– Ах, пройдоха! – воскликнул Гиеагр (должно быть, его посетили мысли, схожие с моими). – Клянусь божественным огнем, если б он не похитил мою добычу, я попросился бы к нему в ученики: умение так уходить с опостылевшего пира дорогого стоит.

– Ты и теперь вполне можешь попроситься, – сказал я. – Красотку отдай ему в качестве платы и бери уроки.

– Не болтай ерунды, – фыркнул Гиеагр. – Похоже, он направляется к северным воротам. Давай опередим его.

Старик шел не спеша, так что мы выбрались из города гораздо раньше него и еще около получаса поджидали в тени деревьев, на берегу несущего свои прохладные струи Хала.

Спустя какое-то время на дороге за городской стеной появились две фигуры: высокий, тощий, как жердь, с паклей белых волос, старик, и его рабыня – тонкий и гибкий ивовый прутик. Девушка шла, понурив голову, укрыв накидкой прекрасные волосы и лицо; шаг ее был какой-то неуверенный, деревянный, казалось, ноги подчинялись не ей, а чьей-то чужой воле. Глядя на нее, я дивился тому, что совсем недавно она этими же ногами отплясывала лучший из танцев, какие только видела эта земля.

– Ее как будто за ниточки дергают, – прошептал я. – Что с ней? Может, старик и впрямь колдун?

– Мы узнаем это прямо сейчас. – Гиеагр сделал движение, намереваясь шагнуть на дорогу.

– Стой! – воскликнул я. – Ведь я твой посредник. Я пойду к старику, мы должны хотя бы попытаться уладить дело добром.

Я сделал несколько быстрых шагов, но не успел и глазом моргнуть, как услышал за спиной топот сандалий Гиеагра.

– Не подходи к нему, – сказал герой. – Он мой.

Мгновение – и вот уж я вижу его спину. Он двигался быстрым шагом, на правом бедре болтался меч в ножнах, другого оружия при нем не имелось. Я было сбавил ход в замешательстве перед таким напором, но быстро опомнился и припустил следом почти бегом. Мне не хотелось упустить ни единого мгновения.

Старик, завидев нас, остановился. Остановилась и девушка. Скоро Гиеагр подошел к ним вплотную. Тут же рядом оказался и я.

– Я вижу, наш разговор не окончен, – прогудел старик, насмешливо глядя на Гиеагра. – Ты и клеврета с собой притащил? Боишься в одиночку не справиться с немощным старцем?

– Считай его переговорщиком с моей стороны, – бросил герой.

– Так пусть тогда говорит он, – хмыкнул старец и повернулся ко мне: – Кто ты, переговорщик? Как твое имя? Чьих родителей ты сын?

– Я Мильк, сын Интинора, – ответил я. – Мой отец не последний человек в городе, который ты только что покинул. А кто ты, почтенный старец? Назови и ты свое имя.

– Сын Интинора… – пробормотал старец, оставив без внимания мою просьбу. – Я знаю твоего отца. Я знал его еще мальчишкой, маленьким он обожал плескаться в нашей реке. – Он пожевал губами, взгляд его стал отрешенным, старик вспоминал… – Да, Интинор нравится мне. Что же заставило сына столь доблестного и благочестивого мужа принять участие в грабеже?

Я вытаращил глаза:

– В грабеже? – О, я умел подпустить искренности в голос! Всякий раз, когда я выдумывал очередную причину, по которой не выучил урока, учитель Периниск прочил мне карьеру великого оратора; жаль, мои усилия почти всегда заканчивались розгами – уж слишком хорошо он меня изучил. – В грабеже? – повторил я. – О чем ты говоришь? Мой друг считает, что с ним обошлись нечестно, это так, но он всего лишь хочет воззвать к твоему чувству справедливости, хочет уговорить тебя вернуть то, что принадлежит ему по праву, и получить с него те призы, которые по праву причитаются тебе. Если же у тебя есть сомнения в том, что он выиграл сегодняшнее состязание, благородный Гиеагр предлагает тебе состязаться еще раз… – Я сделал паузу и продолжил с нажимом: – В честной борьбе.

– А что будет, если благородный Гиеагр опять потерпит поражение? – в голосе старика прозвучала насмешка. – Ведь он, как я вижу, не умеет проигрывать.

– Я не проиграю, старый, и ты это знаешь! – рявкнул Гиеагр. – Я и давеча не проиграл, это твоими стараниями мои стрелы ушли мимо цели!

– Я в затруднении, – сказал старик. Он обращался ко мне, начисто игнорируя Гиеагра; на губах его играла издевательская улыбка. – Ведь он, может быть, в чем-то прав, быть может, как лучник он и впрямь не совсем безнадежен. Кто знает, быть может, и в самом деле его стрелам помешала отнюдь не его дрогнувшая рука.

