Не торопясь начинать разговор, подполковник взглядом ощупывала заключенного, отмечая великолепно развитую мускулатуру, крепкие кисти, толстую шею. Отличный жеребец, такие попадаются нечасто…

– Почему вы здесь, товарищи? – внезапно и звонко спросила она, заметив, как вздрогнули все трое.

Вопрос этот, иногда звучавший под перламутровыми сводами несколько раз за день, был отрепетирован Чэнь так добротно, что неуютно шевельнулся даже старший лейтенант Ху.

– Молчите?! Я отвечу за вас…

Юйдяо поднялась со стула, небрежно бросила фуражку на стол. Бросила так, чтобы кокарда оказалась повернутой к заключенным, смотревшим вниз. Легким движением оправив волосы, комендант заложила руки за спину и неожиданно, совсем не по-женски, хрустнула шеей.

– Вы нарушили закон! – рявкнула она так, что стоявший справа старик пошатнулся. – Посягнули на собственность Поднебесной, наплевав на правила! В древнем прошлом нашей великой державы за подобное вы бы лишились носов или глаз. С детства крадет иголки, станет взрослым – украдет золото… Так говорили предки, а они были мудры. Что будет с вами, товарищи, дальше? Сегодня украл, завтра – убил, послезавтра предал страну?!

Она неспешно обогнула стол, прохаживаясь вдоль незадачливой троицы. От заключенных несло потом, пылью и страхом. Диким, достигшим пика, за которым слабые рассудком падают в бездонную пропасть безумия.

– Вы трое – проклятые судьбой воры! – Подполковник не кричала, но ее хорошо поставленный командирский голос разлетался среди мерцающих стен эхом церковных колоколов. – Ничтожные личинки, мерзкие опарыши на теле китайского народа. Вы пытались украсть еду не у меня. Не у Председателя. Вы крали ее у родных братьев и сестер, возомнив, что вам можно все!

Она подступила к молодому силачу, жадно вдыхая его резкие дразнящие запахи. Чуть не сбилась с заготовленной речи, но удержала себя в узде. Удержала, предвкушая сладкое и от того заводясь еще сильнее.

– Пока мы работаем, еще не окрепшая после Перерождения республика снабжает нас продовольствием, обделяя собственных детей, матерей и дедов. Но вам этого мало, не так ли?! Вам хочется больше! Вам хочется, чтобы караваны с продовольствием шли беспрерывно, и вы могли жировать без меры, обрекая провинции Поднебесной на мучительную смерть от голода?! А быть может, вы хотели продать еду на черном рынке, чтобы потратить деньги на проституток или наркотики?!

Подполковник замолчала, облизнув пересохшие губы. Подавила восстающую из глубины сердца злость, способную помешать ответственной работе. Да, она верила тому, что говорила, и от того слова яростной проповеди били пленников больнее плети.

– Будь моя воля, – с презрением продолжила Чэнь, поочередно осматривая каждого из заключенных, – я бы вас расстреляла. Немедленно. На глазах у сотен. А запись казни выложила во внутреннюю сеть комплекса, чтобы отбить соблазн у тех, кто пойдет по вашим следам!

Старик чуть не упал в обморок, но стоящий в центре вор подхватил его за локоть. Сжался, будто за эту вольность подполковник могла ударить его или даже убить на месте, крепко зажмурился.

– Но ваша казнь запомнится жителям комбайна на неделю, может быть – на две, – процедила Юйдяо, презрительно не обращая внимания на шатающегося старика. – А о том, что справедливое наказание настигнет любого гражданина Поднебесной, помнить нужно всегда! Старший лейтенант Ху!

– Здесь, товарищ подполковник! – Болло щелкнул каблуками высоких армейских ботинок.

– Этим двоим, – мотнула головой Чэнь, – по сорок ударов палкой. Публично. Затем в карцер на две недели, вести прямую трансляцию в сеть комплекса. Этого, – она хищно прищурилась, едва удерживаясь, чтобы не схватить свою жертву за блестящие черные пряди, – на дополнительное дознание, отконвоировать лично.

