— Спасибо тебе, Эрле. Вот этого у меня, наверное, никому не отнять… Ты единственный человек, кто всегда верил в мою звезду — несмотря ни на что, даже на то, что ты…
— Ну-ну, — мягко перебила его молодая женщина. — Не вынуждай меня который раз повторять одно и то же — в смысле, что я невысокого мнения о собственных сочинениях, — и удивилась, запоздало заметив его движение, — так ты что же, уже уходишь?
— Да, — сказал Себастьян, поднимаясь на ноги и ставя нетронутый шербет на столик. — Мне уже пора.
— Но почему? — огорчилась Эрле. — Неужели даже на обед не останешься?
— Меня уже ждут, — отказался гость и добавил, коротко глянув на Марка, — мать и сестра. Я обещал прийти к обеду.
— Ну, если обещал, — пожал тот плечами, — тогда тебе, наверное, и правда лучше уйти.
— Да, — согласился Себастьян. — Я тоже так думаю.
У самой двери он обернулся.
— Прощай, Марк. Прощай, Эрле.
— До свидания, — поправила его она, а Марк добавил: — Заходи к нам как-нибудь…
Кивнув, молодой человек вышел.
— Почему ты не сказал мне? — укоризненно спросила Эрле, отстранившись от мужа, как только дверь за Себастьяном затворилась. — Ты же знал об их смерти — так почему, Марк?..
Он смолчал. Потом сказал, глядя куда-то в сторону:
— Если бы он не оскорбил тебя тогда, а я в ответ не оставил бы его добираться до дома одного — он был бы сейчас жив…
Эрле вздохнула и положила голову ему на плечо.
— Если бы я поняла, чего боится Анна, тебе бы вообще не пришлось провожать его до дома…
Марк осторожно коснулся рукой ее волос.
— Это произошло совсем недавно, в самом начале весны, — произнес он шепотом. — Я сам узнал только на днях — хотел сначала порадовать тебя книжками, а уж потом… Должно быть, он приехал в Ранницу из Таххена — иначе не узнал бы о несчастье так быстро…
— А девочка? — спросила Эрле точно таким же шепотом.
— Только старшая… Младшую не спасли. В Вальенсе, у родителей Стефана, — кашлянул, заговорив чуть погромче: — Я узнавал — им ничего не надо, кроме того, что мы с тобой им дать не в силах…
Эрле закрыла глаза — и быстро открыла их, когда в дверь осторожно поскреблись. Она поднялась с ручки кресла, полагая, что это вернулся за чем-то рассеянный Себастьян — но то была всего лишь Катерина:
— Ваши соседи пришли. Прикажете впустить?
Она заметалась взглядом по комнате — о Господи, только этого мне и не хватало! — Марк вздернул бровь и сказал мягко:
— Да-да, конечно, проси… И скажи Филиппу, что у нас гости.
Молодая женщина опустилась в кресло — почти без сил, и едва нашла их, чтобы подняться навстречу гостям.
— Ах, Эрле, — раскудахталась Агнесса — невысокая, улыбчивая, со скрученной на затылке рыжеватой косой такой толщины, что ее все принимали за шиньон, в роскошном пышном платье мягкого зеленоватого оттенка, очень идущего к ее карим глазам — и нежно обцеловала щеки хозяйки. — Мы с Карлом так давно тебя не видели — правда, дорогой? — как ты себя чувствуешь? Ты такая бледненькая!
— Спасибо, уже лучше, — вымученно улыбнулась хозяйка и отважилась мельком взглянуть на Карла. Тут же отвела глаза: его аура была все такой же, словно она ничего с ней и не делала. — Да вы садитесь, садитесь…
Агнесса устроилась на диване, Карл — рядом с ней.
— А вы, оказывается, скрытница, — шутливо начал он, погрозив Эрле пальцем.
— Я? — удивилась та.
— Скрытница-скрытница, и еще какая! — энергично подтвердила Агнесса. — Милочка, мы, кажется, больше года уже с тобой знакомы — что ж ты ни разу не сказала, что стихи пишешь? Если б Карл не увидел в лавке ту книгу — мы б ведь так об этом и не узнали!
Эрле покраснела.
