«Юнкерсы» во второй половине дня не появлялись со стороны Малина. Дым, зарево. Может быть, пожар? На позиции тишина. Из села доносилось пение петухов, мычали коровы — звуки, которые оглашают сельские окрестности тихим летним вечером.

Вдали, по-видимому, за железной дорогой — дым, стрельба. Обозники, я слышал во время последней бомбежки, говорили, будто в Малине был довольно большой гарнизон. Значит, есть стрельбище. Что же удивительного? Учебные стрельбы.

Позади буссоли остановился ЗИС с кухней. Ужин готов. Старшина озабочен, продовольствие на исходе, он собирается ехать в село. Нельзя ли оставить кухню в кустарнике до возвращения ЗИСа?

— Политов, вам уже говорилось: не являться без предварительного разрешения,— вмешался в разговор Безуглый,— демаскируете позиции.

— Товарищ младший лейтенант, через час я вернусь.

— После ужина увозите кухню.

— Раздача пищи, почитай, займет полчаса... Время к вечеру и бояться чего, в тылу-то?

— Есть порядок, товарищ старшина,— возразил Безуглый,— на фронте обязательный так же, как в тылу.

Порешили, что расчеты укатят кухню на руках. Скотный двор, где укрылось отделение тяги и хозяйственное отделение, не так уже далеко. Старшина уехал.

Спокойно, без спешки орудийные расчеты заканчивали работу. Телефонист запросил у командира батареи разрешение на ужин.

Алел на западе небосвод. С луга тянуло сыростью. Стрельба за железной дорогой не затихала.

Я осмотрел орудия и вернулся к буссоли. Телефонист выбрасывал из ровика влажный грунт, другой — прижав к щеке трубку, ел суп из котелка.

— Товарищ лейтенант, с НП передают, огневые взводы... по местам,— воскликнул телефонист. Ложка звякнула в пустом котелке.

Странно. С начала ужина прошло всего несколько минут.

— По местам!

Люди возвращались к орудиям, на ходу выбрасывали из котелков остатки пищи.

— По пехоте...— телефонист передавал поступающие с НП команды,— основное направление... левее один пятьдесят... прицел... сто девяносто, батареей... один снаряд... огонь!

Стрелять в собственном тылу?! Направление, дальность. Снаряды должны лечь за железной дорогой в районе, который огневые взводы прошли два-три часа назад. С командой «огонь» торопиться не следует. Вероятно, младший лейтенант Варавин решил потренировать расчеты. В тылу отвыкли от службы.

Огневая позиция замерла в ожидании. Нужно запросить. Старший на батарее сохраняет за собой право обращаться к стреляющему лично и через телефонистов, если возникают сомнения. Я не уверен, по-видимому, тут недоразумение. В плоскости стрельбы беженцы, сотни повозок.

— Товарищ лейтенант,— телефонист выглянул из ровика,— передают для старшего на батарее... выполняйте команды... немедленно... тысяча чертей!

Неизменно тверд воинский порядок на ОП. Телефонисту строжайшим образом запрещено изменять или опускать слова и даже интонации в выражениях, когда стреляющий обращается к старшему на батарее. Чего только не доносят телефонные провода с НП! Два корреспондента — стреляющий и старший на батарее — в разном положении и мыслят соответственно. Первый — на переднем крае, прижат к земле, может статься, автоматчики строчат со всех сторон, другой — в 8 километрах и не ведает причин, заставляющих стреляющего торопить огневые взводы.

— Огонь!

Орудия окутались синим дымом. Запах пороха.

— ...прицел меньше восемь... четыре снаряда,— выкрикивал из ровика телефонист,— батареей четыре снаряда... беглый... огонь!

Поднятые стволы откатываются, дым ползет, стелется по низу, сверкает пламя.

— Огонь!

Стреляющий не останавливался, не вводил корректур. Доказательство того, что снаряды ложатся у цели. Что же случилось?

— Правее ноль десять,— и та же цифра в конце,— четыре снаряда...

Стучат затворы, ударялись стреляные гильзы со звоном одна о другую. Метались в дыму люди... Тридцать два... сорок восемь... шестьдесят четыре... Орудия уже произвели свыше ста выстрелов. — Огонь!

Темп повышался, стреляющий торопил. Дым у орудий не уходил. Заросли замедляли движение воздуха. Ухудшалась видимость. И вдруг потянуло к речке, как в трубу.

