В один прекрасный день Дэвид взял меня с собой домой к Дане Гиллеспи. Мы постучались в дверь, и вот она стояла передо мной, моя новая лучшая подруга. Дана была замечательной певицей, сочинительницей, актрисой, спортсменкой и красавицей: ее успехи простирались от участия в сборной Британии по водным лыжам до исполнения роли Марии Магдалины в первоначальной Вест-Эндской постановке “Иисуса Христа – Суперзвезды”. К тому же она была экспертом по части секса, что в столь молодой особе просто потрясало. Она была нечто: один взгляд, и вы мгновенно становились фэном.
Дэвид сказал: “Вы двое обязательно поладите”, и он был совершенно прав (я поняла, насколько хорошо он уже меня знает). Между нами с Даной абсолютно не было никакого физического сходства, поскольку я сложена, как мальчик, а она – очень пышная, но мы знали: мы в этом мире для того, чтобы наслаждаться – едой, игрой, искусством, музыкой, любовью и всем созидательным и продуктивным. Она со своим другом Кеном и мы с Дэвидом все вместе занялись любовью этой ночью. Лондон был как устрица: все, что нам надо было сделать, это открыть его. Что-то должно было начаться, что-то должно было произойти.
Иногда этим летом на улицах, в магазинах или в студиях мне удавалось бросить взгляд на тех, кто уже пробился на сцене, на королей Свингующего Лондона – Твигги, возможно, или Рэя Дэйвиса или Пита Таунсенда или Рода Стюарта или Теренса Стемпа или Мэриэнн Фэйтфул – и я чувствовала, что мои мечты потихоньку начинают сбываться. В этих чувствах все больше было реальности. Музыка в “Трайденте” была очень сильна. Мой любимый блондин не оставлял ни малейших сомнений в своих возможностях.
А теперь мне нужно сказать вам что-то очень важное, просто решающее. Хотя сегодня я в этом не так уверена, но должна признаться, что в те дни, когда я смотрела на Дэвида, вверяющего свое искусство пленке в этой студии, мое внутреннее ощущение превратилось в твердое убеждение: Дэвид – один из Светящихся Личностей.
Эта вера была важнейшей частью его притягательности для меня и одной из основных причин, почему я была ему так предана и (зря?) так доверяла ему. Так что сейчас я расскажу вам о Светящихся Личностях, а вы можете насмехаться, сколько хотите, или, может быть, если вы были там, в 60-х (а я имею в виду именно ТАМ, а не просто смотрели весь этот странный трип по телеку), может быть, вы поймете.
Светящиеся Личности, по моим понятиям, были пришельцами: внеземные обитатели какой-то другой планеты или другого пространства или измерения. Они бесконечно более развиты, бесконечно умнее и сильнее земных людей, и мы вполне могли бы быть созданы ими. Возможно, расуждала я, Земля была просто научным экспериментом для Светящихся Личностей, а человеческое общество – чем-то, вроде искуссно сделанной муравьиной колонии, за которой они могли наблюдать и которой могли управлять. Они и управляли, устраивая повороты в истории развития человечества – посылая на Землю существа, влиявшие на ход событий в нужном им направлении. Эти существа, в общем-то, были душами, которые действовали внутри свиду обычных людей.
Моя теория предполагала, что многие из великих личностей в человеческой истории – те, кто толкал прогресс вперед гораздо дальше современных им рамок сознания или же снимал нагар со свечи, когда она, казалось бы, уже почти потухла, были людьми, в которых жили души Светящихся Личностей – Леонардо, Галилей, Ньютон, Ганди, Черчилль. Так что, пока я жила, дышала и занималась своими делами в космической атмосфере альтернативного Лондона 60-х, у меня было отчетливое чувство, что Дэвид, вместе с еще несколькими уникальными голосами – Джоном Ленноном, Бобом Диланом и Джими Хендриксом – светится изнутри.
Так что в моей преданности Дэвиду была высшая причина: я служила Свету.
В конечном счете моя философия о Светящихся Личностях сослужила мне службу. Это была хорошая пара темных очков в комплекте с берушами. Она защитила мои глаза от солнца, когда я абсолютно сконцентрировалась на своей цели, и она же смягчила грохот реальности, когда я решительно устремилась вперед. Понимаете, реальность – это, конечно, хорошо, но только если она не мешает вашей мечте.
