– Не знает и никогда не узнает, хоть крикни ему в ухо. Он же ненормальный. Но он не опасен, еще раз повторяю. Дважды в год его осматривает комиссия Управлении Медицинского Контроля, если бы Дивоя посчитали опасным, он бы тут не задержался.

Успокоенные, экскурсанты стали разбредаться. Одни непринужденно всматривались под ноги, где там их талисман, и некоторые уже нагибались, другие чопорно кривились, наплевать им на местные суеверия, обойдутся они и без блестящих камешков, – эти смотрели под ноги украдкой, свой самоцвет они подымут, когда зайдут за куст.

Джонни двинулся к противоположному краю площадки. Не прошел он и нескольких шагов, как за его спиной раздался голос молодой женщины. Женщина обращалась к экскурсоводу. Ее слова показались Джонни любопытными, и он остановился.

– О да, мэм, у нас на Самосе это целое искусство, правильно подобрать себе талисман, – зарокотала своим низким голосом миссис Фромбок. – Считается, что блондинкам нужно выбирать из красных камней, брюнеткам – из синих, а рыжим лучше всего подойдет белый. Еще зависит от характера, если вы делового склада, возьмите себе зеленый, если романтического, ищите подходящий желтый, но ни в коем случае не вешайте на шею красный. Если вы блондинка романтического склада, желтый все же будет лучше красного. При подборе камня, кроме этого, советуют учитывать почерк, дату и место рождения, политические пристрастия. А некоторые считают так: по-настоящему ваш камень – тот, к которому потянется ваша рука прежде, чем вы его увидите.

Дослушав миссис Фромбок до конца, Джонни поднял камень, лежавший у его ног. Голубоватый самоцвет как будто светился. Неужели это… активизированный самоцвет? Так просто получить активизированный самоцвет? Не может быть!

Джонни загородил ладонью самоцвет от солнца, и лучик, мелькавший в нем, исчез. Ну конечно, не сам самоцвет светился, это в нем играл солнечный свет. Теперь, огражденный от солнца, самоцвет холодил пальцы. Да и невозможно найти на земле активизированный самоцвет, вспомнил Джонни, активизироваться мог только самоцвет, которым кто-то владел, висевший у кого-то на груди.

Не повесить ли ему на шею этот самоцвет?

Голубое – цвет мечты, а мечта у него была, его мечта вбирала и синь неба, и черноту космоса, можно сказать, всю Вселенную, потому что ему хотелось невиданного и неслыханного: реального, а не сказочного и не поддельного, возвращения к жизни канувшей в бездну небытия души. Однако он мечтал всерьез, а голубое было цветом поверхностной, несерьезной мечты, в голубом не было воли и пота, не было муки, через которую он готов был пройти, лишь бы свершилось, как он хотел. Нет, голубоватый самоцвет – не его та shy;лисман.

Джонни отбросил ненужный камень.

Взять себе красный самоцвет, цвета беспокойства и страдания? Но у него в избытке страдания с беспокойством и без красного камня. Взять зеленый, цвета обновления? Джонни долго разглядывал зеленый камень. Деревья начинают зеленеть, просыпаясь после зимней спячки, весною мир как бы рождается заново – это прекрасно, но не слишком ли это будет самонадеянно для него, не слишком ли преждевременно, видеть перед глазами рождение, тогда как для того, чтобы истинное возрождение случилось, ему еще столько надо усилий приложить?.. Черный камень, может быть, ты, погасший уголек, подойдешь ему? Джонни не видел поблизости черного камня, но, наверное, и черные камни на Самосе встречались, стоило только их поискать. Черный цвет соответствовал какой-то грани его душевного состояния, но только одной грани. В черной непроглядности не было будущего, в черноте была смерть, а ведь он взывал к жизни, а не к смерти. Смерть он ненавидит, так что ни к чему ему черный талисман.

Вон лежит белый камень. Джонни поднял его. Нет, не то. Белый цвет – цвет чистоты намерений, цвет душевной чистоты, но была в этой чистоте какая-то покорность неизбежности, смиренность, а ведь ему требовалась сила, а не пустая чистота.

Джонни поднял желтый камень. В цвета Солнца сила была, но сила ярости и торжества, а не тяжкого упорства.

