— Послушайте! — воскликнул Вудс, — Вы провели здесь целый день, и с вами ничего не случилось. Вы не спятили!

— Совершенно верно, — сказал Гилмер, кивая, — Спятили животные, а я сохранил рассудок. Между прочим, со временем привыкли бы и они. Дело в том, что Меховушка разумна. Ее отчаянные попытки связаться с другими живыми существами порой приводили к тому, что она проникала в мозг, но не задерживалась там. Я ей был ни к чему. Видите ли, на корабле она уяснила, что человеческий мозг не выдерживает контакта с ультразвуком такой частоты, а потому решила не тратить попусту силы. Она попробовала проникнуть в мозг обезьян, слонов и львов в безумной надежде отыскать разум, с которым сможет поговорить, который объяснит, что происходит, и уверит ее, что она сумеет вернуться на Марс. Зрения у нее, я убежден, нет; нет почти ничего, кроме ультразвукового «голоса», чтобы изучать окружающее пространство. Возможно, дома, на Марсе, она разговаривала не только с родичами, но и с иными существами. Двигается она крайне медленно, но, может, у нее не очень много врагов, следовательно, вполне хватает одного органа чувств.

— Разумна, — повторил Вудс, — Разумна до такой степени, что к ней трудно относиться как к животному.

— Вы правы, — сказал Гилмер. — Быть может, она разумна ничуть не меньше нас с вами. Быть может, это — выродившийся потомок великой расы, что некогда правила Марсом… — Он выхватил изо рта сигару и швырнул ее на пол. — Черт побери! Предполагать можно что угодно. Правды мы с вами, вероятно, не узнаем, как не узнает и человечество в целом.

Доктор поднялся, ухватился руками за край резервуара с окисью углерода и подкатил его к аквариуму.

— А надо ли ее убивать, док? — прошептал Вудс, — Неужели надо?

— Разумеется! — рявкнул Гилмер, резко повернувшись на каблуках. — Представляете, какой поднимется шум, если узнают, что Меховушка прикончила экипаж звездолета и свела с ума животных в зоопарке? А что, если такое будет продолжаться? В ближайшие годы полетов на Марс явно не предвидится — общественное мнение не позволит. А когда следующаяэкспедиция все же состоится, ее члены, во-первых, будут готовы к ультразвуковому воздействию, а во-вторых, им строго-настрого запретят брать на Землю таких вот меховушек. — Он отвернулся, потом снова посмотрел на корреспондента: — Вудс, мы с вами старые приятели. Знаем друг друга давным-давно, выпили вместе не одну кружку пива. Пообещайте, что ничего не опубликуете. А если все-таки напечатаете, — зычно прибавил он и широко расставил ноги, — я вас в порошок сотру!

— Обещаю, — сказал Вудс, — Никаких подробностей. Меховушка умерла. Не вынесла жизни на Земле.

— Вот еще что, Джек. Нам с вами известно, что ультразвук частотой тридцать миллионов герц превращает людей в безмозглых убийц. Нам известно, что его можно передавать через атмосферу — вероятно, на значительные расстояния. Только подумайте, к чему может привести использование такого оружия! Наверно, те, кто бредит войной, рано или поздно узнают этот секрет, но только не от нас.

— Поторопитесь! — с горечью в голосе произнес Вудс, — Поспешите, док. Вы слышали Меховушку. Не длите ее страданий. Ничем другим мы ей помочь не можем, хотя втянуть втянули. Ваш способ — единственный. Она поблагодарила бы вас, если бы знала.

Гилмер повернулся к резервуару, а Вудс снял трубку и набрал номер редакции «Экспресс».

В его мозгу по-прежнему звучал тот щенячий скулеж — горький, беззвучный крик одиночества, скорбный плач по дому. Бедная, бедная Меховушка! Одна в пятидесяти миллионах миль от дома, среди чужаков, молящая о том, чего никто не в силах ей предложить…

— «Дейли экспресс», — послышался в трубке голос ночного редактора Билла Карсона.

— Это Джек, — сообщил Вудс, — Слушай, у меня есть кое-что для утреннего выпуска. Только что умерла Меховушка… Да, Меховушка, то животное, которое прилетело на «Привет, Марс-IV». Ну да, не выдержала, понимаешь… — Он услышал у себя за спиной шипение газа: Гилмер открыл клапан.

