– Нэн у нас стала замечательно играть на фортепьяно, – похвасталась Хелен, подзывая старшую девочку и обвивая рукой ее тоненькую талию, словно сомневаясь, что Фидо знает, кто из них кто. – А еще прекрасно рисует акварелью. А вот Нелл…

– Я далеко не такая способная, – заявила Нелл.

– Зато у тебя больше добродетелей, – тут же вставила ее сестра.

Фидо рассмеялась:

– Вы отвечаете вместе, как раньше вместе играли в игрушки.

– О, у них все общее, даже ошибки, – улыбнулась Хелен. – Они все делают сообща, как маленькие заговорщицы.

Фидо порылась в памяти:

– Помнится, вы очень любили запускать волчок.

– О, у нас их целая коллекция – тридцать четыре волчка, – сообщила Нелл.

– Только мы больше в них не играем, для этого мы слишком взрослые, – уточнила Нэн.

– Да, мы уже выросли, – добавила младшая.

Их мать восхищена.

– Теперь их интересует только стереоскоп. – Она указала на приспособление из красного дерева и меди, стоящее на миниатюрном столике. – Стоит мне обернуться, и я вижу, что они уже прилипли к этому хитроумному прибору, что не очень полезно для зрения.

– Но это замечательная вещь, мама! В нем все совсем как настоящее.

– Стереоскоп намного интереснее старого волшебного фонаря в зале у Алленса.

– Когда я смотрю в стереоскоп на картинку с видом пропасти, мне кажется, что я вот-вот в нее упаду.

– Ну, довольно, отправляйтесь в классную, чтобы мама могла поговорить со своей подругой.

Проходя мимо гостьи, Нэн наклонилась и прошептала ей на ухо:

– Ты будешь снова жить наверху, тетя Фидо?

Та вздрогнула.

– Нет, дорогая, – растроганно сказала она, – но, надеюсь, мы будем часто видеться.

Девочки одновременно присели в реверансе, и горничная закрыла за ними двери.

«Странно, но почему-то мне тяжело оставаться наедине с Хелен», – подумала Фидо и невольно вздохнула.

Хелен натянуто улыбнулась:

– Ты так сильно изменилась, что вчера на Фаррингдон-стрит я не сразу решилась тебя окликнуть.

– Ты хочешь сказать, я постарела и растолстела?

– Нет-нет! Думаю, дело в том, что теперь ты не завиваешь волосы и отпускаешь их только до плеч. И юбку носишь более короткую.

То есть немодную, перевела в уме Фидо.

– Да, мы, работающие женщины, предпочитаем одеваться в загородном стиле. Чтобы платье не попало в машину и не волочилось по грязи.

– Гарри не потерпел бы, чтобы его жена ходила без корсета, – заметила Хелен.

Не послышалась ли в ее голосе нотка зависти? Снова возникла пауза. В доме им труднее поддерживать разговор, чем на улице. Разливание чая заняло полминуты, затем Фидо начала с жаром пересказывать содержание «Тайны Ноттинг-Хилла».

– Что ж, – снисходительно заметила Хелен, откидываясь на подушки, – вижу, в твоей напряженной жизни сохранились две привычки, позволяющие тебе расслабиться: чтение романов и… курение.

– Как ты…

Хелен звонко рассмеялась:

– Вчера в метро я держала тебя за руку, и потом от моих пальцев пахло турецким табаком.

– Смейся сколько тебе угодно, – смутилась Фидо. – Я предпочитаю заниматься этим втайне, когда уединяюсь в своей спальне. Что до моей напряженной жизни, то должна тебе сказать, что работа стала для меня настоящим открытием, находкой. Как там говорит миссис Браунинг?.. Ах да! Сама по себе работа важнее того, ради чего мы работаем.

Хелен иронически выгнула бровь:

– Но разве ты бездельничала до того, как стала бороться за права женщин?

– Ну, ничего серьезного – уроки латыни с отцом, шитье одежды для приходских детей! – Фидо пренебрежительно взмахнула рукой. – Когда я случайно наткнулась на экземпляр «Журнала английской женщины» и узнала об этом великом движении, – эти слова она произнесла с некоторым смущением, – то сразу явилась на Лэнгхэм-Плейс, представилась мисс Бесси Паркес и предложила располагать мною по ее усмотрению. О, это такое счастье – заниматься тем, что по-настоящему важно… – Она умолкла, спохватившись, понимая обидный смысл своих слов для Хелен.

