– Хвала богам, – просипел Эписанф. Ему никак не удавалось отдышаться. – Хвала богам, я заметил, мы огибали холм справа.

– Что же здесь такого замечательного? – осклабился Гиеагр. – Мы что, двигались в твоем любимом направлении?

– Если мои сведения верны, мы двигались в сторону ближайшей лестницы для прислуги, и она приведет нас к храму.

– Эписанф полон сюрпризов, – процедил Бурдюк. – Как всегда, впрочем.

Философ пропустил его замечание мимо ушей. Справившись наконец с дыханием, он обошел пещерку кругом, внимательно разглядывая стены.

– Чего ты ищешь? – спросил я.

– Знаки, – ответил старик. – Я думаю, варвары должны как-то метить эти проходы, чтобы не заблудиться. Здесь же настоящий лабиринт.

– Это если они пользуются вот этим самым проходом, – заметил Бурдюк. – Но может статься, что они никогда не захаживают в эту пещеру. Уж больно дикий у нее вид. Если здесь кто-то и появляется, то только сбившись с дороги.

– Угу. Раз в сто лет. Какие-нибудь идиоты вроде нас, – проворчал Глаз.

– Глаз, дружище! – вскричал Бурдюк. – Да ты оказывается способен иронизировать.

– Я много на что способен, когда зол, – скривился Глаз. – А сейчас я просто вне себя. Ну что, старик, ты нашел свои «знаки»?

Эписанф покачал головой:

– Нет. Но чуть раньше я видел следы копоти на потолке в одном из коридоров. Надо вернуться туда.

Мы двинулись за ним и несколько минут петляли по узким проходам, усыпанным сором и камнями. На наше счастье, изъеденная временем и дождями подошва холма представляла собой нечто вроде огромного каменного сита. Щели в потолке и стенах попадались на каждом шагу, и света, льющегося из них, вполне хватало на то, чтобы идти вперед, не боясь свернуть себе шею.

Скоро мы вышли в тот коридор, о котором говорил Эписанф. Потолок здесь и впрямь был черен от копоти, а пройдя несколько десятков шагов, мы наткнулись на поворот в галерею, ведущую вглубь холма. Наружный свет уже не проникал сюда, но путь освещали масляные лампы, висящие на цепях под потолком.

Приободренные, мы двинулись по этому коридору, но уже через полминуты оказались у развилки.

– Сворачиваем вправо, – сказал Эписанф.

Мы свернули вправо. Через короткое время перед нами явилась еще одна развилка, и мы снова последовали за философом. Потом снова, и снова, и снова… Иногда вдали слышались голоса и отблески факелов метались по стенам, и тогда нам приходилось сворачивать в темные коридоры, вжиматься в ниши, чтобы укрыться от преследователей.

Мы блуждали по лабиринту больше часа, изредка останавливаясь, чтобы осмотреться и выработать новый план. Всякий раз Эписанф заявлял, что мы на верном пути и цель близка, но с каждым разом в голосе его звучало все меньше уверенности. В одну из таких остановок Глаз вдруг схватил философа за плечо и развернул к себе.

– Хватит юлить, проклятый старикашка, – процедил разбойник сквозь зубы. – Мы заблудились из-за тебя!

Эписанф попытался высвободиться, но пальцы Глаза впились в плечо философа подобно медным крюкам.

– Я прикончу тебя, – прохрипел одноглазый варвар. – Сожалею, что не сделал этого раньше, но видно боги так судили, чтобы сдохнуть тебе в этой вонючей норе.

– Ты не сделаешь этого, – зашипел в ответ Эписанф. – Не сделаешь, потому что сдохнешь здесь без меня. И остальные, если хотите прикончить старика, – подумайте. Крепко подумайте. Только я знаю приметы, только я знаю, как найти путь…

– Это меня и беспокоило все время нашего знакомства, – вступил в разговор Бурдюк. В руках его тускло блеснул кинжал.

Эписанф бросил на оружие затравленный взгляд.

– Бурдюк, ты же умный человек, – в голосе философа послышались просительные нотки, – ты же понимаешь…

– Да, я понятливый, – кивнул Бурдюк. – И мне очень жаль, что я такой умный и такой добрый. Потому что, будь я другим, я бы еще там, в Хроквере, насадил тебя на шампур и поджаривал бы над углями до тех пор, пока ты не выложил бы мне все свои секреты, будь они прокляты. Но я человеколюбив. Я думал, что понял тебя, вошел в твое положение, думал, что у нас общие цели…

Бурдюк сделал шаг к Эписанфу.

