– Меня, кстати, Кира зовут, – мило улыбнулась девушка.

– Я знаю.

Дальше какое-то время мы шли молча. Она периодически останавливалась, фотографировала понравившийся вид и опять догоняла меня.

Солнце припекало все жарче, и над белыми вершинами стали клубиться облака. Их легкие тени скользили по склонам и растворялись среди теней долины.

На пологом участке земли паслась лошадь с жеребенком. Он вскидывал голову, фыркал, мотал коротким лохматым хвостом и, смешно выбрасывая вперед ноги, бегал по загону.

– А мне говорили, что лошади здесь не водятся, – рассеянно заметила Кира, роясь в кармане.

– Их очень мало. Но в старинных легендах говорится, что раньше в Кайлате разводили коней и даже продавали их. В горах живет народность, которая до сих пор называется «таманг», что переводится как «продавец скакунов». И при дворе императора именно таманги работают в конюшнях. Но теперь в основном грузы перевозят на эбо. И на людях.

Она усмехнулась, словно услышала забавную шутку, вынула из кармана шоколадку, искоса взглянула на меня, но ничего не сказала.

Следующие полчаса пути Кира сосредоточенно размышляла о чем-то, даже перестав фотографировать. Хмурилась, пару раз с легким недоумением посмотрела на меня, покачала головой в ответ на какие-то размышления и внезапно спросила, лучезарно улыбаясь:

– А в поселке ты где остановился?

– На нижних террасах, – ответил я, уже прекрасно зная, к чему ведет этот разговор.

– Не возражаешь, если я составлю тебе компанию? – В ее голосе не было ни малейшего сомнения в моем утвердительном ответе.

Кира кокетничала так, словно решала математическое уравнение. Уверенно и стандартно. Предмет она вызубрила на «отлично» и теперь прекрасно знала, в какое место формулы своего флирта подставлять взмах ресниц, улыбку или взгляд.

– Не думаю, что это хорошая идея, – сказал я мягко.

– Почему это? – совершенно по-детски обиделась моя собеседница, останавливаясь.

Мимо нас прошли несколько туристов, с любопытством поглядывающие на пару, выясняющую отношения посреди трека. Гид, идущий следом, деликатно отвернулся. У местных считалось неприличным демонстрировать глубокие личные чувства и тем более наблюдать за их проявлениями.

– Мы только что говорили о том, что я один из тех, у кого есть душа, – продолжил я. – На меня находят странные видения, и я часто совершаю нелогичные поступки.

Она кивнула, и ее губы искривились в легкой усмешке. Кира решила, что спутник оскорблен ее замечаниями и теперь пытается отомстить, делая вид, будто не хочет выполнить простую просьбу.

– …Но кроме этого, такие, как я, обладают еще одним противоестественным даром, талантом, не знаю, как лучше назвать. Мы привлекаем людей. Таких, как ты. Одних сильнее, других слабее, кого-то с первых минут общения, кого-то через неделю или месяц. Ты стремишься пойти со мной не потому, что хочешь этого сама.

На лбу Киры появилась глубокая вертикальная морщина, губы плотно сжались, а скулы напряглись. В ее черных зеркальных очках отражался белоснежный профиль Тамерску и легкая вуаль облака, окутывающая его.

– Я ничего не слышала об этом, – сказала девушка, легким пренебрежением маскируя озадаченность, а потом спросила: – Значит, поэтому ты живешь в Кайлате? Не хочешь, чтобы люди привязывались к тебе?

– И поэтому тоже, – ответил я, не вдаваясь в подробности.

– Тогда ты определенно очень странный. – Лоб Киры разгладился, губы снова улыбались. – Любой жил бы в цивилизованном мире, пользовался своим даром, наслаждался вниманием окружающих. А ты сидишь в этой глуши… – Она не договорила, пожала плечами, поправила лямки рюкзачка и пошла вперед.

Тропа сузилась, превращаясь в тонкую полосу, тянущуюся по склону горы. Здесь уже полгода восстанавливали кусок обвалившейся дороги, укрепляя ее металлической сеткой, засыпая пустоты щебнем и обломками валунов. Однако работа продвигалась очень медленно.

