– Верно.

– Я не знала, что взрослые врут.

– Взрослые не так уж сильно отличаются от детей, – сказал он. – Есть хорошие, а есть и не очень. Ты помнишь ту девочку на дне рождения, где ты была, которая жульничала во всякой игре?

– Помню.

– И всем она очень не нравилась, так?

– Да.

– Но ведь другие дети были хорошие и они тебе нравились?

– Да, папа.

– То же самое и со взрослыми. Есть замечательные люди, а встречаются и дурные. Пойми, ваша директриса была в трудном положении. Но только очень хороший человек в этой ситуации понял бы, что он наносит серьезный вред, не признавая правду. По-видимому, ваша директриса человек не очень хороший. И еще запомни, Камилла: иногда и от не очень хорошего человека можно что-то почерпнуть. Мисс Мерсер хорошо знает географию, и тебе есть чему у нее поучиться.

Я молча сидела у него на коленях, а потом спросила:

– Папа, ну а ты веришь, что я сказала правду про то, что я у нее отпрашивалась три раза?

– Да, Камилла. Я знаю, что ты сказала правду.

Я приникла к нему.

– Папочка, как я тебя люблю, – прошептала я.

– Чего мне никак не понять, – сказала Луиза, – так это почему взрослым надо так себя вести. Какая поганая история, Камилла. Какая подлая мерзкая вещь – так поступить с ребенком. Я не понимаю, как же они так могли.

– И я не понимаю.

Я почувствовала в душе такое тепло по отношению к Луизе, потому что она не посмеялась над тем, что я ей рассказала. Она поняла.

– Послушай, – сказала Луиза, – Фрэнк тебе говорил, почему его выгнали из школы?

– Да, – кивнула я.

– Ну вот, то же самое. Этот мужик, который правит той школой, казни заслуживает, четвертовать его надо. Я думаю, что Фрэнк, конечно, перебарщивает в некоторых вопросах. Но если тот, с кем ты дружил, как Фрэнк дружил с Джонни, вдруг умирает у тебя на руках, то можно бы понять, что человек не осознает, что он говорит и делает. Я думала, Мона убьет Фрэнка, когда он явился домой. Она ему, конечно, выдала, но потом отправилась к этому директору и поговорила так, что у него, наверно, до сих пор горят уши. Слушай, Камилла, насчет Фрэнка.

– А что насчет Фрэнка?

– Ну – он когда-нибудь пытался тебя поцеловать?

Меня удивил этот вопрос. И рассердил. Очень рассердил. Мы только что были так близки с Луизой, и было так тепло. А теперь это тепло ушло.

– Нет. С чего бы это?

– Фрэнку нравятся девочки. А ты хорошенькая. Фрэнк созревает очень рано. Я бы скорее поняла, если бы его выгнали за какой-нибудь романчик с девочкой, а не по каким-то там непонятным религиозным мотивам.

– Как это ты додумалась задавать мне такие идиотские вопросы? – заорала я на нее так, что какая-то дамочка в норковой шубке зашикала:

– Ш-ш-ш, тихо, девочки!

– Ну, я думала, тебе будет приятно, если он тебя поцелует, – сказала Луиза, понижая голос. – А тебя вообще когда-нибудь целовали?

– Нет! – отрезала я, злясь на нее как никогда прежде.

– Ты очень удивишься, если я скажу, что меня – да? Я хочу сказать, меня целовали. Удивишься?

– Да нет, не особенно. – Я все еще злилась на нее.

– А вот было. Если тебе даже покажется это смешно. Уродливую старушку Луизу целовали.

– Мне не смешно.

– Поверь мне, Камилла, когда это случается, наступает большое разочарование. И совсем не похоже на то, как это показывают в кино. Может, потому, что я не была влюблена. Я думала, что упаду в обморок от счастья. А мне вовсе не понравилось. Это был тот слюнтяй, который пригласил меня погулять на прошлых пасхальных каникулах. Его мать работает с Моной в одном журнале, мне думается, они хотели, чтобы их дети подружились. Он учится в каком-то крутом элитном пансионе и очень много о себе понимает. Волосы у него так воняют бриллиантином, что меня чуть не стошнило. Мы ходили в театр на какой-то вонючий мюзикл, хотя мне хотелось посмотреть простую честную драму. Он все время держал меня за руку, а рука у него была влажная и липкая. Я подыгрывала ему только ради эксперимента. Девушка, которая хочет стать врачом, должна все знать. А мне хотелось знать, как это бывает, когда ты идешь на свидание с парнем.

