Внутренне скрежеща зубами, Точинай приказал отходить, чтобы не погубить свои корабли в безнадежном бою.
5.09.1904. Борт «Ретвизана»
В адмиральском салоне «Ретвизана» к назначенному времени собрались командиры «Пересвета», «Баяна» и, естественно, самого «Ретвизана» вместе со своими минными офицерами и инженерами. Было еще несколько офицеров из порта и инженеров с эскадры.
– Господа! – начал собрание Вирен. – Вы уже знаете, что эскадра пойдет на прорыв блокады. Попытаемся вырваться из артурской ловушки. Но нас просто так не выпустят. Открытой силой не пробиться. Только если мы обманем противника, у нас есть шанс потеряться в море и соединиться либо с владивостокским отрядом, либо со Второй эскадрой.
Предлагаю следующий план.
Утром, в высокую воду, эскадра выйдет в море, но противник увидит, что три наших корабля подорвались на минах и нам приходится вернуться обратно в порт, ибо оставшимися силами пытаться пройти его в светлое время суток – это явное самоубийство. Напряжение под Артуром будет ослаблено, а вечером все корабли снова, к удивлению, я надеюсь, японцев, выйдут в море. Вряд ли главные силы Того будут рядом. А там ночь…
Прошу вас либо высказать принципиальные возражения, либо начать думать по поводу того, как мы реально и убедительно для противника сможем сымитировать подрывы наших кораблей.
– Ну, подорвать мину или ее имитатор не проблема, – заговорил минный офицер «Ретвизана» Развозов. – Понятно, что не у самого борта рвать будем, но на каком расстоянии от борта это сделать, чтобы не повредить корабль, я не очень представляю. Надо же, чтобы это выглядело убедительно для японцев, то есть слишком далеко отводить нельзя. Кстати, если дальше пяти-восьми метров, то как? А обеспечить систему подрыва можно за несколько часов. Причем желательно даже дублированную, а то, не дай бог, какой-то паршивый контакт отойдет и никакого спектакля не будет.
– А если подрывать с противоположного от японцев борта? – предложил командир «Баяна». – Тогда и фонтан будет, и грохнет как следует, но и мину подальше отвести можно.
– Сильно подозреваю, что если все мины взорвутся в «тени» наших кораблей, то противник может засомневаться в реальности взрывов и заподозрить подвох. Хотя бы один столб должен встать со стороны, обращенной к японцам, – заметил Эссен.
– Обязательно. И, вероятно, разумней, чтобы это был первый взрыв. Потом японцы будут следить за нами с большими вниманием и интересом. Можно и проколоться, – подтвердил Вирен. – Как я понимаю, главной для нас проблемой будет ослабить действие ударной волны на борт корабля. То есть создание некоторого экрана между миной и днищем. Я понимаю, что одними расчетами не обойдешься, нужен будет и эксперимент. Выделю для этого какого-нибудь «Джигита» или «Забияку», но вы уж, господа инженеры, постарайтесь, чтобы одного испытания хватило.
– Роберт Николаевич, может, между бортом и миной буксировать что-то вроде понтона, затопленного встояка? Его можно пристроить на выстрелах. А мина еще метрах в пяти дальше?
– Господа, приходится полностью довериться вам, – мрачно посмотрел на офицеров Вирен. – Работайте. И помните, что от вашей внимательности, от вашей аккуратности в расчетах, возможно, будет зависеть не только судьба эскадры, но и судьба всей войны.
Несколько часов в салоне флагманского броненосца кипели страсти. Инженеры и минеры спорили, думали, снова спорили, но все-таки что-то у них наладилось, и после решения снабженческих вопросов они стали отбывать на свои корабли вместе с командирами.
– Роберт Николаевич, разрешите задержаться на пару слов? – спросил Эссен.
– Слушаю вас, Николай Оттович. – Вирен пытливо посмотрел на нового командира «Пересвета», когда остальные вышли.
– Роберт Николаевич, вам не кажется, что японцы могут не поверить в такую инсценировку? Три подрыва, причем неизвестно, как они будут выглядеть с их стороны, и ни одного утонувшего корабля.
– А у нас есть выбор?
