Вот и бывший главный охранник Бориса Ельцина Александр Коржаков стал членом Союза писателей, и теперь Михаил Шолохов ему коллега. Впрочем, у Коржакова книга все же есть. Правда, не ясно, кто ее написал. А кто Шолохову «Тихий Дон» написал, ясно?

Под таким заголовком «Комсомольская правда» (18.12.98 г.) опубликовала интервью своего корреспон­дента Светы Кузиной с графологом-криминалистом Татьяной Борисовой.

— Я участвовала в экспертизе по Шолохову, — сказала, как написано в газете, один из признанных специалистов, сотрудник Федерального бюро судебной экспертизы при Министерстве юстиции, — и уверена на 100 процентов, что он не является автором «Тихого Дона». Эту книгу он переписал. Наша заведующая делала экспертизу главы, переписанной его простень­ким детским почерком, — вот уж где нет гениальности никакой. Видно, как он подделывал черновик: зачерк­нуто слово, которое во всех учебниках написано — «небушко», сверху написано «небо», снова зачеркнуто и снова написано «небушко». В настоящем же чернови­ке всегда видна работа мысли. Автороведческая экс­пертиза по частоте встречаемости слов в «Тихом До­не» и «Поднятой целине» показала, что «Тихий Дон» писал мудрый и интеллигентный человек, а не 15- летний мальчик, который никуда не выезжал из ста­ницы. И даже книгу «Они сражались за Родину» Шоло­хов писал не один.

— Графолог может ошибиться?

— Может, но в криминалистике это страшная ошибка. Был случай, когда к нам в лабораторию после 5 лет отсидки в тюрьме пришел человек, который захотел посмотреть в глаза почерковеду: тот ошибся. А после следующей экспертизы следователь позвонил эксперту: «Можете не волноваться, приговор уже при­веден в исполнение, так что этот человек к вам не придет, если вы даже ошиблись».

Шолохов тоже не заглянет в глаза графологу Бори­совой, поэтому и появилось такое интервью. Оно име­ло неожиданное продолжение.

«Прямая линия» читателей «Комсомольской прав­ды» с Еленой Ханга, ведущей телепрограммы «Про это».

Звонит женщина, представившаяся Антониной Се­ргеевной.

— Мне активно не нравится ваша передача, — го­ворит зрительница. — Она просто неприличная. Я один раз заставила себя ее посмотреть. Это и слу­шать, и смотреть стыдно.

— А что в этой передаче было?— спрашивает Ханга.

— Там женщина онанировала.

— Она занималась самоудовлетворением,— по­правила Ханга.

— Мне такие слова даже произносить неудобно. Вы как-то сказали, что раньше с мамой стеснялись говорить о сексе. И правильно: все стесняются. А те­перь вам заплатили, и вы перестали стесняться, рас­сказываете об этом на всю страну. Это возмутительно.

— Скажите, а где, кроме нашей программы, под­росток узнает, например, о безопасном сексе?

— Сейчас много рекламы.

— Какой рекламы? Если у человека проблема, он что, решает ее с помощью рекламы?

— Но нельзя же решать ее публично! Это раз­вращает подростков. И вообще это не проблемы, а ка­кое-то глупое хвастовство: «Вот я вам сейчас покажу то, что делаю интимно».

— Я понимаю, о какой передаче вы говорите. Мо­жет быть, она была не самая удачная. А эта женщина сказала, что будет заниматься самоудовлетворением, чем изменять мужу.

— Ой, ну везде можно найти каплю разумности.

В писательство жительница города Владимир Та­тьяна Полякова пришла из... воспитательниц детского сада.

— Как вы сами считаете, почему вы так популяр­ны?— спросила у нее журналистка Татьяна Филип­пова.

— Потому что я пишу, не оглядываясь: хорошо это или плохо с точки зрения морали. Мне говорят: как же так, у вас такие хорошие бандиты, а девчонки ваши — ужас какие озорницы! Ну и что? Разве мир только черный и белый? Правда, вести себя так, как мои героини, я бы своим подругам все-таки не советовала. С тем, что назначение литературы — воспитывать, я не согласна. Точнее, она воспитывает, если человека му­чают вопросы. Но спросите сейчас у молодых людей, что они думают о Раскольникове. Дурак, скажут, Ро­дя — сам себя ментам сдал. А что до моих книжек, то я всем говорю: отвлекли они вас на время от забот и грустных мыслей — и слава Богу.

