— Теодор Харкер, — сказал Пост, глядя на фотографию мужчины с ястребиным носом, одетого в черное. — Большой режиссер, Дейв Гриффит[108] своего времени. Рядом с ним Курт Лозофф. С ним я тоже работал, некоторые говорили, что он даже лучше, чем Вон. Но сейчас его уже никто не помнит. Никому это не интересно.

Он отвернулся, и Клейборну показалось, что старик пытается скрыть свои чувства. Однако тот протянул руку и включил свет рядом с портретом, который висел отдельно от прочих в горделивом великолепии.

Великолепие. Только этим словом можно было описать то, что увидел Клейборн в свете лампы. Это оказалась не фотография, а портрет маслом. Девушка была молодая и очень красивая. Черты ее лица показались ему смутно знакомыми. Где-то он уже видел эти глаза и эту улыбку.

— Дон Пауэрс, — улыбнулся старик. — Вот откуда я взял название своего мотеля. «Рассвет».[109]

— Я, кажется, видел фильмы с ее участием, — сказал Клейборн. — Она ведь была актрисой?

— Да, но снималась только в немых фильмах. Могла бы сниматься и дальше и стать величайшей из всех.

Голос Тома Поста поник, и Клейборн взглянул на него.

— Вы любили ее?

— До сих пор люблю.

— Что произошло?

Старик пожал плечами.

— Она ушла из кино. Вышла замуж за кого-то, не принадлежавшего к киноиндустрии. Умерла много лет назад. — Он выключил свет и посмотрел из темноты на Клейборна. — Все умерли. И я скоро умру, и, наверное, так и должно быть.

— Не торопите события. Вы еще полны сил.

— А когда они иссякнут? — Пост покачал головой. — Видал я дома престарелых. Вам известно, каково это, когда все ваше имущество умещается на полке длиной один фут рядом с вашей кроватью? Люди, у которых прежде были дома, полные всевозможных вещей, обходятся пластмассовой расческой, треснувшим зеркалом, одним стаканом, выцветшей полароидной карточкой, на которой запечатлены внуки, не навещавшие их три года. И это еще не самое худшее. Утрачены достоинство, право на частную жизнь, самоуважение. И надежда. Вот это настоящая потеря.

Таково будущее, и мы все его боимся. Конечно, они постараются избавить тебя от чувства беспокойства, будут пичкать лекарствами. Когда тебя лишат твоих чувств, это будет последняя кража. Скажите, доктор, что лучше — усмиренные улыбки или подавленные слезы?

— Это не только медицинская проблема, — ответил Клейборн. — Когда мир рушится, то, чтобы понять почему, мы должны пересмотреть наши привычные культурные установки и ценности.

— Будьте спокойны, рецептов найдено немало, — кивнул Том Пост. — И с каждым годом добавляются все новые. Изомерия.[110] Органическая пища. Дзэн-буддизм. Обратная биологическая связь.[111] Группы встреч.[112] Трансцендентальная медитация. Бег трусцой. — Он улыбнулся. — И где все эти совершенные образцы?

— Хотел бы я знать. — Клейборн поставил пустую чашку на столик. — Но мне надо идти…

— Простите. Не хотел загружать вас всем этим.

— Не надо извиняться. В том, что вы говорите, много верного. Я правда так думаю.

— Спасибо. — Пост захихикал. — Некоторые считают, что самое ценное, что может выйти изо рта старика, — это его вставные зубы.

Клейборн направился к двери, и хозяин последовал за ним.

— Забыл спросить, — произнес он. — Эта картина, которой вы интересуетесь… «Безумная леди». Как там идут дела?

— Это долгая история.

— Интересно было бы послушать. — Пост придержал дверь Клейборну, выходившему во двор. — Если освободитесь к шести часам, может, зайдете ко мне, поужинаем? Я не самый великий повар на свете, но обещаю не отравить вас.

— Отлично, — ответил Клейборн. — Я должен вернуться во второй половине дня. Вас устроит, если я дам знать, когда приду?

— Я буду здесь. — И светловолосый старик снова захихикал, глядя, как Клейборн направляется к своей машине. — Удачи вам.

