Я была тем летом юной ленивой леди; бросила свою работу в “Ноумэд” и учебу в Кингстон-политехнике; я была свободна, и жизнь была легка. Я целиком сфокусировалась на Дэвиде, а поскольку Дэвид целиком сфокусировался на записи альбома в студии “Трайдент” на Уордор-стрит в Сохо, в сердце Лондона, то именно в этом месте я и проводила львиную долю своих дней.
Для Дэвида это было время великой ясности и созидательности. Процесс записи “David Bowie” был почти исключительно приятным, продуктивным и кооперативным.
И действительно, его соратники всегда были потрясающими людьми. Дэвид всегда был экспертом по части умения применять идеи и таланты других артистов в своей работе, и он точно знал, когда именно и кого именно нужно привлечь: его рок-карьера подпитывалась в разное время энергией таких соавторов, как Брайан Ино, Джон Леннон, Лютер Вэндросс и Стиви Рэй Вон. Галерея людей, собранная для этого первого их с Тони Висконти альбома была типично замечательной.
Тони был и есть просто блистателен. Я люблю его и как личность, и как профессионала. Ему было немного за двадцать, он приехал из Америки и успел пройти длинный путь от былого бруклинского мальчишки: к тому времени, когда он сидел за контрольным пультом в “Трайденте”, он уже был весьма искушенным музыкантом, сочинителем, аранжировщиком и продюсером. Он был всего на один или два года старше Дэвида, но настолько дальше него продвинут в профессиональном смысле, что у них развились отношения, вроде отношений между старшим и младшим братьями.
Тони был просто невероятно хиповым, как и многие трансатлантические эмигранты-музыканты, и сексуально шиковым. С Тони определенно стоило поддерживать длительные отношения; когда мы с Дэвидом поселились вместе, Тони вместе со своей девушкой перебрался к нам.
Тони умен, забавен и просто замечателен – естественная, милая личность с подкупающей мачо-черточкой. Следующая история мне тоже нравится: эта черточка, рассказывал он мне, тянется еще из его тинейджерских дней в итало-американском окружении, где таскать с собой по улицам футляр со скрипкой было не совсем то, что считалось стандартом мужского поведения. Тони был способен сказать, что он боролся за свою музыку – пролил кровь за искусство, мэн! – в буквальном смысле, он имел в виду.
Впрочем, его мачизмо не слишком проявлялось в “Трайденте”. Совсем наоборот. Как продюсер он был боссом в студии (если учесть, что артист был относительным новичком, а не звездой), но он никогда этого не показывал. Его замечания всегда высказывались в форме предложений как музыканта музыканту: ничего фюрерско-директорского.
Ответственность за продюсирование альбома на самом деле лежала на троих людях – Дэвиде, Тони и замечательном инженере по имени Кен Скотт. Кен, как и многие студийные инженеры, был суперквалифицированным и сообразительным. Он не просто устанавливал микрофоны, контролировал эффекты и колдовал с разными механизмами и электроникой под руководством продюсера; он был равноправным созидательным партнером с необыкновенно развитым музыкальным словарем и утонченным чувством нюанса и атмосферы, к которому Дэвид с Тони открыто и часто обращались. С чисто звукоинженерной точки зрения он мог изобретать такие трюки, до которых его современники и не додумывались, пока не имели возможности послушать его конечную продукцию и покумекать над ней. Он был одним из ТЕХ ребят.
В личном плане он был стрейтом – спокойный, здравомыслящий, нормальный выходец из среднего класса, какими вообще часто бывают инженеры, честный и неаффектированный. Он мне очень нравился, как и Дэвиду, и Тони. Они отлично ладили.
И работали они вместе просто замечательно. За шесть недель записи и микширования коммуникация в студии срабатывала быстро, на интуитивном уровне, с высокой отдачей и техническим мастерством. Все тащились друг от друга: Дэвид – от глубины знаний и квалификации Тони и Кена, а Тони и Кен – от качества Дэвидовских песен и его идеально-высокого вокала.
