Он взял семечко в рот.

Эспар не расслышал, как тихо скрипнула дверь, пропуская в спальню офицера охраны.

Охранник остолбенел: на его глазах колдовское превращение происходило с его господином. Эспар распрямлялся. Тридцать пять лет пригнутый к земле горбом, теперь он распрямлялся. Горб исчезал, вся его злая мощь как бы уходила в плечи Эспара, наливавшиеся силой. Горб исчезал, пока совсем не исчез. И ноги Эспара как будто сделались стройнее, и шея, до этого почти отсутствовавшая, вытянулась до гармоничных пропорций. Только лицо Эспара Семечко не тронуло, как не тронуло оно его души.

Тут только Эспар заметил охранника.

– Господин… – Заметив внимание повелителя, офицер охраны принялся старательно перечислять, что делалось и что собирались делать для задержания пытавшегося сбежать узника живым. Им кажется, что так будет лучше всего, но если указания господина будут иными…

Эспар кратко установил:

– Голда не убивать, не усыплять. Блокируйте его на крыше.

– У его сообщника лучемет…

– Сообщника убейте, мне он ни к чему. Все, иди.

Охранник вышел, и Эспар развернулся:

– А ты говорила, никогда мне Семечко не добыть.

В голосе мегалийца не было торжества.

Джонни и Ом отстреливались, укрывшись в беседке. У Джонни был игл омет со снотворными иглами, а у Ома – лучемет, введенный им ради экономим энергии в импульсный режим работы. Нападавшие не применяли плазменное оружие, стремясь не ликвидировать, но задержать беглецов, и это очень помогало Ому и Джонни обороняться: как ни тонки были стены беседки, боевыми иглами их невозможно было пробить.

Огненный луч, срезавший крышу беседки, явился для оборонявшихся неприятной неожиданностью.

Беседка запылала. Остаться там можно было только при желании хорошенько прожариться.

Джонни и Ом выскочили из беседки почти одновременно. Скульптура какой-то мегальской богини явилась неплохим укрытием для Джонни. Едва поняв это, он прокричал Ому, чтобы тот присоединился к нему.

Ом не отозвался.

Голд, позвав друга еще раз и не получив ответа, обернулся.

Ом лежал в нескольких шагах от него с громадной раной в груди справа. Судя по обугленным краям раны, Ома накрыли из плазменного ружья, когда он выскакивал из беседки.

Джонни ужом подполз к Ому.

На губах дантийца лопались кровавые пузыри, у него в горле хрипело, и тем не менее Джонни сумел уловить его последние слова:

– Я не успел сказать тебе про семечко… Ты должен знать… семечко – это мир, а мир всегда существует в миру… Стань больше себя, и ты увидишь семечко…

Последнее слово Ом прошептал еле слышно, и тем не менее для Джонни оно прозвучало как набат. Семечко… Он не должен умереть, во имя Лолы и замолчавшего Ома он не должен умереть, он обязан найти семечко! Он найдет семечко, иначе зачем смерть его друга?

Остаток энергии батарейки, вложенной в лучемет Ома, Джонни израсходовал на то, чтобы разрушить один из выходов на крышу, откуда палили снайперы. Затем, бросив последний взгляд на умершего дантийца, Голд перебежками стал пробираться к пожарной лестнице. Только этим путем он и мог спуститься с крыши, и то лишь при великом везении.

Ему дали добраться до лестницы. Не то чтобы в него стреляли мало – в него совсем не стреляли. Гробовое молчание противника не могло не насторожить Джонни, и когда он достиг края крыши, к которому примыкала лестница, ему показалось, что он расслышал веселое гоготанье. Если бы он вздумал ступить на лестницу, то не сумел бы опуститься ниже восьмого этажа двенадцатиэтажного здания, на крыше которого он находился: ниже лестница отсутствовала. Крепления, которыми она держалась на стене, разрезали плазменным лучом. Покореженный, оплавленный участок лестницы валялся внизу, на земле.

Джонни взглянул на расход-сигнализатор игломета. У него оставалось шесть игл. В лучшем случае он смог бы обезвредить ими шестерых. Судя по перемещениям противника, не менее двух десятков стрелков сейчас занималось его персоной. И, очевидно, ими не исчерпывалось число мегалийцев, находившихся в поместье.

