— Может быть на планете, может быть на корабле. Но этого никто не знает. Еще никто из местных жителей не доказал что это планета. Еще никто не смог добраться до стенки космического корабля и доказать что это корабль.

— А как вы объясняете смену дня и ночи? — мне казалось, что я припер старика к стене, но я был здесь новичком, и наши силы отнюдь не были равны.

— Здесь нет дня и ночи как светлого и темного времени суток. Здесь всегда светло как сейчас, — ответил Гаутама, чем поставил меня в тупик окончательно. Ситуация становится все более стремной, — подумал я.

Все происходящее вокруг казалось мне диким и нелепым до такой степени, что я почти перестал активно реагировать на поступающие сведения. Моя психика не выдерживала перегрузки. Я уже видел себя как бы со стороны и думал о себе почему-то в третьем лице.

Мы молчали довольно долго, пока я обалдело таращил глаза, не понимая что творится вокруг, а Гаутама тщательно пережевывал мякоть печеного плода. Он чувствовал, как я страдаю, и очень мудро не усугублял мое состояние ненужными словами. Когда Гаутама расправился с плодом, он продолжил:

— Если ты посмотришь на солнце, ты увидишь, что оно несколько смещено относительно зенита. В этих краях всегда день, но если идти по солнцу — можно оказаться в стране, в которой никогда не бывает дня. Так вот, там царит вечная ночь. Естественно, существует обширная территория, на которой всегда промежуточное состояние — сумерки, плавный переход ото дня к ночи. Я бывал в тех краях, но с тех пор прошло много лет.

— Что значит лет? — спросил я почти бузучастно. — Как же вы отмеряете время?

— Я полагаюсь на свои биоритмы, — засмеялся Гаутама. — Прежде чем оказаться здесь, я очень долгое время жил в земных условиях, в Шанхае. Там я привык ночью спать, а днем бодрствовать. Так что если я чувствую что устал, значит для меня наступает ночь. Как просыпаюсь — утро. Я думаю, что период между сном и бодрствованием у меня примерно равен земным суткам. А еще я делаю засечки на рукояти своего меча Ди. Так я его зову.

Гаутама опустил свою руку под циновку, на которой он все это время сидел, и извлек из-под нее длинный прямой меч — очень похожий на мой Ордогот.

— У меня был почти такой же меч, — удивился я.

— Он у тебя и сейчас есть, — возразил Гаутама.

— Мой меч остался в Америке.

— Ну что ж, — сказал Гаутама задумчиво глядя на меня. — Начнем первый урок. Вытяни обе руки вперед, ладонями вверх.

Я находился в состоянии полной депрессии, словно сонная муха. Мне сейчас было почти все равно, что происходит вокруг, и я послушно сделал то, что от меня требовалось.

— Тебе будет легче, если ты первое время будешь закрывать глаза, — продолжал тем временем он. — Ты видишь свои магические руки?

И действительно, несмотря на то, что мои глаза были плотно закрыты, очертания моих рук все же смутно просматривались, примерно так, как они видны в не очень прозрачной воде или в дыму. Контуры рук были зыбкими, с ярко-ядовитым зеленоватым оттенком.

— Да, вижу, — ответил я.

— Теперь удлинняй их!

Зыбкие очертания моих магических рук видоизменились под моим еще неумелым давлением, тем не менее, послушно повинуясь малейшим желаниям и произвольным скачкам мысли, так что я довольно быстро смог справиться с контролем за их изменением. Теперь я мог формировать свои магические руки, удлинняя их или укорачивая, меняя при этом их толщину. Мало того, теперь я мог видеть магический образ самого Гаутамы, все еще сидящего в позе лотоса возле костра. Я понимал, что и Гаутама видит меня и мои магические поля.

— А теперь напряги свое воображение, вытяни руки далеко вперед, в бесконечность и представь свой меч в своих магических руках! — сказал Гаутама с жаром. Я попытался, но у меня ничего не получилось.

— Не напрягай свои мышцы, засранец! Ты перенесешь сюда меч не при помощи мышц, а при помощи воли. Расслабь свои мышцы.