– Будет исполнено, товарищ подполковник! – лихо козырнул адъютант, снимая с пояса мягкие самозатягивающиеся наручники.

Дверь открылась, вошли конвоиры.

Теперь без чувств грозил остаться и второй из заключенных – его так же, как старика, выводили из Перламутровой комнаты под локотки. А вот молодой силач, избранный подполковником, казалось, наконец-то сопоставил все, что когда-либо слышал про грозную Чэнь Юйдяо.

Ноги его приросли к полу, плечи окаменели, и старшему лейтенанту Ху пришлось даже нанести пленнику легкий удар пальцами в шею, чтобы заставить того заломить руки.

Зажав заключенному болевой центр на предплечье, Болло повел его к двери, будто стреноженного бычка. Подполковник, надевая фуражку, провожала черноволосого долгим, полным голода взглядом.

Сегодня вечером, когда ее рабочий день подойдет к концу, она вернется в спальню, которую они с Болло называли «помещением дополнительного дознания». И тогда гармония вселенной до самого краешка наполнит душу ее, преисполнив силой.

Умеет гулять казак.

Во все времена умел, что кубанский, что сибирский. Вот и сейчас было видно – всей душой веселятся служивые, искренне, чтобы через край перехлестывало. Человек тридцать кутило, а шум над открытым летним кафе стоял такой, будто собрали целую роту.

С одного края пела гармонь, слышался стройный хор густых мужских голосов. С другого – хвалились удалью молодые урядники, подбрасывая и ловя обнаженные шашки. Стальные клинки агрессивно сверкали под яркими лампами, освещавшими кафе, отчего по глазам били «зайчики».

Отточенные под бритву шашки, конечно, являлись анахронизмом, обязательной частью военной формы Сибирского казачьего войска, и на фоне современного камуфляжа, грозных «коловоротов» или «разгрузок» смотрелись дико. Однако зрелище завораживало именно своей дикарской простотой, напоминая о временах, когда на врага ходили в лихую кавалерийскую атаку.

Вебер задержался на перекрестке, с легкой улыбкой наблюдая за праздником.

Вероятно, там чествовали получение новых чинов – нескольких парней явно держали в центре внимания, постоянно похлопывая по есаульским – без звезд, погонам. Официанты подносили новые бутылки с ледяной водкой, закуски только и успевали обновляться.

Правоверная часть ватаги к алкоголю не прикладывалась, но и смотрели без осуждения. Сейчас таких в СКВ немало, почти половина, на дворе не XIX век, когда мусульманские татары составляли всего процент воинства. Пили кисломолочное или просто холодный чай, на хмельных друзей не обижались, а шумели неподдельно, честно разделяя радость.

Над пластиковыми столами кафе вообще царила атмосфера дружелюбия, а испугаться разгоряченной праздником братии мог только приезжий или плохо знающий казачьи традиции.

Старшины и полковники, негромко обсуждая что-то личное, сидели в стороне, на забавы младших чинов взирая с отцовской теплотой. Только иногда кто-то позволял себе крякнуть с ехидной улыбкой, покручивая ус – в нашу молодость, мол, мы с саблями-то ловчее управлялись. Фуражки с алыми околышами лежали на коленях и столах, воротники были расстегнуты, в пальцах лениво дымились сигареты. Ночной город опутывала летняя духота, влажная и пропахшая свежим глинопластиком.

Новосибирцы, напротив кафе предпочитавшие ускорить шаг, на веселящихся служивых смотрели все же с опаской, настороженно. Полицейские – с умеренным любопытством, тремя небольшими группками патрулируя окрестности. Вели наблюдение, фиксировали каждый шаг, но с замечаниями не лезли. Сегодня «барсам», а в частности – казакам, дозволялось многое, почти как во времена советских революций.

Еще раз оглянувшись на пирушку, Вебер побрел дальше. Вниз и вниз по Красному проспекту, как делал почти каждый вечер. Почти каждый вечер, теплый, душный и тягучий, будто сосновая смола.

При воспоминаниях о лесе Илья машинально потянул носом воздух, не почуяв ничего, кроме обычного городского набора ароматов – бетон, асфальт, пыль и жженая резина мобильных покрышек.