По-настоящему крепко я уснул лишь под утро и проснулся, когда в разбитое окно полился сероватый рассвет.

Собрав вещи и быстро позавтракав, вышел на улицу. Трава была покрыта инеем. Он похрустывал под ногами, пока я поднимался вверх по тропе. Тучи разошлись, и в бледно-розовом свете стала видна белая изморозь, за ночь покрывшая темные склоны гор. Когда встанет солнце, она растает, испарится под пока еще жаркими лучами, превратится в облака.

Ветер, текущий с ледников, нес с собой аромат холодной свежести.

Я оказался на дороге, ведущей к следующему поселку, оглянулся. Седой Старик – одна из самых величественных, на мой взгляд, гор на треке, уже был подсвечен восходящим солнцем. Казалось, он стоял, склонив голову, и грозно смотрел из-под косматой шапки волос на ослепительные вершины длинного хребта, тянущегося через весь материк.

Собственно, именно из-за этих гор сюда приезжали туристы со всего света. С другой стороны долины, напротив Старика, блистал на фоне синего неба неровный конус Ю-Чой. А рядом с ней застыла Одинокая Дева. Прекрасная и неприступная. Эти гиганты казались мне пришельцами из какого-то другого, невероятного пространства. Ледяные, безмолвные, равнодушные, не замечающие с высоты своего величия живой мир, копошащийся у их подножий. А если вдруг видели на своих замерзших склонах кого-то из людей, наказывали очень жестоко.

Я шел по тропе, чувствуя, как постепенно согревается воздух и река, текущая в ущелье, начинает бормотать все громче. Позвякивали колокольчики эбо, навьюченных тюками с продуктами, сеном, канистрами с бензином или оборудованием экспедиций, направляющихся к метеостанции. Особенно забавно смотрелись аккуратные белые коробки с рисунком в виде синих полос и крылышек транснациональной почты, грязной веревкой примотанные к лохматым спинам. Неожиданный отголосок цивилизованного мира в дикой реальности Кайлата.

Едва заслышав перезвон колокольчиков, я привычно отошел к краю тропинки и шагнул на невысокий выступ, прижимаясь к крутому склону. Это было одно из правил жизни в горах. Единственные, кому уступали дорогу всегда, – были эбо, неважно, несли они груз или шли порожняком.

Если этого не сделать – по незнанию или замешкавшись, – можно легко оказаться сброшенным в пропасть.

Я стоял, глядя, как эбо медленно проходят мимо, опустив морды к самой земле и натужно дыша. Сейчас, ранним утром, им было не так жарко, но в полдень, когда солнце начнет припекать, воздух нагреется и поднимется пыль, животным придется нелегко.

Караван из пяти зверей сопровождали два погонщика. За ними шли носильщики, нагруженные не меньше эбо. Одного из них я знал. Еще совсем молодой парень, тащивший огромный рюкзак, увидел меня, расплылся в улыбке, остановился, сложил ладони лодочкой, поднес их к подбородку – поклониться у него не получилось из-за неподъемного груза – и сказал:

– Намаскар, Рай-джи.

– Намаскар, Рисаб, – ответил я, спускаясь с утеса. – Куда идете?

– К монастырю. – Не снимая рюкзака, он прислонился к выступу, давая отдых спине, и с любопытством уставился на меня. – Туда приедет много иностранцев. Говорят, будут снимать фильм. – Последнюю фразу он произнес с особой гордостью, словно сам собирался принимать непосредственное участие в грядущих событиях. – А ты куда?

– Обратно, в Лукулу.

– О! – значительно произнес он, щуря черные глаза. – Может, тебе носильщик нужен? Ты бы подождал в Намаче. Я быстро поднимусь, а потом назад пустой.

Весь этот разговор не имел особого смысла. Рисаб прекрасно знал, куда я иду, сколько на это потрачу времени, что привык носить свои вещи сам и уж тем более не стану терять день для того, чтобы дожидаться, пока он спустится, но правила дорожного этикета требовали обстоятельно обсудить эти вопросы. Остальные двое носильщиков с любопытством прислушивались к нашему разговору.

– Спасибо, Рисаб, я сам справлюсь.

