Неожиданное продолжение: после моей эпопеи с “Чудо-женщиной” (успешной, если рассматривать в смысле промоушна,) Дэвид с Тони состряпали один персонаж, поверхностно напоминающий Чудо-женщину в физическом плане, а как идея всем ей обязанный. Это была Октобриана – сай-фай-супер-жрица высшей Боуиевской кэмповости и магии, – и она была крута. Она мне нравилась. Единственная моя с ней проблема (и очень большая) заключалась в том, что придумали ее отнюдь не для меня, а для Аманды Лир.
Понимаю, дорогие читатели, что для вас этот предмет может быть столь же утомителен, как Тони Дефриз – для меня, но что же такой поворот дела сказал мне о честности Дэвида по отношению к нашему договору о продвижении карьеры? Сами можете догадаться, так что я перехожу к следующему вопросу: чего же, конкретно, Дэвид от меня хотел, чего он хотел от нашего брака?
Вполне очевидно, что он не хотел того же, что и я: равенства на творчески-профессиональном уровне, сексуальной и эмоциональной свободы, интимности и доверия друг другу. Но ЧЕГО же он хотел? Может, он хотел все оставить, как есть: чтобы мы были сексуально дистанцированны друг от друга, а эмоционально близки только тогда, когда он нуждался в моих услугах? Или, может быть, он хотел гораздо более теплых отношений, чтобы я сидела у него под крылышком, как обычная жена, вполне в духе шовинистической модели брака? Может он хотел, как я сильно подозреваю, типичного старого доброго английского рок-звездного брака, чтобы он мог свободно, аки орел, парить, смело и прекрасно, над всей землей, а счастливая женушка торчала бы дома в чудном пригородном поместье, изучала макробиотику и макраме и выращивала бы детишек в идеально пост-Вудстокско-викторианском стиле? Или, может, он просто хотел, чтобы я свалила куда подальше?
Как это ни грустно, ответ на все эти вопросы один: А Я ПОЧЕМ ЗНАЮ?
К Дэвиду было не пробиться на простом и ясном, прямом уровне, на каком только и могут обсуждаться такие первоважнейшие предметы. Конечно, у большинства людей есть этот недостаток, но у Дэвида весь характер был построен на увертках, иллюзиях и манипуляции. Он был просто не способен сказать мне, чего он хочет. Возможно, ему даже в голову не приходило, что он может это сделать. Грустно, но факт; возможно, у него не было ни единой честной косточки во всем его чувствительном теле. Время от времени он приоткрывал свои настоящие чувства в стихах песен. Но как можно кого-то любить, когда вам нужно дожидаться выхода альбома, а уж тогда, из новой песни, вы вдруг узнаете, что вы ему сделали больно, или что он скучал по вам тогда, когда писал эту песню?
Вот я и играла вслепую. Моей ролью в наших отношениях, как я инстинктивно [не]понимала, было интерпретирование и воплощение в жизнь его невысказанных желаний. Я должна была угадывать, чего он хочет, и делать это (или не делать, или делать прямо противоположное). Я НЕ должна была просто подходить и спрашивать о том, чего он втайне желает. Конечно, для таких ролей существуют названия, и даже написаны кучи многопудовой литературы с перечнем людей и программ, которые такие отношения модифицируют, но в то время, когда это было важно, я не имела ни малейшего представления о том, что происходит в Дэвидовской программе или в моей собственной.
Вернемся, впрочем, к основной теме. Дэвид не говорил мне, чего он от меня хочет, не важно, насколько деликатно я пыталась заставить его внести ясность. Кстати, наша сексуальная жизнь была безнадежно запутана, точнее, просто рухнула из-за его (предполагаемой) аллергии на Энджи. Впрочем, все это не имело значения, поскольку он все глубже и глубже увязал в кокаине, самом великом устранителе всего. Пытаться завязать отношения с кокаинистом, все равно что пытаться слопать авианосец.
А что же я? Что ж, для меня это была полная неопределенность, туман и танец в темноте. Я хотела, чтобы он ко мне вернулся. Я хотела, чтобы он оставил меня в покое. Я знала, что происходит. Я верила, что это не так. Я настолько волновалась, что не могла об этом думать. Я слишком веселилась, чтобы обращать внимание. И учтите, все это правда.
11. КОРИЧНЕВЫЙ САХАР И КОРОВЬЕ ДЕРЬМО
Вы не можете быть настоящими рок-н-ролльными королями без настоящего рок-н-ролльного дворца. У нас его не было, и он нам был нужен.