Уже тронувшись с места, Клейборн, казалось, все еще слышал эхо этого нервного хихиканья и снова принялся размышлять о Томе Посте. Было ли одиночество единственной причиной его гостеприимства и любопытства?

Из сказанного им в это утро становилось очевидно, что старик не только одинок, но и ожесточен. Сидит себе темными вечерами, размышляет, пытается вернуть прошлое и воскресить мертвых.

Но именно это делал и Норман Бейтс. И у Нормана тоже был мотель.

Клейборн сразу отбросил эту мысль или, во всяком случае, попытался отбросить. Аналогия была слишком уж произвольной. Пост не производил впечатления человека, который зациклился на своей матери и прячет ее тело. Все, что у него было, — это портрет девушки, которую он любил. Мертвой девушки…

Что-то в глазах и улыбке этой умершей девушки показалось Клейборну знакомым. Не из других изображений Дон Пауэрс, а из того снимка в газете. Лицо было другим, но глаза и улыбка принадлежали Мэри Крейн.

Невозможно. Сколько всего существует основных типов лица — тридцать семь? Наверное, есть тысячи девушек, в чертах которых можно усмотреть такое же сходство. Взять хоть Джан Харпер, к примеру…

Он покачал головой. А ведь она могла стать твоей минувшим вечером. Почему же не стала? Ты ведь хотел ее.

Клейборн вздохнул. Все так, но хотел ли он ее так же, как Том Пост свою Дон, настолько, чтобы потом прожить с ней целую жизнь — наяву и тем более в воспоминаниях? Он честно признался себе, что не знает ответа. Скорее всего, это останется просто воспоминанием, если Джан не сможет простить его за то, что он отверг ее. Или если что-то с ней произойдет…

Он подумал о звонках, которые недавно сделал. Впервые у него было нечто большее, чем предчувствие или профессиональная догадка. Теперь у него было оружие, в котором он нуждался, и он собирался им воспользоваться.

Если он сможет найти Марти Дрисколла.

Но когда Клейборн припарковал машину и подошел к административному зданию, то обнаружил, что офис Дрисколла закрыт и заперт на ключ. Даже мисс Кедзи не работала по воскресеньям. Он мог бы догадаться, что прежде следует позвонить и сюда. Возможно, он сумеет найти Роя Эймса.

Клейборн прошел по коридору мимо закрытых дверей, затем, приближаясь к комнате Эймса, ускорил шаг. Она была открыта.

Открыта и пуста.

Означало ли это, что Эймс находился где-то на студии? Не исключено. Во всяком случае, стоило поискать.

Вновь оказавшись на пустынной улице, Клейборн направился в сторону павильона номер 7. Наверное, Джан сегодня репетирует с Виццини. Если так, то, возможно, и Эймс там же. Ну да, вон и раздвижная дверь открыта.

За дверью было темно и прохладно. Он осторожно двинулся вперед, надеясь увидеть свет и разглядеть какие-либо признаки жизни. Но в павильоне стояла тишина, и только в дальнем углу горел свет — за спальней, где был пожар.

Именно там он видел ванную и душ шестого номера в мотеле Бейтса.

Сам Клейборн, разумеется, никогда в этом номере не был. Мотель сгорел за несколько лет до того, как Норман стал его пациентом. Но место было вполне узнаваемо по описанию Нормана — точнее, весьма узнаваемо: плитка на стенах, фарфоровая раковина, сверкающие краны и тяжелая занавеска над ванной.

Место преступления.

Он поймал себя на том, что пытается представить, как это было: кровь на стенах, в ванной лежит обнаженная фигура, из крана бежит вода, а в месте стока собирается розовая пена. А над всем этим возвышается другая фигура…

Однако эта ванная комната была всего лишь декорацией с тремя стенами, и в ней стоял Рой Эймс. Он повернулся к Клейборну.

— Что вы здесь делаете?

— Ищу вас, — ответил тот. — Я звонил вам вчера вечером. Где вы были?

— Здесь. — Сценарист кивнул. — Да-да. Я всегда считал, что охрана — это фарс, но хотел в этом убедиться. Любой в состоянии перелезть через стену. Возможно, мне помог туман, но теперь я знаю, насколько легко это сделать. Слава богу, Джан сегодня отменила репетицию.