Его окликнули.

Джонни повернул голову.

К нему шел человек. Или нет, не человек, а мегалиец. Мегалийцы внешне совсем немного отличались от людей: более массивной нижней челюстью, низким лбом, крупным носом. Где-нибудь в другом месте мегалийца вполне можно было принять за землянина, но здесь Джонни разумнее было думать, что к нему двигался мегалиец.

На мегалийце была сине-зеленая униформа, которую носили здешние охранники, без знаков различия. Судя по форме, он был рядовым охранником, однако что-то значительное, не рядовое проглядывалось в его спокойной походке.

Джонни прицелился.

Мегалиец остановился и внушающе проговорил:

– Ты не должен стрелять, если хочешь жить.

Укрываясь за скульптурой-фонтаном, Джонни заявил:

– Я хочу выйти отсюда.

– Для этого я здесь. Пойдем, я проведу тебя к гравилету.

– Кто ты?

– Я Эспар, Владетельный Сын Мегала.

– То есть ты здесь главный?

– Бросай игломет и иди за мной.

– Зачем ты держал меня здесь? Зачем ты убивал? Что тебе было нужно от меня?

– Если хочешь убраться отсюда, иди за мной.

Эспар, развернувшись, двинулся к черному проему чердака.

Джонни швырнул игломет в клумбу. Чем игломет со своими шестью снотворными иглами мог помочь ему? Да ничем. Возможно, ему уготовили ловушку, только на крыше он и без того был как в западне. С этими рассуждениями Джонни зашагал за мегалийцем.

Эспар повел его коридорами и переходами вниз. Джонни по ходу их движения убедился, как бессмысленны были его надежды самостоятельно выбраться из поместья властительного мегалий-ца; они проходили мимо десятков, если не сотен охранников, провожавших Джонни хмурыми, а то и яростными взглядами.

Выйдя из здания, они попали на большую взлетно-посадочную площадку. В дальнем конце ее стояло несколько больших пассажирских гравилетов и два гравилета-грузовоза, а ближе к входу в здание поблескивал округлыми боками маленький двухместный гравилет “шмель”.

Эспар, не сбавляя шаг, направился к “шмелю”, дверь гравилета была открыта, в специальное гнездо пане shy;ли управления, как мог убедиться Голд при приближении к машине, был вставлен ключ. Эспару хотелось, чтобы на этот раз все было честно, наперекор словам Виоланы о бесчестности всех его побед. Вот гравилет, машина вполне готова к полету.

Когда до гравилета с заманчиво открытой дверцей осталось несколько шагов, Эспар резко обернулся:

– Ты сумеешь убраться отсюда, если я тебя не убью.

И он размахнулся, пьянящей радостью встречая свой первый честный бой. Еще бы ему не радоваться, ведь в своей победе он мог не сомневаться: он был Преображенным трилистником, а его противник – всего лишь обычным человеком. Такое неравенство сил в глазах Эспара ничуть не умаляло честности предстоящего боя. Бороться без посторонней помощи – единственная честность боя, и эту честность Эспар до конца соблюдет.

Джонни еле сумел уклониться от удара. Эспар мог бы остановить свой кулак, миновавший цель, но умы shy;ш shy;ленно не сделал этого. Встретившись с дверцей гравилета, кулак Преображенного оставил на ней большую вмятину.

Для Эспара это было приятным представлением: он знал, что в любую минуту может убить противника, однако он не торопился закончить бой, желая покрасоваться перед своими подданными. Сотни глаз наблюдали за его торжеством, зачем же ему торопиться? Хорошая песня не может быть очень короткой.

Дважды Эспар давал Джонни возможность проникнуться иллюзией, что ему удалось переломить ход боя: первый раз Эспар, приняв на себя сильный удар Джонни, упал – и тут же как ни в чем не бывало поднялся, во второй раз Джонни сдавил шею Эспара – немного поизображав полузадушенного, Эспар взял руки противника в свои руки и легко освободился от хватки Джонни.

Натешившись вдоволь, Эспар подумал: пора, пожалуй, кончать.

Он нанес удар.