Море. Окрестности Шанхая

Когда «Отова» показался из дельты, «Баян», находившийся в тридцати кабельтовых от места выхода, дал ход и стал ложиться на параллельный курс со сближением. Когда опасность повредить посторонние корабли огнем миновала, с «Баяна» хлопнул пристрелочный выстрел из шестидюймовки. Снаряд лег недолетом в 2 кабельтова, но через несколько минут дистанция была нащупана, и русский крейсер загрохотал всем бортом. Японцы стали энергично отвечать, но преимущество русских было поистине «раздавляющим»: против двух восьмидюймовых пушек «Баяна» и пяти шестидюймовых в бортовом залпе «Отова» мог отвечать из двух шестидюймовых и трех стодвадцатимиллиметровых. Первая кровь пролилась, конечно, на японском корабле: шестидюймовый снаряд попал в правое крыло мостика – были убиты штурман Коноэ и два матроса, еще трое получили ранения.

Принято считать, что русские снаряды времен той войны были никуда не годны; действительно, они довольно часто не взрывались, зато японские фугасы давали при взрыве большое количество мелких осколков и поражали большое количество людей. Все это так. Шимозные снаряды японцев взрывались очень эффектно, давая много огня и дыма, вызывая пожары, но… Если русский пироксилиновый снаряд все же взрывался, то его взрыв, дававший крупные осколки, убивал в среднем больше моряков противника, чем взрыв снаряда, снаряженного шимозой. Разница была приблизительно как между выстрелами картечью и дробью.

Следующим снарядом на «Отове» было уничтожено стодвадцатимиллиметровое орудие со всем расчетом. Еще два снаряда, не взорвавшись, пробили один среднюю трубу, а другой прошил навылет оба борта в носу и взорвался над морем. Но японский крейсер был все еще вполне боеспособен и энергично отвечал на огонь русских. Однако первое же попадание восьмидюймового снаряда привело к трагической для японцев цепи событий. Этот снаряд тоже не взорвался, но он перебил трубу, в которой были проложены все рулевые приводы. Крейсер потерял управление, и его неудержимо покатило вправо, на русских.

– Федор Николаевич! Японец идет на таран! – закричал в боевой рубке «Баяна» штурман.

– Вряд ли. Арима хоть и самурай, но не сумасшедший, чтобы с двадцати пяти кабельтовых пытаться протаранить неповрежденный крейсер. У них что-то с управлением. Воспользуемся. Беглый огонь всей артиллерией! Противоминной тоже!

Это называется анфиладным огнем. Противник бьет по тебе всем бортом, когда ты обращен к нему носом или кормой. И при точности огня в плюс-минус пятьдесят метров по дальности (а именно она и была всегда главной проблемой артиллеристов) твой корабль все равно получает попадания. Шквал смерти прошел по палубе «Отовы».

Сначала шестидюймовый снаряд (опять без разрыва) проделал аккуратное отверстие в носу, в метре над ватерлинией, куда тут же начали захлестывать волны, другой привел в невосстановимое состояние носовую шестидюймовку, а восьмидюймовый фугас разорвался среди пушек на палубе правого борта, выведя из строя два орудия и более полутора десятков человек. От очередного попадания рухнула третья труба. На японском крейсере стали разгораться пожары.

В артиллерийском бою, особенно на море, существует понятие «обратная связь». Чем большее преимущество имеет один из противников, тем сильнее, при прочих равных, это преимущество будет нарастать. Если у тебя меньше пушек, то ты будешь наносить противнику меньший вред, чем он тебе, значит, количество твоих пушек будет уменьшаться с течением времени сильнее, чем у врага, а значит, относительная эффективность его огня будет возрастать, а твоего падать. Поединок «Отовы» и «Баяна» был яркой иллюстрацией этому правилу. «Баян» получил за все время боя пока только три попадания, два снаряда из трех разорвались на броневом поясе, не причинив вреда крейсеру, а один, пробив небронированный борт в корме, разрушил одну из офицерских кают.

