– Как бы ураган нас все-таки не накрыл, – задумчиво проговорил всадник, – уж очень велика скорость ветра… Вот что, мистер Пойндекстер, я вижу, нам не уйти. В таких обстоятельствах будет лучше остановиться… Первым делом надо закутать попонами или одеялами головы лошадей и мулов, иначе животные ослепнут от пыли и взбесятся. Для этого годится все – платки, пончо, даже сюртуки. Затем всем вашим людям надо укрыться в фургонах и плотно закрепить края парусины. Все, кто сейчас едет верхом, – в экипаж; о нем я позабочусь сам. Не мешкайте, сэр!

Караван был остановлен, молодой человек поскакал к экипажу, а плантатор и Джон Сансом занялись фургонами. Отдав необходимые распоряжения погонщикам, они присоединились к Морису.

– Мисс, – всадник наклонился к выглянувшей девушке, – пусть ваш кучер забирается в экипаж и остальные мужчины тоже. Надо опустить и плотно задернуть все занавески, проверить запоры дверей. Не тревожьтесь, – мягко добавил он, заметив тревогу в глазах Луизы, – все это продлится недолго… Не теряйте времени, – обернулся он к мужчинам, – скорее в экипаж, места в нем хватит всем.

– А вы, сэр? – воскликнул Генри.

– Обо мне не беспокойтесь… Быстрее же!

Проверив фургоны и упряжных животных, которые дрожали от возбуждения и страха, всадник вернулся к плотно закрытому экипажу, спрыгнул с седла, извлек из чересседельной сумки серапе – плащ для верховой езды, и ловко обмотал его вокруг головы своего коня. Закрепив концы плаща, он набросил свой алый шарф поверх шляпы и обмотал вокруг шеи. В результате лицо Мориса Джералда оказалось как бы под шелковым забралом. Прислонившись к своей лошади, он застыл в ожидании.

Пятью минутами позже прерия погрузилась в кромешную тьму. Первый смерч, натолкнувшись на крайний фургон каравана, рассыпался плотной черной пылью, похожей на ружейный порох. Но это была всего лишь прелюдия. За ним последовали второй и третий. Караван обдало раскаленным воздухом, словно из устья печи, затем со свистом и воем рванул порывистый ветер, принесший ледяной холод. Вокруг оглушительно выло и трещало, как в аду. Мрак стал непроглядным; ничего не было слышно, кроме глухого рева, от которого мулы ложились на землю и сжимались в комок. В воздух взмыл пепел, поднятый ветром с выжженной прерии, – и еще более получаса в воздухе носились черные вихри.

Наконец рядом с экипажем раздался голос незнакомца.

– Можете выходить, – проговорил он, разматывая шарф. – Буря ушла в сторону Рио-Гранде, но непогода будет длиться еще дня три. Здесь теперь спокойно, а пепел из прерии весь сметен…

– Сэр, – плантатор поспешно спустился по ступенькам экипажа, – мы вам обязаны…

– …Жизнью, не меньше! – подхватил Генри, спрыгивая на землю. – Как ваше имя, сэр?

– Морис Джералд, – ответил молодой человек. – В форте меня обычно зовут Морисом-мустангером.

«Охотник за дикими лошадьми… только и всего…» – презрительно пробормотал Колхаун, оглянувшись на девушку – слышала ли она? Однако ни покрытые пеплом лицо и одежда, ни скромный род занятий не могли уменьшить впечатление о всаднике в глазах Луизы Пойндекстер. Сердце девушки было завоевано раз и навсегда.

– Теперь можно спокойно продолжать путь, – охотник приподнял шляпу и улыбнулся. – Дорогу теперь вы найдете без меня и моего лассо. Кипарис виден, держите прямо на него. Перейдя брод, увидите флаг, развевающийся на флагштоке над фортом. Надеюсь, вы доберетесь туда до наступления темноты… Прощайте!

О, как хотелось юной креолке, чтобы всадник хоть раз взглянул в ее сторону. Однако он, не оборачиваясь, исчез в серой мгле.