– Ага! – вскричал Гиеагр.

– Но ведь ты сам понимаешь, – продолжал старик, – доказать это невозможно, а я вовсе не склонен брать на себя вину, которую невозможно доказать… – Он немного помолчал. – Ну хорошо, все-таки… Положим на мгновение, что он – несчастная жертва чьих-то козней, а не просто не умеющий проигрывать юнец. Если так, то мне, пожалуй, следовало бы согласиться на повторный, как ты выразился, «честный» поединок. Собрать арбитров, выбрать мишень…

– Да, именно это тебе надлежит сделать! – выпалил потерявший всякое терпение Гиеагр. Он был в ярости, рука, сжимавшая рукоятку меча, побелела так, что стала похожа на руку гипсовой статуи. Его взгляд, перескакивая с лица старика на фигурку девушки, становился алчным и нетерпеливым.

– План хорош, ничего не скажешь, – продолжал как ни в чем не бывало старик. – Но знаешь, что меня смущает?..

Он замолчал, подняв к небу указательный палец.

– Что?! Что тебя смущает, старик?! – закричал Гиеагр. – Уж не думаешь ли ты, что я, уподобясь тебе, прибегну к каким-нибудь колдовским штучкам? Так будь спокоен, я…

– Меня смущает вот что, – перебив его, снова заговорил старик. Он, как и прежде, говорил только со мной. – А вдруг парень и вправду выиграет? Я, знаешь ли, друг-переговорщик, питаю страсть к красивым рабынькам, а в мои лета ох как тяжко разочаровываться… – Он снова помолчал, должно быть, наслаждаясь произведенным эффектом. – Так вот, переговорщик, – произнес он своим гулким голосом, – передай своему могучему другу, что я отказываю ему и в рабыне, и в поединке.

Я бросил взгляд на Гиеагра. Тот молчал, открывая и закрывая рот, будто получил камнем из пращи под дых. Похоже, он ожидал от старика всего – молений, слез, упреков, вспышки ярости, нападения – но никак не издевки!

– Ах ты… – выдавил он наконец. – Послушай, старик, ты думал когда-нибудь, что умрешь не в своей постели, окруженный домочадцами, как и подобает почтенному мужу, а вот так, на дороге, цепляясь за юбку украденной тобою рабыни?

Солнце блеснуло на лезвии его меча, острие уткнулось в горло противника.

– Ты всегда был необуздан, юноша, – проговорил старик каким-то другим, незнакомым мне, хриплым глухим голосом.

Едва заслышав этот голос, Гиеагр вдруг качнулся, будто пьяный, в глазах его промелькнул ужас. Старик хохотнул – громко, отрывисто.

– Да ты, я смотрю, храбрец! Что же, одно движение – и твой отец истекает кровью у твоих ног. Смелей, не стесняйся.

Гиеагр задрожал, взгляд его вдруг потерял остроту, затуманился, будто обратившись внутрь, к видениям, проносившимся где-то там, в глубинах сознания. Рука с мечом медленно, неуверенно поползла вниз…

Глаза старца, все это время не отрывавшего взгляда от оружия, наполнились презрением.

– С-смертный! – он как будто выплюнул это слово. – Прочь с дороги, червь!

Старец оттолкнул Гиеагра; движение было легким, едва уловимым, но герой от такого толчка рухнул в дорожную пыль, будто пьяница, добитый последним кубком вина.

Я стоял неподвижно, разинув рот. До моего сознания вдруг дошла истинная природа старика: нет, не человек, не смертный, но бог повстречался нам. Сам бог реки Хал посетил празднество, устроенное в его честь, сам бог Хал приглядел себе дар из тысяч приносимых ему даров, а мы, глупцы, вознамерились у него этот дар отобрать. Отобрать у бога! От этой мысли у меня потемнело в глазах.

– Я вижу, ты все понял, переговорщик. – Голос бога вновь стал гулким, как рокот барабана.

Я кивнул, не поднимая глаз, чувствуя, что взгляд его пронизывает меня насквозь, как солнечный луч пронизывает стеклянную бусину. Больше всего я боялся в тот миг, что грозный бог, пожалуй, вздумает пополнить штат рабов и к молоденькой служанке прибавить еще и молоденького слугу. Я так ясно представил себе, как буду жить на дне реки, в его подводном доме, как буду ходить по колено в иле, раздвигая тонкие, цепкие, беспрестанно шевелящиеся пряди водорослей, как буду тосковать по солнцу, ветру, шелесту листьев и даже по осенним дождям, что от нахлынувшей тоски слезы едва не брызнули из моих глаз.