Гаутама весело засмеялся, заражая меня своим настроением, и показал мне как все это должно выглядеть со стороны. Я не обиделся на его едкие замечания и попробовал еще раз, и… О! Чудо! Мои руки прогнулись под тяжестью нескольких килограмм металла. Ордогот был здесь! Я открыл глаза и очарованно смотрел на него, не веря самому себе, настолько все это казалось необычным.

— Как такое возможно? — поразился я, удивленно рассматривая свой меч и все еще продолжая сомневаться в реальности увиденного.

— Это элементарная процедура, — ответил Гаутама небрежно. — Она будет получаться у тебя идеально, ты ее будешь проделывать автоматически, не задумываясь. При работе с перемещениями тел нужно очень умело сочетать свои реальние и магические действия, чтобы они не мешали друг другу, а помогали. Я могу перемещать предметы подобным образом даже во сне. Случается так, что иногда я просыпаюсь заваленный различными безделушками, с которыми я упражнялся днем, и которые мне затем приснились. Единственным условием, сторго соблюдаемым при перемещении удаленных предметов, является магический знак, предварительно наносимый на предмет. Это — равносторонний треугольник. Посмотри на свой меч, и ты увидишь на нем такой знак. Благодаря этому знаку ты его и перенес сюда из другого мира. К слову сказать, предметы, находящиеся в поле зрения, можно перемещать и без специального знака.

Я осмотрел Ордогот и действительно заметил на нем вытравленный равносторонний треугольник. Я его видел и раньше, но не задумывался над его назначением. У Гаутамы меч тоже был с треугольником, нанесенным на лезвие. Внезапно мне в голову пришла интересная мысль.

— А как вы здесь оказались, Гаутама? — спросил я.

— Я попался в такую же ловушку, как и ты, Марк, — ответил он, кивнув на свой Ди. — Но я уже не жалею об этом и очень давно.

— Вас тоже усыпили и переправили сюда?

— Да. Только намного раньше тебя, — ответил Гаутама.

— Как же вы здесь живете все это время? — поинтересовался я.

— Это очень длинная история, — уклончиво ответил Гаутама. Немного помолчав, он добавил:

— У нас еще будет время обо всем поговорить.

Гаутама подбросил в костер поленьев, и они быстро занялись огнем. Блики костра плясали, отражаясь в разноцветных глазах китайца, наполняя их загадочным светом.

— У вас разноцветные глаза, — сказал я.

— Они у меня не всегда были такими, — заметил Гаутама. — Синий глаз — это признак овладения искусством магии. Он появляется только при успешном прохождении экзамена. А экзамен этот принимают боги, точнее — тот бог, что привел тебя сюда. У тебя, Марк, кто это был?

— Это бала женщина, — ответил я, усаживаясь поудобнее. — Красивая. Я ее вначале принял за проститутку. Потом она почему-то превратилась в мужчину, да еще полицейского.

— Боги не имеют жесткой привязанности к какой-нибудь одной телесной форме, — согласно кивнул Гаутама. — Они любят менять свой облик. Я тоже могу это делать, конечно в некоторых пределах. Я с любопытством посмотрел на китайца. Меня заинтересовали его слова.

— Что значит — в некоторых пределах?

— Вот сейчас, например, я выгляжу как пожилой мужчина-китаец, — охотно ответил он. — Мне так нравится. Но я могу быть и европейцем, и негром, и еще более старым на вид, и совсем подростком. Даже женщиной. Единственное, что мне неподвластно, так это мой вес, количество плоти, из которой я имею возможность себя лепить. Менять свою массу могут позволить себе только боги.

Я задумался над словами Гаутамы. Какие возможности, черт побери! Какие фантастические перспективы открывались перед человеком! Мне раньше и в голову не приходило ничего подобного. Если бы только не зависимое положение подопытного кролика, в котором я оказался!

Я вспомнил, как Мария расправилась с сержантом. Кто-то ведь разделался и с бандой красавчика. Я был почти уверен, что это дело рук Марии. Трудно судить о мотивации, размышляя о поступках богов, как их называл Гаутама. Так и корова в стойле не может понять проблем, которые имеются у ее хозяина.