Солнце вползало вверх по небосклону, все больше ярясь на наш непутевый мир. Воинство Арзакены запрудило ущелье во всю его невеликую ширь, от берега Арны слева от нас до острых скал справа; в длину же строй вытянулся на две сотни шагов. Солдат там было видимо-невидимо, они стояли плотными рядами, как дыни на крестьянской телеге в базарный день; на пятачке, по-моему, их уместилось никак не меньше трех тысяч. Перед строем на резвых скакунах носились командиры; то там, то сям колыхались знамена, пестрели какие-то значки. От этого зрелища у меня перехватывало дыхание и холодело в желудке.
– Может, ударить по ним, пока не выстроились, – донесся сзади чей-то голос. – Чего мы ждем?
– Цыц! – прогудел Йахр, обернувшись. – Без приказа с места не двигаться! Даже помочиться не отходить.
Да, они все делали по придуманному Гиеагром плану. Ждать, ждать, пока враг сам не бросится в атаку, и в нужный момент… Ох, каким же глупым казался мне сейчас этот план! Каким глупым, бестолковым, непродуманным и безумным! Мы слишком затянули с подготовкой. Мы дали противнику изжить свой страх, собраться с силами, организоваться. Чего стоят громкая слава и бутафорские волны против ощетинившегося железом трехтысячного строя?!
Впереди произошло какое-то движение. От вражеских рядов отделилась группа всадников и потянулась к нам. Через мгновение качнулся и пришел в движение сам строй, устремившись следом.
– Началось, – прохрипел Званцо. И тотчас заорал визгливым голосом: – Приготовились! С гряды никому не сходить!
Дробно застучали копыта. Оглянувшись, я увидел, как несколько конных разбойников мчатся по гряде в сторону плотин.
– Славный будет сюрприз, – пробасил Йахр, перехватив мой взгляд. – Твой приятель неплохо соображает. Даже жаль, что он оказался таким дураком.
Довольный своей шуткой коротышка зашелся басовитым хохотом.
Ничего не ответив, я уставился на приближающихся врагов. Они текли к нам красной рекой, надвигались неотвратимо, как весенний паводок. Оружие и латы нестерпимо сверкали на солнце, соперничая в блеске с водами бурной Арны, грохочущей слева. Они приближались. Еще немного, и они перейдут вброд ту самую речушку, на которой Капюшон отказался строить плотину, а за нею – рукой подать до начала гряды…
Строй арзакенцев все ближе. Ничто не преграждало им путь, они шли как на прогулке. Весь план Гиеагра строился на том, что они не дойдут до начала гряды. Им ни в коем случае нельзя овладеть грядой! Но боги, они неумолимо движутся вперед! Хоть бы речка затруднила им путь. Да есть ли на это надежда? Издали похожая на поток расплавленного серебра, она тонким изогнутым клинком пересекала ущелье, и там, где ее воды сливались с водами Арны, сияла радуга.
Внезапно мой взгляд зацепился за какую-то тень. Призрачная, она колыхалась над гладью речушки, то становясь плотной, обретая очертания, то делаясь прозрачной, струйкой дыма растворяясь в жарком воздухе. Она как будто боролась с некими силами, не пускавшими ее в наш мир; и все же в какой-то момент вдруг сгустилась, оформилась, стала осязаемой… и лишь огромным напряжением воли я подавил готовый вырваться вскрик. Несмотря на расстояние, я узнал ее: там, на волнах безвестной реки стояла Фаэнира. Несколько мгновений она была неподвижна, смотрела в мою сторону. Потом, повернувшись, зашагала вверх по течению, к расселине в скалах, в которой должна была стоять несостоявшаяся плотина. Минута – и она скрылась среди камней.
Мои зубы лязгнули, я понял, что дрожу. Рядом послышался гогот, кто-то ткнул меня в бок, но я не обращал внимания. Я трясся всем телом, будто в приступе жесточайшей лихорадки, а в мозгу вспугнутой птицей металась одна-единственная мысль: «Смерть… Смерть… Смерть!..»
Приступ отступил внезапно. Возможно, причиной тому стал истошный вопль, раздавшийся за моей спиной. Вопили головорезы Капюшона, вопили во всю глотку, так, что закладывало уши. Позабыв о видении, я обернулся, но в первые мгновения не увидел ничего, кроме разбойников; они смотрели куда-то назад, размахивали оружием, приветствуя кого-то:
– Га-а-а-ар! Га-а-а-ар!