К началу лета 1969 года мы с Дэвидом уже стали одной командой. Именно я была тем человеком, которому он прокручивал пленки, записанные за день работы в студии, ожидая реакции и комментариев. Именно я была тем человеком, с которым он обсуждал философию, религию, историю, общество и поступки окружавших нас людей – сырой материал для своей работы. Я звонила вместо него по телефону и ходила вместе с ним на деловые встречи, одновременно помогая ему советом и играя свою роль в приспособленной нами игре в “плохого полицейского и хорошего полицейского”. Все больше и больше я стала тем человеком, который претворял его идеи в жизнь: находила и охраняла нужные ему ресурсы и прошибала двери, в которые он хотел войти.
Это было чудесно. Я была обучена, воспитана и, возможно, рождена для этой роли, и я наслаждалась ею. Кроме самой любви, я ничего так не люблю, как быть полезной.
Один из примеров – Бекенгэмский Фри-фестиваль, хиппи-вечеринка под открытым небом, отражавшая Дэвидовские фолк-популистские ценности и его “Артс-Лэб”’овский подход к музыкальной сцене. Он аранжировал шоу для музыкантов и других деятелей “Артс-Лэб” – и очень успешно. Пришли около пяти тысяч зрителей и участников, людей самого разного сорта, и все происходило мирно, приятно и пристойно. До такой степени, что даже районные мэр и шеф полиции поздравили Дэвида с удачно проведенной работой.
Дэвид выступал в этот день добрые полтора часа, исполнив, среди прочего, регги-версию “Space Oddity” (да-да, честно!), но в остальном я не очень хорошо знаю, что происходило на сцене. Я помогала Мэри Финниган со списком выступавших и улаживанием дел с властями, а потом провела почти весь фестивальный день, окутанная дымом от гриля, подавая бесконечные тарелки удолбанным юным бекенгэмцам. Что, должна сказать, меня очень радовало. Кормежка тех пяти тысяч была весьма доходным делом: они трескали хорошо и от души – и совсем не какую-нибудь макробиотическую чушь, дружок, нет-нет! Здоровые куски жареного мяса – целыми кучами. И мы сорвали куш, прямо, как бандиты. Моя кухонная операция принесла 2.000 фунтов, что равнялось тогда 5.000 долларов, а по тем временам это была целая куча денег. Более чем неустойчивые финансы “Артистической Лаборатории” (не говоря уж о таковых самого Дэвида), весьма окрепли под конец дня. Так что, с точки зрения выручки, Фри-фестиваль был очень крут.
Еще одна задача была выполнена мной, когда Дэвид позвонил с Мальты Мэри Финниган, у которой я жила, пока он разъезжал по международным песенным фестивалям. Он был ужасно недоволен. Он ненавидел эту постную музыкальную среду, в которой оказался, ненавидел темно-синий костюмчик, который вынужден был таскать, и ненавидел тот факт, что человек, “заставивший” его носить этот костюм – Кен Питт – не давал ему покоя ни днем, ни ночью. Ему была невыносима мысль, что вся эта сцена – с Кеном Питтом, шестифутовыми нордическими богинями, маленькими итальянскими двойняшками, певшими для своих плюшевых мишек, йодлерами и миловидными “суперзвездами” из Восточного блока, короче, типичный конкурс Евровидения – продлится и дальше в Монсуммано Терме, горном курорте под Пизой.
Я выслушала все это, быстро кое-что прикинула в уме и сказала:
“Окей, Дэвид, встретимся в Монсуммано Терме”.
Неожиданно повисла тишина, потом он переспросил: “Что-что?”
“Встретимся в Монсумманно Терме, я говорю. Если у тебя такие проблемы, я просто приеду и улажу их. Окей?”
Это были магические слова. Его голос мгновенно потерял страдальческое напряжение, мы быстро обсудили пару деталей, сказали друг другу пару нежностей, и он повесил трубку. Я начала собираться в Италию.
В те дни, задолго до большого успеха, ни Дэвид, ни я не могли так вот просто “собраться в Италию”: у нас не было денег. Но случилось так, что у меня был неиспользованный билет домой на Кипр, так что я организовала пересадку в Италии, забронировала полет, и отправилась. Взяла такси до гор, нашла этот прекрасный курорт, устроилась в номере, забронированном для Дэвида с Кеном Питтом, и стала ждать своего мэна. Эй, presto, мальчики!