А «Отове» приходилось несладко. Хоть она и развернулась ранее не стрелявшим левым бортом и могла отвечать из трех стодвадцатимиллиметровых и одной шестидюймовой пушек, но падение скорости из-за пробоины в носу и сбитой трубы было столь серьезным, что «Баян» имел возможность, постоянно держа японца под обстрелом, пройти у него под кормой и еще раз обработать продольным огнем, что, конечно, не добавило «здоровья» японскому крейсеру.

Соймонов видел, что японский крейсер уже в безнадежном положении, артиллерия практически выбита и осталось совсем немного, чтобы доломать его до конца. Но ведь артиллерией это будут делать еще ой как долго. Сколько можно быть фактически наблюдателем боя? Но ведь японцы собирались нарушить международное право совершенно вопиющим образом! А мы должны соблюдать каждую дурацкую букву этого дурацкого закона? Да гори оно все!

– Владимир Николаевич, родной! Давай самый полный! – прокричал мичман в машинное. – Идем в атаку. Готовить минный аппарат к выстрелу!

«Сердитый», набирая ход, стал уходить с внешнего рейда, юридической акватории порта Шанхай и нацеливался на японский крейсер.

«Еще минут пять-десять, и можно будет пускать мину. Только бы не подбили. Только бы попасть!»

Японцы заметили маневр миноносца и застучали выстрелами в его направлении. Всплески их снарядов ложились все ближе.

«Только бы успеть! А там пусть хоть топят!»

– Вашбродь! С «Баяна» сигналят: «Немедленно вернуться в порт. Не мешать стрелять».

«Сорвалось!» – с обидой подумал мичман. – Право на борт! Вернуться на рейд.

– Федор Николаевич! «Сердитый» выходит в атаку на японца, – доложил Иванову мичман Шевелев. – Лихо!

– Что-о-о! – взревел командир «Баяна». – Мальчишка! Всех японцев сам перетопить решил, что ли?! Немедленно вернуть его в порт! Получит он у меня потом!

Некогда изящный японский крейсер медленно, но верно превращался в пылающую развалину, с трудом ковылявшую по волнам. Уже рухнула вторая труба, одна за другой замолкали пушки, вспыхивали все новые пожары, ход упал до восьми узлов. Было понятно, что еще полчаса такого откровенного избиения и «Отова» отправится на дно.

«Баян» прекратил огонь, и на его мачте заполоскался флажный сигнал: «Восхищен вашим мужеством! Предлагаю сдаться или затопиться. В порт не пущу. В случае затопления гарантирую спасение людей».

Ответом был выстрел единственной уцелевшей стодвадцатимиллиметровой пушки. По иронии судьбы, именно этот снаряд натворил на «Баяне» бед больше, чем все предыдущие: пробив фальшборт, он разорвался между двумя противоминными орудиями, выведя из строя одну из малокалиберных пушек и начисто выкосив оба расчета, причем один из них – прямо через проем, временно оставленный во вновь установленном каземате для подноски снарядов.

Без всякой команды на открытие огня русские орудия заговорили вновь. Раз за разом по борту «Баяна» пробегали цепочки вспышек орудийных выстрелов.

Море вокруг крейсера японцев кипело от всплесков, и очень скоро «Отова» стал садиться носом, медленно заваливаясь на левый борт.

– Задробить стрельбу! Беречь снаряды! – кричал Иванов. – Лейтенант Де Ливрон, прекратите, наконец, эту вакханалию!

Капитан первого ранга Арима был некурящим, поэтому стоял на покореженном мостике тонущего крейсера без классической в таком случае сигары и даже без папироски.

– Господин капитан! – подбежал к командиру крейсера Суга. – Шлюпка осталась только одна, идемте скорее, ваша жизнь еще нужна империи. Скорее, «Отова» скоро перевернется.

– Портрет императора в шлюпке? – невозмутимо спросил Арима.