Музыканты тоже были замечательные. Удивительный сочинитель и регулярный гитарист бекенгемской “Арт-Лэб” Кит Кристмас – умный, порывистый молодой человек, словно с неким глубинным огнем в нем... Тим Ренвик, хиппи-лид-гитарный гений с длинными прерафаэлитскими локонами, добившийся места у Пинк Флойд... Херби Флауерз на басу – ух ты!.. Рик Уэйкман, в то время еще не игравший в Йес, замечательный клавишник... Ну и конечно несравненный Пол Букмастер на виолончели. Даже сегодня при одном упоминании имени Пола у меня подпрыгивает сердце. Он был лунатик совсем в моем вкусе: бирюзовые глаза, длинные ресницы, каштановые локоны, подбородок с ямочкой, к тому же вдохновенно-эксцентричный музыкант и струнный аранжировщик. Он получил контракт с какой-то компанией грамзаписи, не помню, с какой именно, согласившейся спонсировать его альбом “межпланетной” музыки, сыгранной исключительно на инструментах его собственного изобретения.
Должна признаться, что Пол произвел на меня глубоко личное впечатление, даже более того, прямо-таки завел меня, как чертово колесо, поставив перед настоящей дилеммой. Я повстречала его всего через две-три недели после того как встретила Дэвида, так что поначалу у меня был период приятной неопределенности: кого из них я хочу больше?
Я, честно говоря, так и не ответила на этот вопрос. Я выбрала Дэвида не потому что он возбуждал меня больше, а потому что у него не было в то время постоянной девушки. А у Пола была, и он постоянно поносил ее, так что это одновременно предоставляло мне удобный случай и отвращало меня: я однозначно не хотела, чтобы он и со мной обращался подобным образом. Так что я выбрала блондина.
И вот мы все счастливо работали вместе на Уордор-стрит. Музыканты приходили в студию каждый день с готовностью и охотой, работали весь день до раннего вечера и уходили ко времени обеда. Они прерывались на ланч, причем действительно для того, чтобы поесть. Короче говоря, вели себя совсем не так, как Дэвид и остальные рок-легенды в последующие годы: не напивались, не обдалбывались, не тряслись в неврастении и не капризничали, короче, не творили никаких пакостей. Они не были параноидными маньяками. Им не нужно было ждать, пока наступит темнота, прежде чем они могли бы выползти из своих нор и шмыгнуть в студию, и когда они работали, это не происходило в коконе из охранников, дилеров, сводней и прочих разнообразных прилипал и подхалимов. Они были работающими музыкантами в собственном смысле слова.
В течение тех шести недель часть времени я проводила в студии, где Тони и Кен использовали меня на подмоге в микшировании (чем и начали мое просвещение в области техники звукозаписи); но, хотя должна признаться, я потратила много часов, просто сидя в контрольной кабинке, смотря с восхищением на Дэвида и строя ему глазки каждый раз, стоило ему на меня взглянуть, я все же терпеть не могла роль лезущей не в свое дело подружки, так что я проводила и много времени вне студии. Я отправлялась раздобыть ланч или выполнить какое-нибудь поручение, или же просто бродила сама по себе. Уордор-стрит находится в самом центре Сохо – исключительно интересном квартале клубов, ресторанов, бутиков, пластиночных магазинов, уличных базаров и прочих “дыр в стене”, а сам Сохо, в свою очередь окружен другими интересными лондонскими кварталами, так что от дверей “Трайдента” для меня разбегалось множество чудесных дорожек.
Когда вы гуляли по Сохо, то могли заглянуть в мириады миров, но я старалась сконцентрировать свое внимание на том мире, который ожидал нас с Дэвидом. Мой путь лежал к рогу изобилия бутиков на Карнеби-стрит или же к морям роскошных тканей у “Либерти”, что на Риджент-стрит. Множество изменений в имидже Дэвида и его заявлений в области моды ведут свое начало от этих моих блужданий.
В большинстве случаев после того как я возвращалась в “Трайдент”, а ребята заканчивали запись или микширование на этот день, мы отправлялись гулять вместе с Дэвидом. Забредали в гости к Кэлвину в Челси или к Кену Питту на Манчестер-стрит.
