Обзор из кабины открыт уже во все стороны. Стремительно пикировал очередной «юнкерс». Под фонарем бледное лицо пилота, черные очки. Едва не задев ствол, «юнкерс» взмыл в небо. Бомба не была сброшена.

Позади у самого горизонта виснут облака разрывов. Расчет отстал. На лафете орудийный номер держал в охапке раненого пехотинца. Орлов — на передке.

Разрыв снова встряхнул тягач. На мгновение гусеницы будто оторвались от земли. «Юнкерс» ушел ввысь. Тягач нырнул, провалился в яму. Воронка позади, воронка сбоку...

Тягач круто брал в сторону. «Дуров... левый фрикцион... что с вами?» Дуров поник, опустил голову и не глядит на дорогу. Ранен в плечо, хлещет кровь, стенка за спиной и угол изрешечены очередью «юнкерса». Дуров не дышит, он мертв.

Я перехватил рычаги, тягач выровнялся. Акселератор нажат до упора. Вой сирен не прекращался. «Юнкерсы» продолжали пикировать вхолостую. Боеприпасы израсходованы.

А Дуров погиб. Горе! Было бесконечно жаль водителя. Я понял, кого потеряли огневые взводы. Откуда Дуров родом? Столько времени я провел рядом в кабине и не удосужился спросить. Но я знаю больше всех анкет, и знаю доподлинно — в груди Дурова билось сердце воина. Рвались снаряды, сверкали трассы очередей, он не выпускал из рук рычаги. В том, что под Старой Гутой орудие ушло из расположения противника, немалая заслуга водителя. Дуров был одним из тех, кто без раздумья, добровольно отправился на выручку наблюдательного пункта. 22—23-х лет, открытое приветливое лицо, выше среднего роста, блондин. Скромный, добросовестный, покладистый парень, чуждый всякого бахвальства, лени, суесловия. В детстве его не учили разного рода клятвам, он произнес ее только однажды, в день принятия воинской присяги, и до последнего дыхания сохранил верность слову воина.

«Юнкерсы» улетели. По сторонам — стерня, голое поле. Дождь не переставал. Позади дым разрывов. Дорога пустынна.

Я уменьшил обороты: нужно собрать расчет. Орудийные номера удивленно оглядывали тягач. Стонет раненый пехотинец. Орлов заглянул в кабину, отвел глаза. Пехотинца перенесли на передок, Дурова — на лафет.

Кто умеет обращаться с рычагами? Праздный вопрос, большинство людей пробовало свои силы еще по пути к Емильчино. Придется мне совмещать две обязанности.

Прошло еще четверть часа. Показались хаты. Село Скураты? Так, кажется, называл старший лейтенант Юшко населенный пункт.

Орлов поднялся в кабину, начал ориентировать мою карту. Командиры орудий умеют ею пользоваться, но сейчас у Орлова дело явно не клеилось.

Окраина Скуратов. Вдоль улицы высокие деревья, плетни, опрятные хаты под соломенной крышей. У обочин приткнулись 107-мм орудия.

— Товарищ лейтенант, наши! — воскликнул Орлов. Навстречу бежал автомобильный техник дивизиона Овчинников.

— Не выключайте двигатель!

Тягач остановился. После беглого осмотра техник объявил — перегрев двигателя, масло из картера вытекло.

Начали подходить орудийные номера. Кто-то видел в селе санитаров. На розыски посланы люди. Нужно сейчас же передать раненого пехотинца, он едва дышит.

Соорудили носилки. Орудийные номера сопровождали раненого к медсанбатской машине. Я постучал. Открылась дверь санитарного фургона. В машине полумрак.

— Раздевайтесь! — женщина со шпалой на зеленых петлицах разглядывала пятна крови на моей одежде.— Вам помочь?

Нет. Я от имени пехоты передаю санбату самого храброго воина 2-ой роты 253-го СП. Он ранен, необходима срочная помощь. Санитары начали перевязку.

— Будем лечить храброго воина. Возможно, выживет. До свиданья.

Солдатское погребение

Старшина принес мне комплект новой одежды. Обговорены детали похорон Дурова. Пришел командир батареи. Его омрачила гибель Дурова. Где он?

Варавин бережно отвернул угол плащ-палатки, поднес руку к пилотке. Прошла минута. Варавин повернулся, подал команду: «По местам!»