Секунду я стоял, оторопелый, но вдруг до моего сознания дошло: выкрикивают имя моего друга! «Гиеагр» – слишком сложно для этих полудиких разбойников, и они выговаривают это имя на свой манер: Гаар. Так значит, великий герой все-таки поспел к битве! Он успел! Он здесь!
Боги! Только в тот миг я понял, чего мне стоило пережить последние дни! Лишь когда эта гора упала с моих плеч, я ощутил истинную ее тяжесть. Но теперь все в прошлом. Теперь… теперь… теперь!..
– Расступитесь! – услышал я собственный срывающийся голос. – Пропустите меня!
Поднатужившись, ввинтился между ближайшими громилами, но тотчас передо мной выросла новая стена из ржавых кольчуг и смердящих кожаных панцирей. В отчаяньи я саданул кулаком по чьей-то спине, но только сам скривился от боли, разбойник же меня, кажется, и не заметил. Тогда я предпринял обходной маневр, попытавшись протиснуться слева, но тут стена впереди заколыхалась и вдруг раздалась в стороны, открыв свободное пространство шириной шагов в десять… и по этому коридору на меня во весь опор мчался всадник на черном коне.
– Га-а-а-ар! Га-а-а-ар! – гремело вокруг. – Га-а-а-ар-р-р-р!
Наездник был облачен в сверкающий доспех; шлемом ему служил бычий череп с вызолоченными рогами. В руке всадник сжимал дрот, жало которого полыхало на солнце.
Мне захотелось заорать во всю глотку, но из груди не вырвалось ни звука. А может быть, голос мой потонул в реве толпы. Я вскинул руку, но это движение не имело ни цели, ни значения. Грохочущая лавина времени обрушивалась в пропасть небытия, а я все стоял на пути всадника, как будто оглушенный, и повторял одними губами:
– Это не Гиеагр… это не Гиеагр… это… это проклятый Капюшон!..
В последний миг кто-то рванул меня в сторону. Я рухнул на гальку, а всадник пронесся мимо под восторженные вопли и гиканье. Мой спаситель потряс меня за плечо, что-то спросил, но я молчал, и он оставил меня в покое. Клянусь, в тот миг я не удостоил бы вниманием и ударившую в шаге молнию! Сердце разрывалось от горечи, а разум жгла нестерпимая мысль: у нас украли победу!
Боги, как клял я тогда самонадеянность Гиеагра, его дурацкую уверенность в том, что слава и деньги способны открыть любую дверь! Как ругал себя за то, что пошел у него на поводу, за то, что не сумел предусмотреть столь очевидный поворот событий, за то, что даже не попытался отговорить героя от этой безумной затеи! А теперь… теперь этот хитрован Капюшон, заграбаставший наш план, заграбастает и нашу славу, а если ему повезет – то и нашу добычу!
Проскакав еще сотню шагов, Капюшон поднял коня на дыбы. Солнце воспламенило его панцирь, золотыми искрами пробежало по рогам шлема, наконечник дрота прочертил в раскаленном воздухе ослепительную молнию. Пожалуй, этого выжигу и впрямь могли бы принять за великого героя… там, где не видели самого Гиеагра. Иначе говоря, под стенами Арзакены Капюшон имел все шансы на успех.
Появление на сцене «главного героя» не осталось незамеченным арзакенцами. Передние шеренги вдруг раздались чуть в стороны, и на поле боя горстью разноцветных горошин высыпали легковооруженные воины. Ряды тяжеловооруженных тотчас же сомкнулись за их спинами. Войско продолжало надвигаться, треть его уже перебралась через речку и была на самых подступах к гряде.
Капюшон дернул поводья, и конь снова поднялся на дыбы.
– Янна-яа-а! – выкрикнул атаман.
– Янна-яа-а! – дружно подхватили его головорезы.
«Р-Р-Р-Р-Р-У-У-У-У-У-У» – глухим рокотом отдалось где-то позади нас, и мне показалось, что дрогнула земля. Тотчас над станом разбойников повисло молчание; все захлопнули рты, обратившись в слух. Кто-то выругался сквозь зубы, кто-то икнул.
– Только б не переборщить, – прошептал коротышка Йахр, оказавшийся рядом со мной.
– Много там воды? – выдавил я.
В ответ он лишь дернул усом – мол, хватит.
Рокот стремительно нарастал, дробясь на отдельные звуки. Волн еще не было видно, но внутри меня все содрогалось от грохота влекомых потоком валунов, от щелканья осыпающейся гальки, от треска вырываемых с корнем деревьев. Проклятье! Как бы придуманные нами декорации не уничтожили нас прежде тех, ради кого задумывался спектакль!