После театра он угостил меня сандвичем и имбирным пивом. А потом повез домой на такси. Елки-палки, я так привыкла ездить в метро и автобусах, что я уж и не помнила, как это бывает, когда тебя везут на такси. Он и в такси держал меня за руку, а потом поцеловал. Ой, он такой слюнявый! Я вытерла губы платком. Я думаю, это его здорово задело, потому что всю остальную дорогу до моего дома он молчал. Но когда мы приехали, то на лестнице он меня снова поцеловал. Во второй раз я уже не доставала платок и не вытирала рот, пока он не попрощался и не побежал обратно к такси. Подумай только, у него хватило денег держать такси! Его отец работает в большой компании, производящей виски. Они посылают Моне и Биллу ящик к каждому Рождеству, думаю, ему о деньгах не приходится беспокоиться. Он прислал мне парочку писем оттуда, из своей крутой школы, можешь догадаться, что письма были дурацкие. Ой, слушай, как ты думаешь, мне следует выйти замуж из-за денег, а, Камилла? За такого вот слюнявого, а? Или дождаться какого-нибудь лядащего, помирающего с голоду доктора с симпатичными сухими губами? О, блин, Камилла, как бы мне хотелось не быть некрасивой! Мне бы очень хотелось думать, что этот слюнтяй поцеловал меня потому, что я чертовски привлекательна, а не потому, что он целуется с каждой девчонкой, которую пригласит погулять. Я не верю в счастливые браки. Я предпочла бы оставаться холостой, но только потому, что так решила, а не потому, что меня просто никто не возьмет замуж.

– Спорим, ты выйдешь замуж раньше, чем я, – сказала я Луизе.

Луиза запустила пальцы в свои рыжие волосы.

– Это ужасно быть некрасивой, Камилла, – сказала она.

Я пожалела Луизу и опять почувствовала, что люблю ее.

– Многие выдающиеся женщины в истории были рыжими, – сказала я, чтобы ее утешить, – но ни одна из них не прославилась раньше, чем ей исполнилось лет тридцать.

– Может, я буду лучше выглядеть, когда повзрослею, – сказала Луиза. – А если я стану хирургом, то никакой разницы нет, как я выгляжу. Когда они оперируют, они все загорожены до самых глаз. Жизнь странная штука, правда, Камилла? Иногда я чувствую себя по-сумасшедшему счастливой, а иногда глубоко несчастной. Только несчастной я бываю гораздо чаще. Никогда не предавай меня, Камилла. Пожалуйста, пожалуйста, никогда меня не предавай!

– Конечно же, я тебя никогда не предам, – сказала я.

Но я знала, что уже в чем-то ее предала. Луиза всегда была моим другом, а теперь вроде бы я дружу с ней по обязанности. Я понимала, что это из-за Фрэнка.

«В субботу, – думала я. – Я увижу Фрэнка в субботу».

Воскресным утром я надела свою новую зеленую шерстяную юбку, чистенькую белую блузочку и зеленый вязаный жакет. Я не решилась надеть воскресное пальто и шляпу, натянула на себя свое школьное пальто цвета морской волны и красный берет, но, правда, минут пять вертелась перед зеркалом, не нахлобучив берет кое-как, как я обычно это делаю, а попыталась надеть его так, как я видела на Мишель Морган во французском фильме.

Когда я уже собралась уходить, мама позвала меня из своей комнаты. На ней было платье с длинными рукавами, чтобы прикрыть все еще заметные шрамы на запястьях.

– Ты уходишь, дорогая? – спросила она.

– Да, мама.

– С кем?

– С Фрэнком Роуэном.

– А Луиза идет с вами?

– Не знаю, – отозвалась я.

Я не соврала. Я и в самом деле не знала, включал ли Фрэнк Луизу в свои планы, хотя сильно в этом сомневалась.

Мама нахмурилась.

– О, дорогая моя, я никак не могу свыкнуться с мыслью, что ты ходишь на свидания. Знаю, это ужасно, но я никак не могу дать себе отчет в том, что у меня уже такая взрослая дочь, которая… Иногда мне кажется, я не создана быть матерью. Знаю, я не была тебе хорошей матерью… но я так люблю тебя, дитя мое, правда, правда.