Батареи 2-го дивизиона двигались на Ксаверов. Дорога песчаная. За обочинами — бугры, поросшие кустами тальника, осокой, березами. Рыскают парами «мессершмитты», обстреливают колонну. Движение останавливается раз за разом. Люди стреляют по самолетам.

Орлов, Смолин, Политов, орудийные номера направляются к бугру справа от дороги. Старшина вопросительно посмотрел, принял молча из рук орудийного номера лопату и, выбросив несколько штыков песка, уступил место Орлову. Его сменяет Смолин.

10 августа 1941 года, 15 часов. Могила готова. Орудийные номера опустили на дно завернутое в плащ-палатку тело Дурова. Сыплется белый песок. Все отдают честь погибшему воину.

Возле 1-го тягача копошился автотехник. Заглох двигатель. Техник пытался запустить. Напрасно. 1-е орудие сцеплено с запасным тягачом. Колонна трогается.

Я занял место в кабине. Остался на склоне могильный холм. Колонна уходила дальше и дальше. Холм скрылся из глаз. Придорожный курган, свидетель погребения, сохранит свою тайну. Дожди размоют песок, и затеряется, порастет травой солдатская могила. Но образ рядового Дурова запечатлится навсегда в памяти воинов 6-й батареи.

Опять дождь. «Мессершмитты» рассеивали над дорогой очереди пулеметов и пушек. Поздно вечером колонна остановилась. На передках и станинах люди спали под мокрыми плащ-палатками. Меня вызвал командир батареи. Огневые взводы отвести за обочину, занять ОП.

Я переписал данные. Готовность к открытию огня — 30 минут. Расход снарядов — 80. Огонь — по особому приказанию.

В течение часа 6-я батарея вела огонь по району села Скураты. Вспышки орудийных выстрелов освещают колонну. И снова марш.

Утром 11 августа 6-я батарея вошла в Ксаверов. Над селом поднималось раннее солнце. Ряды хат, крытых соломой, перед каждой — плетень. Богатые сады.

Огневые взводы остановились. Подошел автомобильный техник дивизиона.

— ...Потеряли ни за что тягач, двигатель и трансмиссия не пригодны. Разве можно ехать, когда в двигателе нет ни роды, ни масла?

Фронтовая служба, по-видимому, мало волновала гражданскую душу автотехника, он не поднялся выше профессии шофера. Тягач — ничто в сравнении с потерей, которую понесла в лице рядового Дурова 6-я батарея и весь полк. Со стороны даже самого отсталого военнослужащего непростительно упоминать второстепенное обстоятельство гибели примерного воина.

На привале меня ждало новое назначение. Командир дивизиона приказал мне явиться в 5-ю батарею в распоряжение лейтенанта Миронова. Временно.

* * *

Части 45-й и 62-й СД не смогли удержать рубеж Скураты — Ксаверов. Причин было достаточно. Противник превосходил их в численности. Немецкая авиация непрерывно штурмовала боевые порядки наших частей, бомбила пути отступления. Активность ее не снижалась все дни, невзирая на ненастную погоду. «Юнкерсы» наносили удары то в одном месте, то в другом. «Мессершмитты» обстреливали из бортового оружия колонны. Отход продолжался.

В центре городка Базар

Штаб дивизиона я догонял на попутных машинах. Выяснилось, что приказание о переводе отдано еще 8 августа. Я нашел 5-ю батарею в небольшом городке Базар. Огневыми взводами управлял лейтенант Свириденко, исполнявший обязанности старшего на батарее и обоих отсутствующих командиров огневых взводов. Я встречался с ним на гороховом поле южнее села Пирожки.

5-я батарея занимала ОП в центральной возвышенной части городка, в саду среди яблонь. Позади орудий дом хозяина, далее, в полукилометре, церковь — два купола, крест на колокольне. Улица спускалась вниз к речке. Ряды домов, кирпичных и бревенчатых. В садах созревают яблоки, сливы.

На вооружении 5-й батареи, как и 4, состояли 122-мм пушки образца 1936 года. Эти орудия имели наибольшую в нашей корпусной артиллерии дальность стрельбы — свыше 22 километров. Вес снаряда — 22 килограмма. Начальная скорость — 720 м/сек. 122-мм пушка собрана на лафете 152-мм пушки-гаубицы. Вес орудия в боевом положении — 7 тонн.