Впрочем, какова бы ни была причина, терпеть дерзости я больше не намерен. Юный варвар просто обязан получить урок. Я сделал шаг по направлению к Мильку…
Резкий вскрик Лаиты заставил меня остановиться:
– Смотрите! Вторая птица!
Мы все дружно завертели головами, но, как ни старались, не могли углядеть то, что, очевидно, заметила Лаита. Либо ее зрение отличалось необычайной зоркостью, либо ей просто показалось.
– Где? – раздраженно спросил Глаз.
– Да вон же, – ответила Лаита и уверенно пошла вперед.
Нам ничего не оставалось, как последовать за ней, но только через три или четыре дюжины шагов я действительно узрел еще одного мертвого исполина. Ну и глазищи у Лаиты!
Эта птица мало чем отличалась от своей товарки. Разве что крыло у нее сломано не было. Только это едва ли давало какое-то преимущество – для того, чтобы взлететь из такой чащи, птице нужно было уменьшиться в размерах раза в четыре, не меньше.
Все-таки что-то с нами было не так. Сказался ли мучительный спуск с горы, или гнетущая тишина тяжелым прессом легла на наши души, – не знаю. А только вели мы себя не так, как следовало бы ожидать в подобной ситуации. Разве это нормально – пять человек молча стоят над трупом исполинской птицы, совсем недавно угрожающей нашим жизням; угроза миновала, там один труп, а вот и второй… Тишина.
Где обмен куражливыми репликами, где нервные смешки, где глупые шутки и похлопывания друг друга по плечу?.. Нет ничего. Мы обступили эту огромную груду мертвой плоти со всех сторон и молчали.
Не знаю, кто о чем думал. Мильк, вероятно, благоговел перед силой и храбростью своего кумира, заранее смаковал описание нового эпизода своей летописи и прикидывал, следует ли еще немного преувеличить размеры птиц, или и так никто не поверит.
Эписанф… тот скорее всего испытывал гордость за людей вообще, за человека, сумевшего, призвав на помощь силы разума, низвергнуть к своим стопам силу, превосходящую его многократно.
Глазу такие мысли в голову прийти не могли в принципе, и раздумья его наверняка носили практический характер. Например, о том, можно ли употреблять мясо гигантской птицы в пищу.
Люди кажутся такими простыми, предсказуемыми, с лежащими на поверхности страхами и надеждами, слабостями и стремлениями. Только так ли это? Что мы получили бы, доведись каждому из нас заглянуть в Зеркало богов? Ограничатся ли мечтания недалекого и примитивного Глаза большим мешком с дзангами? Мечтает ли Эписанф о молодости? Или его прельстят все знания мира? И если так – что он станет с этими знаниями делать? Чем может грезить юный Мильк, как не славой, но что это будет за слава? Полководца или купца? Правителя или поэта? Или все будет совсем не так невинно?
Подножие радуги… Такую болезнь, как романтизм, лучше всего лечить прожитыми годами, щедро приправленными пинками судьбы. Только, по-моему, самые жестокие люди получаются как раз из юных романтиков.
Не лучше ли будет перерезать моим спутникам глотки следующей же ночью? А потом и себе не мешало бы, потому что я боюсь и себя. Боюсь себя, боюсь за себя, боюсь стать врагом самому себе. Не слишком ли это страшная штука – сокровенное желание?..
Проще всего, наверное, дело обстоит с нашим самовлюбленным героем.
А, кстати…
– Скажи, Мильк, ну и где Гиеагр? – спросил я. – Я вижу убитую им птицу, но не вижу его самого. Почему ты не рассказывал, что он любит играть в прятки?
– Если у тебя есть еще глупые вопросы, Бурдюк, то не стесняйся, вываливай их сразу, – раздраженно сказал Мильк. – Если ты не заметил, я шел сюда вместе с тобой, и меня судьба Гиеагра тоже беспокоит.
– Кто тебе сказал, что она меня беспокоит? – фыркнул я. – Мне хотелось бы знать, что твой друг задумал.
– Прежде всего, он задумал спасти ваши никчемные жизни! – выкрикнул Мильк.
В таком состоянии я его раньше не видел – лицо раскраснелось, губы дрожат. Привычная уже веселая хитреца в глазах полностью переплавилась в неприкрытую злобу. Я собрался было преподать зарвавшемуся юнцу парочку уроков хороших манер, как в разговор вмешался Глаз.