Нас догнали три носильщика, согнувшиеся под тяжестью длинных широких корзин, наполненных камнями. Впереди показался очередной караван эбо, и воздух сразу наполнился густым запахом навоза и потной звериной шерсти. Весело звенели колокольчики на косматых шеях, резкие гортанные крики погонщицы, а также удары палкой заставляли зверей двигаться быстрее. Немолодая женщина в темном платье и платке, низко надвинутом на лоб, угрюмо посмотрела в мою сторону, скользнула безразличным взглядом по моей спутнице. И меня неожиданно коснулось довольно неприятное ощущение. Как будто с ледника долетел особенно холодный порыв ветра.

– Осторожнее. – Я взял Киру за локоть, уводя с пути эбо. – Здесь надо быть очень осмотрительным.

Видимо, мой голос прозвучал как-то необычно, потому что она настороженно покосилась на меня. Но послушно забралась на небольшой выступ над тропинкой, чтобы пропустить тяжело навьюченных животных. Я встал рядом с ней на этой крошечной площадке, вытоптанной многими ногами, глядя на грязно-белые косматые спины, проплывающие ниже.

Носильщики также постарались избежать столкновения с неповоротливыми эбо. Двое из них прижались к отвесной скале, пропуская караван, а третий шагнул в другую сторону, ближе к обрыву…

А затем все произошло очень быстро.

Громоздкий, неуклюжий зверь, проходя мимо, всего лишь слегка задел человека тюком, прикрученным к косматому боку. Кайлатец покачнулся, взмахнул руками, пытаясь восстановить равновесие, но тяжелая корзина потянула его за собой. И он упал. Вниз, с крутого, почти отвесного склона.

На мгновение все вокруг будто замерло. Погонщица с суровым, замкнутым лицом, носильщики, согнувшиеся под своей ношей, медлительные эбо, даже пыль над дорогой. Лишь грохотали камни, вываливающиеся из корзины, и слышались глухие удары человеческого тела об острые валуны.

А потом Кира вскрикнула, до боли вцепилась в мою руку и произнесла свистящим шепотом, как будто не веря своим глазам:

– Ты видел? Он сорвался? Он что, правда сорвался?

Тут же заголосила погонщица эбо. Я скинул рюкзак и бросился к краю. Следом за мной спешили два носильщика, избавившиеся от своей ноши.

Внизу, на узком каменистом берегу реки лежало неподвижное тело. Сверху его едва можно было разглядеть.

– Разбился, – произнес на горкхали рядом со мной один из кайлатцев без удивления, сочувствия или испуга. – Хотя, может, еще жив?

– Вряд ли, – ответил я на том же языке, вглядываясь в черную фигурку. – Слишком высоко.

– Ах, как жаль. Какой хороший человек был, – сказал второй, пожилой носильщик, с заученными интонациями огорчения и печали, но тут же заявил деловым тоном: – Спуститься надо.

Он посмотрел на меня, и я увидел в его черных узких глазах вполне понятное выражение опасения и настороженности. Видимо, он увидел то же самое в моем взгляде. Несколько мгновений пытался решить, как относиться ко мне – на обычного белого не похож, говорю на его языке, кажется, знаю местные особенности, но все же не местный. И кроме того, чувствовал во мне ту самую силу души, о которой так часто говорил Уолт и которая так сильно притягивала к подобным мне остальных людей. Наконец кайлатец кивнул молча, решив принять меня за своего. Вытащил из корзины веревку, смотал и повесил себе на плечо.

Погонщица скороговоркой выложила соболезнования по поводу случившегося, выразила сожаления о том, что не может остаться, чтобы помочь, – ей засветло надо быть в Тенгабоче, поклонилась всем присутствующим и быстро ушла со своими эбо.

Я видел, как она на ходу, оглядываясь через плечо, торопливо чертит в воздухе охранные знаки, перед собой и над спиной животного, столкнувшего человека.

– Ужас, – услышал я равнодушный голос Киры. Она стояла на безопасном расстоянии, наклонившись вперед и вытянув шею, чтобы разглядеть погибшего носильщика, лежащего внизу. – А ты был прав, когда предупреждал меня. Здесь действительно надо было быть осторожным. Как ты узнал, что он упадет? Эй, ты куда?

– Возвращайся назад, к Раджу. – Я отвязал трекинговые палки, пристегнутые к моему рюкзаку. – Мне придется задержаться.