— Огонь!

После каждой очереди на мгновение наступало затишье. Замковый сообщал длину отката. Слышался голос заряжающего, слова наводчиков, обращенные к командирам орудий.

— Огонь!

Происходило что-то чрезвычайное. И недалеко, в 7—8 километрах. За железнодорожной линией. По-видимому, прорвался в тыл противник. Откуда? На марше неспроста командир батареи торопил огневые взводы.

— Огонь!

Наблюдая за орудийным расчетом, я вел записи, всякий раз после двух-трех выстрелов проверял наводку одного орудия, другого. Впереди повисло серое облако разрыва. Бризантный снаряд. Отделился дымчато-розовый шлейф, стремительно раскручиваясь по спирали. В нашей артиллерии бризантных снарядов не было.

— Огонь!

Телефонист сполз в ровик с бруствера. Всем известно — бризантный разрыв предвещает огневой налет. Облако дыма — точка, видимая издали, целеуказание для сосредоточения огня группы батарей либо для контроля данных. У орудий — ни одного укрытия, за исключением ниш для снарядов в один штык глубиной.

Нужно доложить командиру батареи. Я прошел к ровику телефониста. Он углублен на полметра, но этого недостаточно. Телефонист уже понял, выбрасывает со дна грунт.

— Стой, основное направление... правее один ноль, прицел сто восемьдесят, огонь!

Еще шестнадцать снарядов улетели к цели. Я сказал телефонисту: «Доложить на НП... очередь!»

Откуда-то с вышины обрушился вой падающих снарядов.

— Ложись!

Повсюду сверкает пламя, клубится дым. Передок 1-го орудия катился к штабелю, исчез мгновенно недалекий куст, кувыркался в воздухе человек.

— Товарищ лейтенант, огонь! — выглянул из ровика телефонист. На голове каска. Другую он протянул мне.

Снаряды ложатся настолько часто, что я не вижу орудий. Целы ли? Гнулись низко кусты, летели подхваченные вихрем листья. На буссоли ерзал чехол, вот-вот сорвется.

— Телефонист, доложить... ОП подверглась обстрелу. Каска приподнялась на уровень бруствера и пропала.

— Товарищ лейтенант, передают,—телефонист дублировал неуставные слова,— огонь!

Я подал команду. Никакого впечатления, никто не ответил. Бежать к орудию? Под ногами трава, копоть, воронки — одна, другая, третья. Края подсыпаны землей, как пеплом. Опрокинут вверх колесами орудийный передок. Где Орлов? Укрыл голову за подсошниковым бруссом. Жив, и как-будто невредим. Я помог ему подняться. Вдвоем — он и я — собрали орудийных- номеров. Близкий разрыв разогнал их тут же. «Стой! Обратно... к орудию!» Орудийный номер вскрикнул и завалился на станину. Другой нашел укрытие под щитом. Нет, так не пойдет. Команда подана, занять места! «К бою!» Разве не понятно?

Я проверил установки. Готово!

— Первое!

— Орудие! — выкрикнул Орлов.

Громыхнул выстрел. Разрывы немецких снарядов ложатся один за другим. У 2-го орудия я столкнулся с Безуглым. Он уже вернул «по местам» всех, кто способен двигаться.

Вслед за 1-м орудием произвели выстрел 2-е и 3-е.

— Ну, ну... не робеть,— кричал Безуглый,— не оглядываться.

2-е орудие заряжал Дорошенко.

— Батареей... четыре снаряда... беглый... огонь! — передавал из ровика телефонист.

Безуглый опекал одно орудие, я — другое. Люди напуганы, колеблются. Тот согнулся, другой прилег и не двигался в оцепенении. Но, в общем, работали орудийные номера. Наводчик навел орудие. Над стволом — дым, взметнулись факелы.

Прямое попадание! 2-е орудие осело на колесо. Кричал надрывно раненый.

— Правее ноль десять, прицел сто семьдесят восемь,— продолжал телефонист,— огонь! — И снова: — Прицел сто семьдесят шесть... шесть снарядов... беглый огонь!

Дым совершенно заволок позиции. Разорвалось еще четыре снаряда, еще четыре, потом три. Огонь слабел. В створе со 2-м орудием легли одновременно два снаряда. Обстрел прекратился.

— Огонь!