– Ты меня удивляешь, Бурдюк! Стоишь и болтаешь с этим сопливым, вконец обнаглевшим варваром, вместо того, чтобы выпустить ему кишки!
Будучи по натуре человеком действия, Глаз решительно выхватил один из метательных ножей. С его оценкой поведения Милька я был вполне согласен, но чего я терпеть не могу, это когда кто-то пытается решить за меня. Когда я соберусь выпустить кому-либо кишки, я этим и займусь. Советы или помощь мне в этом деле не нужны.
– Заткнись, Глаз! – Я, резко развернувшись, толкнул его плечом. – Зачем ты вообще открываешь рот, если не в состоянии сказать что-либо путное? Или у тебя есть идеи, куда подевался Гиеагр?
– Идеи?! – Теперь Глаз говорил, приблизив свое лицо к моему почти вплотную. Неплохой повод по этому самому лицу как следует врезать. – Какие к бесам идеи?! Мне не просто наплевать на то, куда исчез этот варвар-переросток, я от всей души рад этому исчезновению! И один Непосвященный в компании – это слишком много, а у нас их даже сейчас явно больше!
Волны чесночного запаха из его рта едва не вызвали у меня приступ тошноты, и я с силой оттолкнул Глаза от себя. Он перехватил нож поудобней, что заставило мои губы растянуться в усмешке. Метательный нож не то чтобы совсем бесполезен в рукопашной схватке, но и грозное оружие собой не представляет. Другое дело кинжал мастера Борго… Или забавней будет справиться с этим тупицей голыми руками?
На какое-то мгновение вокруг нас снова разлилась ненавистная тишина – чтобы внезапно взорваться громким хрустом, таким, словно толстая ветка сломалась в какой-нибудь дюжине шагов от нас.
Все мы замерли в неподвижности, ожидая развития событий, однако звук не повторился, и ничего подозрительного среди деревьев заметно не было.
Первым сбросил оцепенение я и начал осторожно пробираться в том направлении, откуда был слышен хруст. Кожа на моем затылке ходила ходуном – я буквально взмок от напряжения, ощущая спиной опасность, но, сколько ни крутил головой, не видел ничего, кроме этих проклятых деревьев, казавшихся мертвыми, словно камень, и застывших каменными же истуканами своих спутников.
Только когда я сделал две или три дюжины шагов, сначала Глаз, а за ним и остальные осторожно пошли за мной. Трусы! Я уже собрался оповестить их об этом моем наблюдении наиболее оскорбительным для них образом, как заметил прямо перед собой на ветке дерева обрывок хранящей следы былой белизны ткани. Нетрудно было узнать в нем часть одеяния Гиеагра. Согласился с этим и подоспевший Мильк, только в отличие от меня он выразил свои догадки достаточно громогласно:
– Гиеагр! Он пошел туда!
– Великое открытие, юноша! – Я покровительственно похлопал парня по плечу. – Из тебя непременно получится знаменитый следопыт. Если ты по этому клочку сумеешь еще определить, за какими бесами твой друг поперся туда один, не подождав нас, я, пожалуй, запишусь к тебе в ученики.
Ответа на этот вопрос у Милька не было. А так как выслушивать его невнятные и отстраненные предположения мне было неинтересно, я перевел разговор на более насущную тему: что нам делать дальше.
Тратить время на поиски Гиеагра не имел желания никто, кроме разве что Милька. Еще более нелепой казалась идея дожидаться героя здесь – ничто не говорило, что он вознамерится вернуться сюда, раз уж почему-то в спешке покинул это место.
Оставалось просто продолжить свой путь на север, тем более, что и Гиеагр – по крайней мере на первых порах, – избрал для себя то же направление, и был шанс встретиться с ним. К этой перспективе все мы относились по-разному, хотя я не прочь был задать варвару пару вопросов.
Мы продолжили свой путь по лесу, причем процессию на сей раз возглавил Мильк. Оставшийся явно недовольным нашим совместным решением, он успел переругаться со всеми, включая даже Эписанфа, и теперь шел, бормоча себе что-то под нос.
Я не мог разобрать ни слова, и это было хорошо, потому что по большому счету я по-настоящему не желал смерти пареньку.