— Слушай, Билл, я вот о чем подумал. Можешь написать, что она умерла от одиночества… Точно, точно, от тоски по Марсу… Пускай ребята постараются: чем слезливей — тем лучше…

Солнце пропало за западной кромкой канала Скелетов, и мгновенно наступила ночь. Сумерек не было. Сумерки в разреженной атмосфере Марса — вещь совершенно невозможная. Марсианская ночь стремительно сковывала все вокруг ледяным дыханием, а мерцающие звезды отплясывали в почти черном небе жутковатый ригодон.

Несмотря на пять лет, проведенные в диких районах красной планеты, Кента Кларка по-прежнему завораживала эта внезапная смена дня и ночи. Только что светило солнце — а в следующее мгновение уже сияют звезды. Словно кто-то щелкнул выключателем и зажег в космосе гирлянды ярких электрических лампочек. Если смотреть с поверхности планеты Земля, они не выглядят такими большими, блестят не так ослепительно и дают гораздо меньше света.

Звезды дрожали и колыхались в остывающем воздухе. К полуночи, когда температура упадет до предела, их танец закончится. Они обретут более ясные очертания, уподобившись россыпи граненых алмазов на черном бархате, и каждая засияет своим собственным оттенком — белым, синим или красным.

Сквозь стены крохотного кварцевого иглу доносилось завывание ночного ветра, гулявшего среди изъеденных выветриванием шпилей и контрфорсов. В его стоны гармонично вплеталась далекая и такая же тоскливая охотничья песня Гончих. Эти здоровенные сухопарые лохматые зверюги во множестве обитали в глубоких каналах, охотясь на все подававшее хоть какие-нибудь признаки жизни. За исключением, конечно, Едоков.

Чарли Уоллес, пристроившись на корточках посреди иглу, выскребал шкурку марсианского бобра. Кент наблюдал за ловкими движениями его рук, за игравшими на лезвии ножа отблесками единственной радиевой лампочки, освещавшей их жилище.

Чарли — старожил. Мгновенные переходы марсианского дня в ночь давным-давно перестали казаться ему чудом. Двадцать марсианских лет он шел вслед за марсианским бобром, дальше и дальше забираясь в дикую местность, все глубже и глубже проникая в лабиринты малоизученных каналов, сетью раскинувшихся по поверхности планеты.

Его загорелое морщинистое лицо темнело в обрамлении торчавшей веником белой бороды. Тело Чарли казалось сделанным из стали — прочным каркасом, обтянутым коричневой дубленой кожей. Он знал все приемы и уловки, все дорожки и тропинки. Его по праву считали одним из самых старых обитателей каналов.

Спирали рефлектора отсвечивали красным. Энергия, накопленная за день в селеновых ячейках при помощи огромных солнечных зеркал, установленных на наружной стороне иглу, теперь расходовалась на обогрев жилища. Атмосферные конденсаторы негромко похрюкивали, а электролизер, используемый для получения воды, помалкивал в своем углу.

— Шесть штук. — Чарли тщательно расправил шкурку на коленях и погладил густой бурый мех морщинистой рукой. Его глаза, синие, похожие на осколок льда, довольно блеснули, — На сей раз мы недурно поживились, парень. Лучшая охота на моей памяти за последние лет пять.

— И не говори, — согласился Кент.

Охота действительно выдалась на славу. Всего месяц в каналах, а у них уже целых шесть шкурок. Большинство трапперов и охотников не- всегда способны добыть столько и за год. В фактории у Красной Скалы шкурки можно получить по тысяче за каждую. А то и больше. Самый ценный мех во всей Солнечной системе. На меховых биржах Лондона или Нью-Йорка их продадут втридорога. Палантин из таких стоит добрых сто тысяч. Густой, блестящий, плотный мех.

При мысли о нем Кента передернуло. Этому меху нельзя не быть плотным. В противном случае бобр не мог бы существовать. По ночам температура падает до минус сорока — пятидесяти по Цельсию и редко заползает выше минус двадцати в полдень. На Марсе холодно! Здесь, на экваторе, температура колеблется мало — в отличие от полюсов, где она поднимается до плюс двадцати летом, когда солнце висит над головой в течение долгих двадцати месяцев, и ныряет до минус ста и ниже зимой, во время столь же долгой полярной ночи.