Бабуся бесцеремонно отнимала у нас свободные часы только затем, чтобы доказать, будто атеисты слабы духом. Подобно всякому, кто отрицал очищающую роль христианских догм, которые утверждают бессмертие души, указуя людям путь нравственного совершенства и добродетели, мы втроем причислялись к сонму закоренелых грешников, погрязших во лжи и себялюбии. Поступки наши старуха толковала по-своему. Все мы, по ее словам, исходим из того, что поскольку смерть неизбежна, ее не миновать никому... ни царям, ни пахарям... так стоит ли стеснять себя выбором средств в погоне за житейскими благами? Атеист корыстолюбив и невоздержан, в моральном отношении он ущербная личность. Только умение кривить душой отличает его от людоеда и т. д. и т. п.
Ни утром, ни в обед, ни вечером не прекращается гонение на атеизм. Так и в этот раз. Мы завтракали. Бабуся после короткой передышки снова принялась изобличать греховную жизнь людей, не верующих в бога. Ее энергично поддерживала панна Зося.
— Вот ведь миссионеры,— тихо говорил Гаранин,— самый закоренелый папуас... преклонил бы колени, я уверен...
Бабуся потребовала перевести ей реплику.
Поздняков начал, но под взглядом панны Зоей умолк. Время, отведенное на завтрак, кончилось. Мы вышли. Гаранин отвязывал поводья. Поздняков озабоченно оглядывался, подтягивал подпругу. Панна Зося ушла, обычно она оставалась на крыльце до нашего отъезда.
— Не понимаю, зачем затевать эти богословские диспуты? — недовольно произнес Гаранин, когда затихло тявканье дворовой собаки.
— Это вы мне? — спросил Поздняков. Он хмурится. Панна Зося встревожена, старуха раздражена. Позднякову следует, кажется, проявлять больше сдержанности.
— Вы хотите переубедить их? — продолжал Гаранин.
— Как вам сказать...
— Выражайтесь яснее.
— Да... в некотором смысле... Я говорю не для ушей бабуси.
— Поэтому старуха и косится.
— Что же, по-вашему, сдавать! позиции? Я обязан, кстати, как и вы, отстаивать материализм от нападок со стороны воинствующих церковников... и не отступлю.
— Охо-хо,— вздохнул Гаранин, попустив поводья,— и вы недалеки от цели... если хотите хлебать щи из котелка.
Поздняков имел в виду панну Зосю. Нет, он не ловелас, просто девушка нравилась ему. Навстречу бежал дневальный. Поздняков слез с лошади, проговорил серьезно: — Нужно бороться с заблуждениями, а борьба требует усилий.
— Как знаете,— ответил Гаранин.— Мне нужно заменить уздечку кобылице,— он указал на хибару, сколоченную под оградой из горбылей, где хранились седла и вся прочая конская амуниция.
— До четырнадцати часов, товарищи командиры,— напомнил Поздняков и скрылся за поворотом на КПП.
Учебная тревога
Оба огневых взвода я застал в казарме. Старший сержант Проценко прервал объяснение правил ухода и хранения стрелкового оружия, положенного орудийному номеру. Люди, сидевшие вокруг ружейного стола, шумно задвигали табуретками.
Следом за мной пришел командир батареи.
— Подайте команду,— сказал он, взглянув на часы,— касается всего личного состава. Боевая тревога!
Пронеслось эхо: «Тревога, тревога...»
Помещение наполнилось топотом, шумом. Возле ружейных пирамид толчея. Люди разбирали оружие, противогазы. Перед столом дежурного выдавались патроны, ящики с приборами. С занятий прибежал Поздняков со взводом управления.
Ждать построения? Нет, не следует. Я вспомнил инструкцию. Кто замешкался, догонит по пути.
— Внимание, огневые взводы и взвод управления, за мной, повзводно, в парк!..
Командир батареи и замполит, наблюдавшие с порога за происходящим, бросились в бег.
1-й и 2-й огневые взводы миновали распахнутые ворота КПП. Люди взвода управления отставали. У разведчиков на каждом ранец, карабин, два подсумка, противогаз, бинокль, помимо того — треноги, тяжелые угловатые ящики стереотруб. Вычислители несли планшеты, папки, двое —громоздкий топографический зонт. Но больше всех загружены связисты. Катушки кабеля, аппараты, сумки, на лямках по четыре упаковки, входящие в комплект радиостанций, тяжелые ящики с аккумуляторами.