— Да это ж не стихи, — сказала она тихо. — Там кроме рифмы и нет ничего…
— Да будет вам скромничать, — вступил в разговор Карл. — Все там есть: и смысл, и образы, и настроение передано…
— Да она просто на похвалы набивается! — не менее энергично вставила Агнесса и добавила, обращаясь уже к Марку: — Знаете, ваша жена пишет изумительные стихи. А вот этого… не помню, как там его зовут… вот его книжку действительно зря издали — чепуха какая-то, уж извините за прямоту. И не сравнить с вашей женой — у нее они такие простые, понятные, про то, что рядом, и никаких тебе дурацких морей! — закончила она победно, а Марк произнес, словно оправдываясь:
— Автор — мой старинный друг, я не мог ему отказать.
— Дорогие мои, мне очень приятно, что вы меня так любите, — одновременно с ним сказала Эрле, машинально проводя рукой по заколотым гребнем волосам, — но…
Договорить ей не дали.
— И никаких "но!" — вскричал Карл. — Уж поверьте слову собрата по перу! Мы-то с вами понимаем толк в хорошей литературе, не так ли? — и он заговорщицки ей подмигнул.
— Она небеспристрастна, — пояснил Марк, — потому что тоже знает автора, и он не очень хорошо устроился в жизни. Вот она так про него и говорит…
Эрле отвернулась, болезненно поморщившись. "Боже мой, за что мне это?.."
— Ты не думай, это не только наше с Карлом мнение, — подала голос Агнесса. — Так и мама моя думает, и мама Карла, и его брат, и вообще все, кого мы знаем…
Эрле промолчала. Марк перехватил ее отчаянный затравленный взгляд, нахмурился и вмешался:
— Вот что, гости мои дорогие. Не знаю, как вы, а мы с женой еще не обедали. Так что идемте-ка лучше в столовую, посмотрим, чем нас удивит сегодня повар. И не вздумайте отказываться: мы вам этого не простим!
— Да, — безжизненно подтвердила Эрле. — Не простим…
Марк встал, протянул жене руку, тревожно заглянул в глаза — что не так, родная? Она ответила ему бледной улыбкой — ты тут ни при чем, радость моя… Гости переглянулись.
— Ну, если вы настаиваете, — неуверенно начала Агнесса.
— Более чем настаиваем! — вставил обернувшийся к ней Марк.
— …то мы, наверное, останемся, — закончил за жену Карл.
— Нет-нет, не сюда, — остановил хозяин гостей, направившихся к той двери, через которую они вошли. — Вот сюда. — И указал им на противоположную дверь.
…Когда они выходили из комнаты — сначала Марк, потом Карл с Агнессой и последней Эрле — молодая женщина обернулась. Ей показалось, что часы смотрят на нее укоризненными глазами — то ли Карла, то ли Стефана, то ли Себастьяна…
Марк искал Эрле по всему дому — долго и безуспешно. Обнаружилась она только на террасе — стояла на ступеньках, все в том же серебристом платье, что и днем, и молча смотрела в набрякшее закатной кровью небо. Облака — алые, тонкие, словно вычерченные на небе стремительной кистью, подсвеченные снизу бледно-золотым — уходили к горизонту; вслед им двигалась череда других — тяжелых, густо-фиолетовых; с востока подул ветер, тревожно закачав ветвями яблонь — невысоких, кривоватых — яблок на них было мало: не для того сажались; пошла рябью мягкая трава под деревьями, и махнул резными темно-зелеными листьями пионовый куст, роняя с цветов последние бледно-розовые лепестки.
— Ты не очень-то была рада видеть наших соседей — верно? — спросил Марк, неслышно подходя к жене сзади. — Ты можешь мне объяснить, почему?
"Потому что я не знаю, может ли талант распуститься против воли его обладателя, и не желаю это узнавать", — хотелось сказать Эрле; вместо этого она нагнулась, сорвала с вазона цветок бархатца — ярко-желтый, сборчатый, с коричневой каймой по краям — провела рассеянно пальцем по мягким лепесткам, потом повернулась к Марку:
— Это несправедливо.
— Что именно? — он отступил на шаг назад. В сереющем вечернем воздухе лицо жены было уже почти неразличимо. В саду отчаянно зачирикала какая-то птичка.
— Его стихи много лучше моих. — Эрле продолжала терзать цветок — теперь она принялась отщипывать от лепестков по кусочку.
— Ну, это-то как раз нормально. — Марк шагнул вниз, на ту ступеньку, где стояла жена, и взглянул в ту же сторону, что и она. — Ты же сама сказала, что люди любят тех, рядом с кем они становятся лучше.