На смуглых до черноты физиономиях приятелей моего собеседника появилось одинаковое выражение разочарования и легкого недоумения.

По мнению большинства кайлатцев, белые люди не должны носить свои рюкзаки. У них так много денег, что они обязаны нанимать для таскания тяжестей местных и давать им таким образом заработать. Поэтому я вел себя, с их точки зрения, странно, если не сказать неприлично.

– Ладно, Рисаб, мне пора.

– Намаскар, Рай-джи, – сказал он, ничуть, впрочем, не удивленный моим отказом. – Еще увидимся.

– Намаскар, – ответил я и, пропустив носильщиков, пошел дальше.

Яркое, чистейшее небо стало излучать непереносимое для глаз сияние. Пока на нем не было ни единого облачка. Профили гор казались нереально четкими, видимыми до последней морщинки. Снежные пики, возвышающиеся над склонами, покрытыми лесом, блистали идеальной белизной. Я надел солнцезащитные очки, и краски вокруг стали чуть более приглушенными.

Дорога, ведущая в Намаче, прежде безлюдная, постепенно становилась все более оживленной. Сначала это были только носильщики, нагруженные вещами туристов, спешащие, чтобы успеть занять места в лоджах для своих подопечных. Я уже знал почти каждого из них – дорога одна, и людей, работающих на ней, было не слишком много. Не останавливаясь, мы обменивались приветствиями и шли дальше, занятые каждый своим делом.

Затем стали появляться первые трекеры. Мимо меня проходили группы по трое, пятеро и больше человек, отлично экипированные, с легкими разноцветными рюкзаками за плечами, фотоаппаратами и биноклями, в сопровождении внимательных гидов.

Время от времени попадались и компании людей, выглядящих гораздо более закаленными суровыми невзгодами походной жизни. Эти сами несли свои внушительные рюкзаки, презрительно поглядывая на несамостоятельных туристов, отдающих поклажу носильщикам. И, в отличие от них, почти не отвлекались на созерцание пейзажей, уже видев эти горы в прошлые посещения. Их интересовали не прогулки у подножий, а покорение новых вершин. За ними тоже следовали гиды, четко соблюдая правило – не пускать чужаков одних разгуливать по священным тропам, но давая подопечным больше воли.

Встречные провожали меня любопытными взглядами. Ведь я был один и явно не походил на обычного путешественника.

Солнце уже поднялось над горами, когда на фоне неправдоподобно синего неба появился первый молельный камень. Огромный черный валун, на котором были искусно выбиты, а затем раскрашены белой краской древние символы, стоял в окружении красных цветов и густой зеленой травы. Его контуры напоминали очертания горы, возвышающейся за ним.

Я остановился рядом ненадолго. Мне, как всегда, захотелось коснуться белых иероглифов. Приложив ладонь к теплой шершавой поверхности, я закрыл глаза, вспоминая ночное происшествие.

«Чувства – основа души, – часто повторял Уолт, – мы должны строить свою жизнь так, чтобы испытывать их как можно полнее. Чем они глубже и ярче, тем больше силы дают нам. Но кроме этого «сила души» требует особой ответственности и соблюдения некоторых правил. А их каждый из нас устанавливает для себя сам».

Моим правилом было – относиться с почтением к неведомой силе, живущей в этих горах. Иногда меня слышали, иногда нет. Но почти всегда возвращали утраченное спокойствие.

…Негромкий щелчок и яркая вспышка отвлекли от размышлений. Я обернулся и увидел девушку с дорогой фотокамерой, все еще направленной в мою сторону.

– Извините, – произнесла она на международном без капли смущения или вины в голосе. – Я вас сфотографировала. Уж очень колоритно вы смотрелись на фоне этого камня. Вы, кажется, молились?

– Нет, – ответил я на том же языке, рассматривая незнакомку. – Просто задумался.

Очень хорошенькая и самоуверенная. Темно-русые волосы повязаны яркой косынкой, футболка туго обтягивает грудь, короткие шорты открывают длинные, стройные ноги. Но загар на них не местный – явно морской, бархатно-золотистый. Солнце Кайлата делало кожу очень темной, часто сероватой.

– Вы откуда? – спросила туристка, также внимательно рассматривая меня из-за черных очков, надежно скрывающих ее глаза.