– Но они у нас общие, клянусь, общие! – вскричал философ.

– …А ты так коварно меня обманул, – продолжал Бурдюк. – И за это Глаз спустит с тебя шкуру. С живого. Жаль, я лишен удовольствия сделать это самолично, но Глаз постарается за нас обоих. Правда, Глаз?

– Еще как! – кровожадно осклабился Глаз. – Тонкими полосами. Гарантирую тебе несколько незабываемых часов, старик. Одолжишь мне кинжал, Бурдюк?

– Будьте вы прокляты! – закричал Эписанф. – Я заблудился, понимаете вы, тупоголовые варвары?! Просто за-блу-дил-ся!

– А это мы скоро узнаем, – процедил Бурдюк. – Доподлинно скоро узнаем, заблудился ли ты, или задумал избавиться от нас, а Зеркало прибрать к рукам. Глаз еще только возьмется за дело, а ты уже все расскажешь. Правда, друг?

– Без всяких сомнений, – оскалился Глаз. – Давай кинжал, дружище. Приступим…

Но кинжал так и остался в руках у хозяина. Гиеагр, все это время державшийся в тени, вдруг встал между Бурдюком и Глазом.

– Оставьте философа в покое, – прогудел герой. – Он заблудился. А если кто-то сомневается, пусть попробует спустить шкуру с меня.

– Ты сам напросился, – прорычал Глаз. – Давно об этом мечтаю…

– Послушай, Гиеагр. – Бурдюк жестом остановил приятеля. – Я понимаю, ты защищаешь земляка. Но рассуди здраво, ведь он…

– Он всего лишь философ, чересчур доверившийся своим свиткам, – перебил Гиеагр. – Он не заблудился раньше лишь потому, что маршрут был прост и прям, будто древко копья: иди на север и не ошибешься. А здесь, в лабиринте, он заплутал, как малое дитя. Здесь он бесполезен. Зато у меня есть проводник. Непогрешимый и всезнающий.

– Что ты мелешь, какой проводник? – в досаде воскликнул Бурдюк. – Кто у тебя может быть?

Гиеагр взмахнул рукой:

– Смотри.

Повернув голову, я задрожал. В нескольких шагах от нас, окутанная призрачным сиянием и вместе с тем казавшаяся удивительно реальной, такой теплой и живой, стояла Фаэнира.

Я очень хорошо помню отчаяние, охватившее меня в том подземном лабиринте. Пройти путь, который прежде не покорялся никому из смертных, не дать себя сгубить тварям с обеих сторон мира – и вдруг сгинуть, когда до цели рукой подать. Протянуть ноги от голода и жажды или рано или поздно быть настигнутыми местной стражей – не самый приятный выбор…

С тех пор я терпеть не могу подземелий.

Всем нам порой нужна помощь. И надменному герою, и мудрому, всезнающему философу, и привыкшему полагаться только на свои силы вору. И мы принимаем помощь с благодарностью, пусть и не всегда готовы признаться в этой благодарности во всеуслышание. Но едва помощь уже оказана…

Ценность ее в наших глазах падает стремительно. Как часто мы искренне считаем, что вполне могли бы справиться с ситуацией и сами. Даже если совсем недавно пребывали в совершеннейшем отчаянии, мы умело убеждаем себя, что пришедший на помощь лишь предвосхитил наши собственные действия. Бессмертные боги! Вы не создали существа более самонадеянного и самовлюбленного, чем человек.

Сколько мы бесцельно блуждали по лабиринту, пока не появилась Фаэнира! Мы сворачивали из одного коридора налево – и через десять минут возвращались на то же самое место. Стараясь учесть свои ошибки, мы теперь выбирали правое ответвление – и приходили на исходную позицию через пять минут. Мы готовы были поубивать друг друга в бессильной ярости…

Следуя за Фаэнирой, мы миновали всего несколько поворотов (готов поклясться, мы заходили в них и раньше) и вышли в прямой и узкий тоннель, полого уходящий вниз. Ума не приложу, как мы могли его не заметить. И что же? Я буквально чувствовал, что при следующей же попытке обнаружил бы этот путь. Возможно, другие не разделяли мои мысли, но я что-то в этом сомневаюсь.

Коридор действительно был узок – мы могли идти только по двое, что живо воскресило в памяти улочки города змееносцев, – но более или менее высок, нам не нужно было нагибаться. Лучи солнца сюда уже не проникали, но Эписанфу не пришлось разжигать лучину. Дело в том, что от Фаэниры исходило мягкое свечение, как раз достаточное, чтобы не свернуть себе шею. Довольно полезное свойство призраков, готов признать.