Я поел и только-только сунул в зубы послеобеденную сигарету, как мой друг окликнул меня. Я бросился к цилиндру.

— Что случилось, Кен?

— Посмотри туда, Боб. Прямо передо мной, ну, там, где я только и могу что-то увидеть. Я пытаюсь понять, есть там что-нибудь или нет. Я бы поклялся, что видел какое-то белое пятно. Прямо между теми двумя холмами, где садится солнце.

Я напряг зрение, но передо мной по-прежнему расстилалась лишь голая пустыня. Я так ему и сказал.

— Там что-то странное, — продолжал Кен, — Я уверен, что я видел нечто странное. Похоже на необычное строение. Возможно, мои чувства как-то искажает эта посудина. С другой стороны, я многие возможности потерял, и те, что остались, скорее всего, начинают развиваться. Я смотрю на эту штуку уже какое-то время и, пожалуй, поручусь, что это не плод моего воображения.

— Но откуда может здесь, посреди пустыни, в добрых пяти сотнях миль от ближайшего жилья, взяться какое-то здание?

— Я не знаю, — ответил Кен, — Это старая планета. Здесь много непонятных вещей. Достань Тарсуса-Эгбо и подключи его. Он, наверное, за все эти годы, проведенные в цилиндре, стал видеть куда лучше самого глазастого орла. Если моя теория верна, он сможет нам помочь.

Я сходил к флаеру и взял второй цилиндр.

— Я не хочу тебя надолго отключать, — сказал я Кену, — Думаю, достаточно будет пары минут, чтобы узнать, есть там что-нибудь или нет.

— Подключи нас одновременно, знаешь, я долго думал об этом и теперь уверен, что к этому прибору может быть подключено сразу несколько цилиндров.

— Ты действительно так думаешь? Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

— Я уверен в этом. Ты же понимаешь, все, на что я способен, — это думать, вот я и думаю. Уверен, я разгадал принцип работы этой штуки. Я хочу поговорить с Тарсусом-Эгбо. Это, наверное, будет изумительное ощущение — болтать с другим маринованным мозгом.

— Ну… если ты уверен…

— Вперед, Боб. Ничего не случится.

Вытащив второй провод, я затаил дыхание, подсоединяя к приборчику еще один марсианский цилиндр. При малейшем признаке неполадки я был готов вырвать штепсель из разъема, но ничего страшного не произошло. Цилиндр с марсианином медленно начал светиться и приобрел свою обычную прозрачность.

Тарсус-Эгбо поморгал, словно просыпался от глубокого сна.

— Кор, — поприветствовал я его по-марсиански.

Он важно отозвался.

Я передвинул цилиндр, чтобы марсианин мог видеть моего друга.

Кен быстро изложил свою просьбу, и марсианин серьезно ответил:

— У меня действительно очень хорошее зрение. Землянин, твое предположение верно. У помещенного в цилиндр действительно обостряются имеющиеся способности. Я уверен, что разгляжу здание, если оно там, конечно, есть. А теперь передвинь мой цилиндр так, чтобы я мог туда посмотреть.

Я развернул цилиндр, а Кен подробно объяснил Тарсусу-Эгбо, где он видел странное здание.

— Ты прав, землянин, оно там есть, — ответил марсианин, — Это пирамида, одна из множества стоявших в этой пустыне в мое время, но их, еще до моей смерти, почти все уничтожили.

— Зачем? — удивился Кен.

— Тому есть две причины, — начал марсианин, — Эти сооружения были возведены древними людьми, которые следовали нечестивой религии и использовали пирамиды как храмы. Те, кто уничтожал эти постройки, получали огромную награду, поскольку в пирамидах неизменно находили несметные сокровища. Набожность и надежда на прибыль подхлестывали мой народ в их богоугодном деле. Вид уцелевшей пирамиды бесит меня. Я думал, что теперь-то уж все они должны были быть стерты с лица земли. Это оскорбление Келл-Рэбина, оскорбление всего Марса, что она до сих пор стоит здесь. Это нечистый след самого омерзительного культа, который когда-либо находил приверженцев на нашей прекрасной планете.

Мне показалось, будто я услышал слабый смех, исходящий из цилиндра Кена, но не был уверен, потому что он тут же заговорил:

— Что ты скажешь, Тарсус-Эгбо, если мой друг уничтожит эту пирамиду? Сможет ли он это сделать? Как думаешь, он найдет там богатство?