Холмистые участки прерии с дубовыми и ореховыми рощами представляют собой удивительно живописные места. Река, называемая тут «Ореховой», принимает в себя сотни речушек и ручейков и, в свою очередь, дает жизнь буйной зелени. Местами лес, растущий по берегам, переходит в густые заросли кустарников акации, агав, всевозможных кактусов; там встречаются даже экзотический сагуаро и древовидная юкка. Все это переливается красками и благоухает, когда наступает пора цветения. Сам лес произрастает на плодородной известково-черноземной почве, и здесь можно видеть все оттенки зелени, которые дают вязы, тутовые деревья, индейское мыльное дерево, кипарисы, тополя… Хрустальная вода отражает сапфировую синеву неба, не замутненную облаками.

Никто в этих местах еще не жил оседло; одни индейцы из племени команчей пробирались по запутанным лесным тропам, и то лишь верхом. Неудивительно, что дикие звери и птицы, бабочки и пчелы, змеи, тарантулы и скорпионы избрали эти девственные места своим пристанищем.

И здесь же, на сочных пастбищах прерии, обитали мустанги – прекрасные, благородные и умные дикие лошади. За ними охотился человек, стремясь укротить мустанга и превратить дикое животное в своего верного помощника и друга. Морис Джералд был одним из тех одержимых мустангеров, для которых неодолимая привязанность к лошадям стала делом жизни…

На берегу Аламо, быстрого и чистого притока реки Рио-де-Нуэсес, стояло одинокое жилище – из тех, каких немало в Техасе. Оно больше походило на хижину и было построено из расщепленных пополам стволов юкки, вбитых в землю, с кровлей из узких листьев этого же гигантского растения. Щели между жердями, в отличие от построек западного Техаса, были не замазаны глиной, а завешены изнутри лошадиными шкурами, закрепленными не гвоздями, а шипами одного из мексиканских видов кактусов. Природного строительного материала на обрывах над рекой и в долинах было вдоволь. Незамысловатый дом, укрытый от посторонних взглядов, прятался в тени деревьев на небольшой поляне у самой реки. Кроме двери, также обтянутой лошадиной шкурой, в нем не было других отверстий, и лишь в кровле виднелась труба небольшого очага, сложенного из камней у одной из стен.

Навес с тыльной стороны жилища был покрыт теми же листьями, что и крыша. Пространство вокруг навеса окружала невысокая изгородь из жердей, прикрученных растительным волокном к стволам соседних деревьев. Такой же изгородью был обнесен и участок леса, расположенный между домом и отвесным берегом реки. Земля, изрытая множеством копыт и местами плотно утоптанная, предназначалась для корраля – специального загона для мустангов. Сейчас в коррале находился десяток лошадей, недавно пойманных, порывистых, напуганных неожиданной неволей, с дикими глазами.

Убранство хижины было не лишено уюта. Мебель достаточно простая: кровать – обтянутые лошадиной шкурой козлы, два самодельных табурета и грубый стол, сколоченный из горбылей юкки. В углу располагалось что-то вроде второй лежанки. Совершенно неожиданными в этой скромной обстановке выглядели полка с книгами, перо, чернила, почтовая бумага и газеты на столе. Некоторые вещи были словно из другого мира: сундучок, обитый тисненой кожей, дорогое двуствольное ружье, серебряный кубок чеканной работы, охотничий рог и серебряный свисток. Прочее – предметы кухонной утвари, преимущественно жестяные, да большая бутыль в ивовой плетенке с содержимым, надо полагать, более крепким, чем вода из Аламо. Кроме того, здесь находились мексиканское седло с высокой лукой, уздечка с оголовьем из плетеного конского волоса, такие же поводья, пара видавших виды серапе и несколько мотков тонких сыромятных ремней. Это было жилище охотника за мустангами.

Сейчас посреди комнаты вольготно расселся грузный человек, который никак не мог быть хозяином этого дома, и уж тем более мустангером. Лукавое лицо его выражало мнимые покорность и терпение, свойственные всем слугам. На этом толстяке с давно нечесанной копной рыжих волос был странноватый костюм – потертая вельветовая охотничья куртка с большими карманами на груди и плисовые штаны с гетрами. Грубая коленкоровая рубаха с небрежно повязанным на шее красным платком и ирландские башмаки дополняли наряд. Фетровая шляпа с обвисшими полями была небрежно брошена на стол.