Я добыла его, настояв, чтобы Дэвид заставил Тони профинансировать просторный, стильный, как раз подходящий нам дом, который я нашла в Челси. Дэвид был вполне готов – он тоже устал от нашей захламленной берлоги на Мэйда-Вэйл – так что он нажал на Тони, и мы переехали. Теперь мы могли снова расширить наш тесный семейный кружок до прежних оперативно-действенных размеров, заняв подобающее нам место в рок/поп-социальном строе и начав развлекаться по-настоящему, как того требовал наш статус.
Челси был идеальным окружением. Шиковый, хиповый, богатый, артистичный, либеральный, он был домом самых подходящих людей – кино-, модной и музыкальной элиты, – пробившихся сюда из менее шикарных мест – из Ноттинг-Хилла, Эрллз-Корта и прочих слегка менее престижных районов северо-запада или даже востока города и областей к югу от реки, но попадались здесь и люди из традиционных истеблишмент-аристократических кварталов, вроде Мэйфэйра или Белгрэйвии.
Челси был колыбелью неформального стиля, непретенциозности и очарования. Зеленые георгианские скверы, маленькие конюшни, грациозно и пропорционально застроенные улицы, сбегающие к милой, цивилизованной северной набережной Темзы: это был самые замечательные места, лондонская жизнь во всей своей красе.
Живя в Челси, человек стильный и обеспеченный легко получал доступ к череде общественных развлечений; не просто в частном доме какого-нибудь друга или на всеобщем ежедневном параде мод в бутиках на Кингз-роуд, но в очень хороших, веселых, полуэксклюзивных клубах, ресторанах и прочих местах такого рода.
Например, “У Лауриты” [Laurita’s] – одно из таких мест. Расположенное на Фулхэм-роуд, оно было создано самой Лауритой и ее роскошным и мужем-пуэрториканцем, Козмо, (только замечательные дети этой пары были еще более хорошенькими, чем они сами). Атмосфера в их ресторане была милой, дружелюбной и счастливой – настолько же полезной для души, насколько его классическое жирное меню было вредно для вашей сердечнососудистой системы. Все ели “У Лауриты”, и все обожали Лауриту.
“Ласт Ризот” [“Последнее Прибежище”], бар-ресторан прямо напротив через улицу, был еще одним возбуждающим местом, но совсем в другом духе. Он не продержался долго, но пока он существовал, там можно было здорово повеселиться. В нем была такая крошечная танц-площадка, что мгновенно становилось тесно и жарко, и, помимо обычной художественно-модно-театрально-кино-музыкальной толпы, там встречалась и другая, более шустрая и скользкая, публика: директора рекламных агентств, богатые сомнительные типы от импорта/экспорта и просто гангстеры. “Ласт Ризот” подходил вам, если вы хотели более острых ощущений – от обычного горяче-потного танца до ночи с каким-нибудь вооруженным типом.
Если же вам хотелось чистого рок-н-ролла, вы отправлялись в “Спикизи”. Он был как раз подходящим местом, если вы одевались, как килеры, гарцевали верхом на мотоцикле и хотели, чтобы у вас отвалились уши от грохота музыки.
А если вы были расположены просто поужинать в роскоши, то вы ехали к “Тьерри” и ели там, как самый счастливый француз. Если же вы, напротив, только что проснулись и были голодны, то за ланчем отправлялись неподалеку, в Найтсбридж, и садились за столик в “Сан-Лоренцо” на Бичэм-плэйс. Там вы могли наткнуться на Мика и/или Бьянку или же на кого-нибудь другого из коронованных особ рок-н-ролла, кино, моды, театра или живописи – Брайана Ферри, Лайонела Барта, Мэри Куонт, кого угодно, но также, к несчастью и на настоящих аристократов. Да-да, лошадиные лица тоже попадались в “Сан-Лоренцо”.
К тому же в вашем растопряжении было только что открывшееся “Хард-Рок-Кафе” (но оно не совсем в моем стиле), а затем – “Мортон’с”, более эксклюзивное заведение Питера Мортона. У него там имелся с большим вкусом сделанный пианино-бар, и юные рок-н-ролльные выскочки могли сидеть в нем до двух ночи, счастливо потягивая самые разнообразные напитки, изобретенные людьми, как нельзя более удаленными от их социального круга: южно-калифорнийскими поклонниками серфинга, японскими промышленниками-кораблестроителями, плантаторами каучука из Малайзии, мексиканскими скотоводческими баронами и кем угодно, кто только знал, как сделать хороший коктейль.