Но подруга лишь коварно усмехнулась.

– Я имела в виду тех женщин, у которых нет других важных дел – например, воспитание детей, ведение домашнего хозяйства…

– Полно, полно тебе! Мы достаточно хорошо знаем друг друга, к чему эти церемонии. Обучением девочек занимается миссис Лоулесс, а хозяйством – миссис Николс, я уже давно вручила ей все свои ключи. Я провожу время в чтении, в поездках за покупками и… зеваю, – лениво возразила Хелен. – Сейчас, когда сезон еще не начался, в Лондоне царит невыносимая скука. – Она обвела взглядом гостиную. – Думаю провести сюда газовое освещение. Надеюсь, мне удастся уговорить на это Гарри под предлогом научного прогресса.

– Только не торопись и хорошенько подумай, – посоветовала Фидо. – На мой взгляд, с газом связано множество проблем. Случаются его утечки, в комнатах стоит резкий, неприятный запах, от копоти чернеют потолки, а летом от него слишком жарко.

– Гм… Зато он дает такой яркий свет! «Шагай в ногу со временем» – кажется, так звучит лозунг ваших «новых» людей?

– Мы имеем в виду подлинный прогресс, нравственный, – слегка задетая ее насмешливым тоном, возразила Фидо, – а не научные эксперименты.

– Я бы сказала, что руководство собственным издательским домом тоже является экспериментом. Довольно необычно для женщины – самой зарабатывать себе на жизнь.

Фидо усмехнулась:

– Вот что я скажу тебе, моя дорогая: если человеку платят за его работу, значит, кому-то нужны плоды его труда. И тогда у него появляется возможность творить добрые дела. Когда я впервые принесла в банк чек и получила настоящие золотые соверены… Может, тебе тоже попробовать? – весело предложила она.

Хелен рассмеялась:

– Скажи, ты читала в газетах на прошлой неделе про мадам Женевьеву?

– Я не знаю эту леди.

– Я тоже. Это циркачка, акробатка, которая ходит по натянутому канату. У нее есть муж и дети. Мадам Женевьева исполняла свой трюк с завязанными глазами на празднике в Бирмингеме, упала и разбилась насмерть. Выяснилось, что она была неуравновешенна…

– В отношении психики?

– В буквальном смысле! – уточнила Хелен. – Поскольку находилась на последнем месяце интересного положения.

Фидо в ужасе вздрогнула.

– Не значит ли это, что природа устанавливает некоторые границы для амбиций женщин?

– Этот трагический случай, Хелен, не может служить веским аргументом.

Хелен снова рассмеялась:

– Лично я чувствовала себя на последнем месяце неуклюжей коровой. Трудно подняться по лестнице, не говоря уже о том, чтобы балансировать на канате.

– Оставь этот тон, – серьезно произнесла Фидо. – А чувство гордости от сознания, что ты даришь жизнь еще одному созданию?

– И от кого я это слышу? От женщины, которая никогда этого не испытывала! – воскликнула Хелен, шутливо ткнув ее пальчиком в плечо. – Все, что я помню, – это запах хлороформа и странное ощущение, будто у меня в мозгу взлетают сигнальные ракеты. А потом сознание заволакивается туманом, и все обрывается, – объяснила Хелен. – К тому же в первые месяцы мои девочки не вызывали во мне никакой нежности. Новорожденные выглядят ужасно: отекшая голова, тощие ручки и ножки, которыми они судорожно дергают, как лягушки лапками.

Фидо не смогла удержаться от смеха.

– Однако, сделай милость, расскажи мне об этой Лэнгхэмской группе реформисток, вы ведь так, кажется, называетесь?

– Ты хорошо информирована. – Фидо почувствовала себя польщенной тем, что Хелен проявляет такой интерес к движению.

– Ну, в газетах, которые мы получали из дома, много писалось о тебе и твоих сподвижницах с Лэнгхэм-Плейс: про ваш «Журнал английской женщины», законопроект о собственности замужних женщин, про твое издательство «Виктория-пресс»…

– Значит, ты читала и презрительные отзывы о нас, и одобрительные. А реформистками нас прозвали наши противники, и мы, как в свое время квакеры, приняли это название, чтобы доказать, что мы занимаемся серьезным и важным делом и что мы выше издевательских насмешек.