— Ваша Юлька из «Тонкой штучки»— прямо-таки Бэтмен в юбке. Если бы вы не придумали ей понос, который ее порой пробирает со страха, меня замучил бы комплекс неполноценности — и красивая, и на машине ездит, и стреляет, и Шекспира в подлиннике читает..

— «Тонкая штучка» издавалась семь раз, по ней даже собирались кино снимать, Аркадий Инин сцена­рий написал... Кризис все карты спутал.

— Как семья относится к вашей новой профессии?

— Мужу страшно нравится, он однозначно счита­ет, что Агата Кристи мне и в подметки не годится.

— Я когда прочитала ваши повести, первой мыс­лью было: уж так-то я точно смогу.

— Пишите, Таня. Пусть все пишут. Я и своих подруг уговаривала, особенно сильно одну, она начи­танная очень...

— Вернись в Россию — там сейчас такие деньжищи загребают!

— Великий мор там нынче.

— Вот и хорошо: мор великий— учет слабый. Возьми мертвых и выкупи как живых... И в банк. Под проценты.

Это диалог из спектакля «Мистификации» по поэме Гоголя «Мертвые души» в постановке Марка Захарова в «Ленкоме».

Хрестоматийный Пал Иваныч Чичиков вернулся из-за границы с честными намерениями подзарабо­тать, правда, не совсем честным способом, которым пользуются многие: «в банк и под проценты». Новый русский влетел в Отечество на той самой птице-тройке и имел весьма героический вид.

А вот костяк земли русской — помещики во главе с губернатором — выглядели сущими вурдалаками и вырожденцами. Как отметила театральный рецен­зент «Московского комсомольца» Марина Райкина, не то животные, не то насекомые с физической патологи­ей. «Манилов со своими именинами сердца — сладень­кий обкурившийся педик, который так и норовит при­строиться к Чичикову сзади. Собакевич с выпучен­ными бельмами из тенисных шариков вместо глаз говорит, как товарищ Макашов: «Нет житья русскому человеку. Немцы мешают». И жрет животных тушами: «свинью — так всю свинью тащи». Коробочка — бе­женка в рваном тулупе, подворовывающая у нищих. Губернатор — вообще труп ходячий. И только Ноздрев — живчик, однако доводящий до отупения своей взрывной агрессивностью: все время что-то взрывает».

«Сколько тут ни обустраивайся, все куда-то девает­ся...», «За границей жить нельзя, а здесь невозможно. Нету здесь ничего. Не было. И не будет». На таких фразах зал хохочет и аплодирует.

А когда в конце первого акта ведьма верхом летает на Чичикове, поражая публику полетом красивой гру­ди, и Чичиков восклицает: «Какая страна! С какой необъяснимой тайной!» — она, эта публика, неистов­ствует.

Политический обозреватель Всероссийской госу­дарственной телерадиокомпании, художественный ру­ководитель студии «Репортер» Михаил Дегтярь рас­сказывает журналисту «Комсомольской правды» Анд­рею Павлову:

— Несколько лет назад «Репортер» делал фильм о Ленине. Я попросил устроить нам съемки в Горках. И вот мы бродим по этому заповеднику ленинизма, а за нами две тетки-охранницы. Дело в том, что там куча мелкого барахла «от Ильича»: какие-то пузырьки от лекарств, банки. А я все думаю: откуда, с какой точки начать передачу? И вдруг нам показывают кро­вать, на которой умер Ленин, и я понимаю — вот оно!

Раздумывал я недолго. Вышел из комнаты якобы по нужде. Потом вернулся и с ходу заявил первой ленинистке: «Вас директор срочно зовет!» Через мину­ту сплавил и вторую под предлогом, что дымом запах­ло. И как только эскорт удалился, я перескочил загра­ждение, завалился на ленинскую кровать, ноги поло­жил на стул, на котором некогда сиживала Надежда

Константиновна, и произнес перед камерой небольшой текст: вот именно на этой кровати умер Ленин.