Командир батареи замедлил бег. Миновав арку, расчеты повернули к орудиям. Хлопают дверцами водители — они налегке, только ранец, оружие и противогаз.
В артиллерийских парках во всякое время толкутся люди, занятые изучением материальной части, чисткой, осмотром, уборкой территории. Сейчас все занятия приостановлены, внимание приковано к 3-й батарее.
— Моторы, тягачи к орудиям, сцепляй!
Орудия вытянулись в колонну к выходу из парка. На развилке дорог — автомобиль ГАЗ-2А командира батареи. Красный флажок регулировщика преграждал путь на Зимно. Мой тягач сделал поворот, и колонна двинулась в сторону учебных огневых позиций. Позади клубилась пыль. Автомобиль командира батареи проехал вперед, остановился.
— Стой, глуши моторы! Постройте у орудий расчеты,—лейтенант Величко щелкнул крышкой часов и беглым шагом направился в хвост колонны.
— Кто наблюдает здесь за танками? — спросил он сержанта Дорошенко.— Ясно... за воздухом? Ни того, ни другого...
На марше меры охранения принимаются командирами орудий самостоятельно. В курсантских батареях соблюдалось неизменно правило: однажды назначенный курсант нес обязанности наблюдателя, даже если не был назначен. Но в данном случае старшему на батарее перед началом движения следовало напомнить командирам орудий.
— Та-ак...— командир батареи явно недоволен.— Прикажите подготовить к осмотру боеприпасы.
Люди приступили к разгрузке. Укладываются в ряд один возле другого ящики. Стучат открываемые крышки.
— Готово!.. Готово! — слышались голоса командиров орудий.
Лейтенант Величко шел и вдруг остановился, как человек, увидевший нечто необычное. В двенадцатом ящике лежал снаряд, покрытый слоем жирной смазки. Один-единственный среди полусотни других, блестевших в лучах полуденного солнца.
Пушечное сало. Даже в самом малом количестве, пушечная смазка, сгорающая под действием пороховых газов при выстреле, образует пленку на внутренней поверхности ствола. Ухудшаются баллистические характеристики орудия. Удалять нагар необходимо после стрельбы.
Осмотр продолжался. Командир батареи сделал еще два-три замечания.
— Инструкцию в общих чертах вы усвоили... Отбой! — объявил он.— Передайте: занятия продолжать по расписанию.
Взвод управления возвращается в парк. Гаранин увел орудия на позиции. Гул моторов затих.
— Что же это такое? — спросил командир батареи.— Никто не вел наблюдение, колонна шла как с завязанными глазами. Я говорю о поведении старшего на батарее и подчиненных ему огневых взводов в условиях сегодняшнего дня... понимаете? — Он умолк, глядя с отчуждением, которого я прежде не замечал.
Что отвечать? Не распорядился... забыл в спешке. А какая собственно разница? Совершен проступок по неведению или преднамеренно... Факт налицо.
Пауза затягивалась. По-видимому, следовало извиниться. Но командир батареи не желал слушать.
— Вы доложили мне двое суток назад, что подготовка боеприпасов к стрельбе не закончена. Почему не занялись ими? Почему вы не удалили смазку?
— Я отдал приказание в тот же день. Был занят. Позавчера — рекогносцировка, вчера в штабе, потом поездка. Сегодня собирался проверить после занятий.— Довод казался мне вполне убедительным.
— Мероприятия старших начальников не освобождают командира от его прямых обязанностей, ни в коем случае! У ваших орудий обнаружен снаряд, не подготовленный к стрельбе. Подобные упущения имеют место, наверное, и в дисциплине подчиненных вам военнослужащих, в содержании оружия. Я не педагог и не опекун, чтобы призывать к соблюдению требований, совершенно ясно определенных уставами. Старший на батарее несет ответственность единолично за состояние огневых взводов, их боеспособность и в конечном итоге за успешное выполнение задач подразделения. Тут ничего сложного нет, нужна только добросовестность. Командир, возглавляющий огневые взводы, должен старательно относиться к службе.
