память, впрочем, будет недолгой.

Одинокий Воин склонил голову в знак почтения, замер так на долю небосвода…

— Счастливого пути… Одинокий Волк!

Прижал правую лапу к сердцу.

Поднял ее.

И ударил.

Ни одна тварь в лесу не заверещала.

© А. Борянский, 2003.

Три цвета остались для него — цвет падающего неба, цвет поющей в руках магии, и цвет льющейся вражеской крови. А для города, который за спиной, существовал лишь цвет надежды на спасение. И во всём мире только один человек носил этот цвет.

Но желали — все они. И враги, и друзья, и защитники, и нападающие, и ожидающие, и уже не ждущие. Лишь одного цвета на всех, на весь мир.

Когда-нибудь битва закончится, не длиться же ей вечно… И тогда он придет, этот бесконечно необходимый, незаменимый ничем цвет тишины. Цвет покоя.

И не будут умирать единороги, и не будут гибнуть драконы, падая на землю с опаленными крыльями. И эльфы смогут петь любые мелодии, как раньше. И для гномов вернётся мир, который НАД горами…

А для него — вновь будут существовать три цвета. Шёлковое золото волос, пахнущих ромашками и мёдом, синь бесконечности, затаившаяся в её глазах, и терпкий багрянец предвкушения. И вот ради этого последнего цвета, таящего в себе все оттенки нежности, насыщенного поцелуями и…

«Вилир-р-р, поднимайся-у-у!»

Не размыкая глаз, он сел в кровати, не отпуская чудесное сновидение, страстно не желая с ним расставаться. Ещё бы посмотреть — хоть минуточку! — ещё бы разок вдохнуть воздух, пропитанный волшебством… Увы. Хочешь-не хочешь, а просыпаться необходимо.

Отложив в сторону «Последнюю битву единорога», читанную перед сном, он раздумчиво поскрёб щетину и решил, что всё-таки сегодня бриться не будет.

Мемиури наблюдала за ним, растянувшись на одеяле. По-своему она была красавицей, и всякий раз, глядя на неё, Вилир невольно думал о царственной грации, заточенной в этом существе. В точности так — некая королева эльфов возлежала бы на ложе из цветов, в окружении…

«Вилиррр!! Тебе нельзя-у читать фэнтези перед сном. Ты потом всю ночь скачешь на лошади, размахивая волшебным жезлом, а с утра несёшь метагалактическую чушь!»

— Но я люблю фэнтези! Мне нравятся эти сказочные выдуманные миры, в них совсем иная жизнь — насыщенная, волшебная, разнообразная. Мне б такую, эх-х… — он тяжко вздохнул. — Хотя бы на денёк!

«Ты считаешь, что образ жизни исследователя и разведчика космоса — скучная, пресная и однообразная-у?!»

— Подумаешь, разведчик! — Вилир опустил ноги на пол и раздражённо пнул биоконтейнер с запасным скафандром высшей защиты. — Из года в год одно и то же…

«Когда-то люди зачитывались фантастическими историями о космосе, наполняли его невероятными существами и захватывающими приключениями. И Вселенная — вот она! — вокруг тебя-у-у… Со всех сторон, бесконечная и по большей части совершенно непознанная. Разве это — не романтично?!»

— Романтично?! Ха! И где тут романтика?.. Где, Мемиури? Центр выдаёт кристаллы с программами, я их скармливаю бортовой системе, корабль летит по заданному маршруту, прибывает на место, потом я выпускаю киберов и они исследуют очередную планету, чаще всего ничего путного не находят, и мы все вместе — я, ты, компьютерная система, киберы, кристаллы — летим дальше. На каком этапе романтика? Будни сплошные… Даже инопланетяне, которыми бредили предки-фантасты, оказались будничными. Надоело! Настолько обрыдло, что не хочется продол…

«Я-у это уже слышала», — перебила она его. Приподнялась, грациозно спрыгнула с кровати и скользяще направилась в рубку управления. Он тоже поднялся, лениво потянулся, зевнул и поплёлся вслед за нею, к приборам, что якобы жаждали человеческого внимания.

Раньше он никогда не замечал, сколько времени занимает полноценная развед-миссия, теперь же — считал чуть ли не каждую минуту. Счастье ещё, что Мемиури чутко улавливала его настроение и понимала, когда ему нужна компания и общение, а когда — противопоказана. Кабы не мелочь — маленькая такая деталька, — она была бы идеальной напарницей. Только вот назвать её напарницей никак не получается…

Он вряд ли сумел бы чётко сформулировать критерии «идеальности» партнёрши, но прекрасно знал, какими они вообще бывают.

Скольких он повидал — весёлых, серьёзных, деловых, неприступных, забавных и стервозных — всяких разных? Сколько?! Не меньше полусотни. За семнадцать лет и сто пятьдесят два «боевых» вылета… всех и не вспомнить. Может быть, поэтому все предыдущие полёты не были такими утомительными, а проносились быстро, незаметно — именно потому, что напарницы БЫЛИ. И каждая, по-своему, умела ускорять время, и за руганью, весельем или работой просто забывалось о существовании временной константы — её подминали под себя пространственные координаты целей и… женщины. Они занимали мысли Вилира, дарили ему иллюзию вечного движения и неохватности бытия, награждали его комплексами и страхами, заставляли становиться героем или бесследно растворяться на фоне чужой славы.

Но тем не менее всё наиболее яркое, что даровала ему жизнь, — связано было не с женщинами. Ничто во Вселенной не могло сравниться с открытиями, с новизной, с несравненным восторгом от этого. Ни одно ощущение нельзя было по остроте даже сопоставить с вожделенным, трепетным мгновением, когда твоим глазам открывается новый неизведанный мир!! Мир, что простирается до самого горизонта, и весь, весь целиком находится во власти воображения Вилира! Фантазия играет, как молодое вино в королевском кубке… Воины, маги, тролли, орки, драконы, единороги, кентавры, менестрели, простые бродяги, и прочие, прочие ГЕРОИ — вновь и вновь заселяли свежеоткрытую планету, существуя в активнейшем из всех возможных режимов. Но — ровно настолько, сколько планета оставалась неисследованной. Стоило лишь информации, собранной киберами-разведчиками, поступить в базу данных аналитического блока, как волшебство отступало, уходило, умирало… Растворялось, чтобы продолжить жизнь только в воображении.