– Думаю, да. Я предлагаю все-таки взять с собой «Севастополь»…
– Да господь с вами! Ну вроде бы решили уже все. «Севастополь» будет практически разоружен, почти без экипажа, с тринадцатью узлами, ну Николай Оттович, ну опять вы за свое! – Командующий эскадрой начал не просто нервничать, злиться начал.
– Дослушайте, Роберт Николаевич, – терпеливо попросил Эссен. – Я же не предлагаю брать его в прорыв, я предлагаю утопить его по-настоящему. На глазах японцев. Вывести в море со всеми и рвануть настоящую мину под самым бортом. Да еще и кингстоны[3] открыть, если и после этого тонуть не захочет. Вот тогда вряд ли у японцев будут сомнения в натуральности наших подрывов.
Взгляд, которым Вирен смотрел на своего строптивого подчиненного, можно было смело назвать обалдевшим:
– Вот уж не ожидал… Но подождите, японцы через шпионов наверняка будут знать, что «Севастополь» разоружается, и если утонет именно он, то это может быть только еще более подозрительно.
– А утонет «Полтава», – хитро прищурился Эссен. – Чем отличаются силуэты этих двух броненосцев? У «Севастополя» трубы ниже вентиляционной мачты, а у «Полтавы» – вровень. Так можно заранее на вентиляторную мачту «Полтавы» и трубы «Севастополя» заготовить имитационные «навершия» и установить их прямо после выхода на внешний рейд.
14.091904. Борт «Ретвизана».
Из воспоминаний адмирала Вирена
Если бы в адмиральском салоне эскадренного броненосца «Ретвизан» находился посторонний наблюдатель, он бы увидел, как заиграли желваки на скулах и сжались кулаки изучавшего какие-то бумаги Вирена, но поскольку здесь и сейчас присутствие посторонних лиц было абсолютно невозможным, то все бушевавшие во мне эмоции для внешнего мира вылились в громко поданную натренированным голосом команду:
– Лейтенанта Развозова ко мне!
На самом деле мне просто не хватало слов, чтобы выразить все свои чувства. Хорошо, что Устав четко регламентирует, какими именно словами нужно вызывать подчиненных, иначе, чувствую, я наговорил бы вестовому такого… Все дело в том, что сегодня в обед минеры наконец принесли мне отчет об испытаниях и планы минирования кораблей. Все документы были красиво и правильно оформлены, но именно из них стало понятно, насколько авантюрной затеей считают многие готовящийся прорыв – все бумаги были подписаны только неким мичманом (!), как будто на всей эскадре не нашлось более важного минного начальника!
«Впрочем, – подумал я, – не стоит начинать разговор с подчиненным последними словами, которые все равно ничего не решат. Эти уклонисты от ответственности никуда не денутся, если получат прямой приказ! И я уж позабочусь, чтобы они его выполнили до последней запятой!» От этой мысли на душе стало спокойнее. Снова пролистав бумаги и удивившись еще раз, до какой степени безынициативности могут дойти отдельные горе-начальники, я решил не тратить драгоценного времени на разбирательства и, поставив рядом с мичманской свою контр-амиральскую подпись, отправил чертежи в работу на завод.
Старший минный офицер «Ретвизана» прибыл через несколько минут и, не понаслышке зная пунктик своего адмирала насчет соблюдения дисциплины, доложился по-военному четко:
– Ваше превосходительство, лейтенант Развозов по вашему приказанию прибыл!
– Вольно! – Я заметил старание лейтенанта, и устраивать совсем уж вселенский разнос мне окончательно расхотелось. Впрочем, сначала все равно надо было кое-что уточнить. – Проходите, Александр Владимирович, присаживайтесь. Как прошли испытания нашего сюрприза?
– Но ведь я подал вашему превосходительству отчет об испытаниях! – Лейтенант, судя по всему, отнюдь не чувствовал себя в своей тарелке на ковре у высокого начальства. Придется ему слегка помочь…
– Да уж, совсем сухарем вы меня считаете, – я даже чуть усмехнулся, – заслужил, наверное. Но все-таки хотелось бы услышать и живые подробности. Вы же понимаете, как важно быть уверенными в том, что этот трюк нам удастся! Что японцы поверят, а наши корабли не пострадают.