— Это была бы великая служба Марсу, если он сделает это, — с чувством сказал марсианин, — Я поблагодарю его, и верховный священнослужитель тоже его поблагодарит. Возможно, когда твой друг умрет, он удостоится чести быть заключенным в цилиндр, так же как и ты. Я прощу ему тот вред, который он нанес мне в безрассудном поиске знаний, и вознесу хвалу за разрушение пирамиды.

— Но, — возразил Кен, — мой друг не нуждается в твоей благодарности, равно как и в благодарности верховного священника. На самом деле, — на этот раз я уверен, что слышал смех, — он вряд ли захочет с ним встретиться. И я, пожалуй, буду возражать, если он захочет оказаться в цилиндре. Его интересует только богатство, которое можно найти в пирамиде.

— Если это все, чего он хочет, — прогремел Тарсус-Эгбо, — он его там найдет. Сокровища, которые потрясут его воображение. Драгоценности, которые подобны пламени, и драгоценности, подобные льду, камни, которые наливаются глубокой синевой, как предвечернее небо. Также он там найде…

— Подожди, — загудел Кен, — Ты понимаешь, что ты во власти моего друга? Ты понимаешь, что он может очень разозлиться, если не обнаружит в пирамиде тех сокровищ, которые ты так ярко расписал? Ты понимаешь, что он может прийти в дикую ярость и разобьет твой цилиндр, уничтожив твое бессмертие? Мой друг скор на расправу, и лучше не испытывать его терпение.

— Он найдет сокровища, удивительные сокровища, в этой пирамиде, — настаивал марсианин, охваченный ужасом.

— Но откуда ты знаешь, что твои соотечественники не забрали их оттуда? Если пирамида до сих пор стоит посреди пустыни, то это вовсе не значит, что и сокровища тоже там.

— Они там, — повторил марсианин, — Если бы мой народ нашел пирамиду, ее бы сровняли с песком пустыни.

— Я думаю, это все, что он может нам сказать, Боб, — сказал Кен, и я отсоединил цилиндр марсианина.

— Для меня все это новость, — признался я своему другу. — Я очень долго изучал историю марсиан, пока они не вышвырнули меня прочь, но я первый раз в жизни слышу об этих невероятно древних строениях.

— Неудивительно, что ты ничего не слышал, — успокоил меня Кен. — Это слишком тесно связано с их религией. Думаешь, ты мог бы хоть что-то узнать об этом культе от самих марсиан? Мы наткнулись на следы их еще более древних религий помимо их воли и очень дорогой ценой.

— Это совершенно меняет дело, — кивнул я.

Кен на мгновение замешкался, потом продолжил свою мысль:

— Я понимаю. С помощью сокровищ, которые расписал Тарсус-Эгбо, можно многого добиться. Добиться всего, чего бы нам захотелось. Эти богатства, Боб, если мы сможем их добыть, чрезвычайно важны для нас. Ведь это означает, что мы сможем продолжить свою отложенную партию против марсиан. Это будет означать, что после всего случившегося нам не придется отказываться от мести. Это означает также, что наконец, приняв все необходимые меры предосторожности, ты сможешь исследовать кости Келл-Рэбина. Стоит попробовать.

— Да, стоит, — ответил я. — И мы попробуем этой же ночью. Мы сможем долететь до пирамиды за несколько минут.

— Да уж, от меня теперь, кроме советов, ничего не добьешься. Хотелось бы мне по-прежнему иметь пару крепких рук, чтобы помочь тебе. Двое могли бы сделать больше, чем один. Но все, что я могу, — это сидеть в стороне, поддерживать разговор и давать советы.

— Ну и хорошо, старик, — утешил я его, — Теперь я тебя отключу. Я подсоединю прибор к генератору во флаере и подключу тебя снова, так что ты ничего не пропустишь.

— Не волнуйся ты из-за меня, — запротестовал Кен, — Я и так для тебя слишком большая обуза…

— Слушай, заткнись, — бросил я и выдернул разъем, заставив его замолчать самым эффективным образом.

Я бился целый час и при помощи тех немногих инструментов, которые были под рукой, сумел приоткрыть запечатанную дверь огромной пирамиды, которая мрачно возвышалась посреди холодной ночи марсианской пустыни. Надо мной висели две луны, и тысячи звезд были приколоты к черно-синему небу наподобие драгоценных булавок. Ночной ветер пустыни тоскливо завывал, натыкаясь на пирамиду. Атомный генератор флаера мягко гудел, снабжая энергией фонари и пульт управления. К нему я подключил и прибор, который позволял цилиндру с мозгом Кена находиться в рабочем состоянии.