– Вам помочь?

Он оглянулся.

К нему, отошедшему от монумента на несколько десятков шагов, подходила девушка, пухленькая блондинка. Маленькая сумочка висела у нее на плече, а на лице было столько косметики, что этого количества, пожалуй, хватило бы на трех клоунов.

– Я с вами в одной группе, – сказала она, приблизившись. – Меня зовут Эмилия, а вас?

– Джон Голд, землянин, – буркнул Джонни.

– Вы с Земли? Я никогда не была на Земле. Я родилась здесь, на Самосе. Вам, наверное, интересно знать, почему мне захотелось поучаствовать в этой экскурсии? (Джонни чуть не сказал, что это ему совсем не интересно, но сдержался.) Мой талисман перестал мне подходить, у меня был белый. Я решила поискать другой, а сюда лучше всего добираться каким-то пассажирским гравилетом, потому что…

– Я бы не хотел мешать вашим поискам, – сказал Джонни и отвернулся.

– Вы не помешаете, я уже нашла себе самоц shy;вет. Посмотрите. – Джонни искоса взглянул на камень фиолетового цвета. – Когда солнце садится, таким бывает небо, – проговорила она мечтательно. Он мне будет помогать, как вы думаете?

– Наверное, будет.

Джонни сделал вторую попытку отойти, но девушка задержала его, ухватив за рукав. Она проворковала:

– Я бы могла помочь вам найти самоцвет. Вы ведь ищете его?

– Да, ищу.

– А вот этот, как вам нравится?

Она подняла самоцвет и протянула его Джонни на ладони. Он взял камень.

Этот камень, цвета промежуточного между серым и синим, напоминал окраской затянутое тучами грозовое небо. Несомненно, его цвет был цветом силы, что брала начало из отчаяния и тоски.

– Спасибо, – проговорил Джонни и сунул камень в карман. Его глаза недобро блеснули. – Возьми-ка.

Он вынул из кошелька пачку ассигнаций и, не считая, протянул всю пачку девушке.

Если бы она заплакала, Джонни окончательно уверился бы, что разговаривал с проституткой, ее же “экскурсия” к монументу одиноких была лишь охотой за выгодным клиентом. Однако девушка не заплакала. И денег его не взяла.

Бессильно махнув рукой, она зашагала прочь.

Неужели он ошибся?

Джонни не стал догонять блондинку. Он смотрел на нее, пока она не скрылась за деревьями, после чего повернул назад.

Миссис Фромбок с водителем сидели на раскладных стульях под тенистым деревом и лениво жмурились на солнце. У пассажирского гравилета, на котором группу миссис Фромбок доставили на остров, появились соседи: два больших пассажирских гравилета и три четырехместных. Людей на острове, очевидно, прибавилось, но особо это не было заметно, потому что они не толпились в одном месте, а разбрелись по всему заросшему зеленью острову.

Джонни обернулся. Он посмотрел на монумент Одиноких, олицетворение силы скорби и силы любви, и краем глаза он увидел старика, расположившегося у подножия монумента. Это был тот самый Дивой. Старик на грязном полотенце разложил нехитрую провизию: несколько местных плодов, кусок хлеба. Откуда он взял хлеб? Наверное, кто-то добросердечный подал. Или Дивою подавали деньгами, а хлеб ему за эти деньги поставлял какой-то водитель экскурсионного гравитета. У Джонни появилось желание подойти к старику и внести свою лепту в пополнение его кошелька, хотя вряд ли у того был кошелек. Строгие глаза каменного Соя удержали Голда – и хорошо сделали, что удержали, позже подумал он, возвращаясь в гостиницу.

Вскоре водитель поднялся, вразвалку направился к гравилету. Он просигналил несколько раз, и группа стала собираться.

Когда миссис Фромбок дала команду занимать места в салоне, Джонни бегло пробежал глазами публику. Блондинки, разговаривавшую с ним, он не увидел.

Он подошел к экскурсоводу.

– Извините, миссис Фромбок, одного человека не хватает. Одна девушка не подошла.

– Как не подошла? – Миссис Фромбок полезла за списком, – смотрите сами, должно быть двадцать человек, собрались все двадцать.

– Может, кто-то из другой группы по ошибке присоединился к нам?