Дверь открылась, бросив на двор прямоугольник света. Это выглянула Друсилла, жена Тайрела.

— Идите в дом, поешьте, — сказала она.

Слаще слов я в жизни не слышал.

Мы с Кэпом вынырнули из темноты — в теплых куртках, с револьверами на поясе. Повесили шляпы на колышки, помыли руки в тазу. У Кэпа взгляд был такой, что молоко бы скисло.

За столом сидел Тайрел, свежевыбритый, аккуратный — дальше некуда. Не знаю уж, когда он нашел время, но я решил, что у такого как он человека это просто привычкой становится — являться к завтраку свежевыбритым. Сдается, если я когда соберусь жить с женщиной, то мне придется здорово поработать над своими манерами.

Мне в жизни мало довелось повидать женщин, и я чувствовал себя не в своей тарелке, когда они крутились рядом. Но я видел и преимущества. Все ж таки как-то на душе уютнее, когда слышишь ее легкие шаги, побрякивание тарелок у нее в руках, когда видишь, какая она красивая.

Ма тоже была на ногах. Она уже больше не молодая, и ревматизм ее малость скрутил, но Ма никогда не останется в постели, если кто-то из ее ребят уезжает.

Комната была согрета огнем в печи, приятно пахло жареным беконом и вскипевшим кофе. Тайрелова жена получила правильное воспитание. Не успели мы с Кэпом сесть за стол, как перед каждым уже оказалась кружка с кофе, над которым клубился пар.

Друсилла была тоненькая и красивая, как трехмесячный олененок, и глаза у нее были большие, темные и теплые. Счастливый человек этот Тайрел.

Кэп был неплохой едок, он деловито склонился к своей тарелке и не отвлекался. И я старался не отстать — съел яичницу из семи яиц, девять ломтиков бекона и шесть горячих лепешек, запил пятью кружками кофе.

Тайрел глядел на меня серьезно, без улыбки. Потом поднял глаза к Дру:

— Я бы предпочел платить за его одежду, а не за кормежку, — сказал он.

Наконец я поднялся и взял в руки винчестер. В дверях остановился и глянул на Ма, потом обвел взглядом комнату. Она была теплая, уютная, приветливая. Это был дом. Раньше Ма никогда не имела много, да и сейчас это еще не богатство, но все же лучше, чем когда-либо раньше, и она тут счастлива. Ребята хорошо позаботились о ней, да и о себе тоже.

А я? Самое меньшее, что я могу сделать — это попробовать чего-то добиться. Родился самым старшим, а значу меньше всех если вообще что-то значу.

Тайрел вышел из дому, когда я уселся в седло, и протянул мне книжку Блэкстона — он видел, как я ее листал.

— Бери, Телл, — сказал он, — и читай. Это — закон, по которому мы живем. Много людей думали много лет, чтобы выработать его.

У меня никогда не бывало своей книжки раньше, и никогда я не брал книжки ни у кого, но, оказывается, приятно чувствовать, что она лежит в седельной сумке до своего часа, чтобы возле многих лагерных костров, ожидающих меня впереди, передать мне послание от тех людей.

Обычно в те места, куда мы направлялись, ездили по старой Испанской Тропе, но по совету Кэпа мы двинулись на север, к Сан-Луису и старому Форт-Массачусетсу — так мы сможем избежать засады, если кто-то нас поджидает.

На ночь мы остановились среди сосен в полумиле за Черным озером.

До этого мы проехали через деревушку Гуадалупита — без остановки. В местах, где людей мало, они становятся здорово любопытными. В далеких горах новости — дело редкое. Два человека, направляющиеся на север с шестью вьючными лошадьми, обязательно вызовут разговоры.

Ночь была спокойная, не много таких достанется на нашу долю в течение долгого, долгого времени.

Койоты приставали с вопросами к луне и, насторожив уши, прислушивались к эху своих голосов. Где-то выше по склону возился в кустах старый гризли, но до нас ему дела не было, он все бормотал себе что-то под нос, как ворчливый старик.

К тому времени, как вода для кофе уже стояла на огне, Кэп раскрыл рот и заговорил. Его трубка дымила потихоньку, я жарил бифштексы.

— В жизни мне не приходилось встречать человека, чтоб так хладнокровно держался в минуту опасности, как твой брат Тайрел. Единственный раз он заставил меня поволноваться, когда схлестнулся с Томом Санди.

Ты не слышал рассказов про Санди? Он был наш друг. Совсем неплохой человек, не хуже любого другого, кто когда-нибудь снимал шкуру с бизона, но все же когда Оррин начал прибирать к рукам то, что Том Санди думал заполучить сам, начались неприятности.

Санди был человек крупный, красивый, любитель посмеяться, образованный и из хорошей семьи, но чистый дьявол в любой драке. И вот, когда Оррин начал его вытеснять — хотя Оррин-то хотел с ним поделиться и даже согласен был уступить ему, — ну, Том озверел и повел себя неправильно, и тогда Таю пришлось обойтись с ним круто.

— Тай умеет обращаться с оружием.

— Стрельба — дело самое неважное, — раздраженно сказал Кэп. — Любой человек может спустить курок, а если потренируется, так научится быстро вытаскивать револьвер и стрелять метко, но дело не в этом. Главное — как ты держишься, когда на твои выстрелы отвечают.

Никогда раньше я не слышал, чтобы Кэп столько говорил, но Тайрел был для него одним из немногих источников вдохновения, и я понимал, почему.

Золото — это такая тайна, которую сохранить нелегко.

Добрый и злой, сильный и слабый — все слетаются на теплый огонек, который исходит от золота.

Настал день, мы тронулись в путь, и скоро прямо перед нами возникла Гора Ангельского Огня, и Старый Таосский Проход врезался в холмы впереди и чуть левее от нас. Кэпа Раунтри все тревожили следы, которые за нами оставались, и он не ослаблял внимания.

На длинных пологих склонах ветер бормотал в вершинах сосен, пока мы спускались в горную долину Орлиное Гнездо. Тропа на Симаррон углублялась в горы к востоку от нас, так что я оставил ненадолго наш караван и осмотрел землю там, где тропа выбегала из долины. Следы говорили, что на север, к Элизабеттауну, проехали несколько одиночных всадников и по крайней мере один отряд.

Мы остановились и посовещались. Можно было направиться вдоль речки Морено-крик прямо в город или обогнуть гору вдоль Команч-крик, но лучше было сделать вид, что нас ничто не тревожит, въехать прямо в городок, остановиться, поесть и обронить между делом, что мы, мол, собрались в Айдахо, где у меня есть заявка.

Элизабеттаун все еще был пунктом снабжения для немногочисленных старателей, работающих в горах, да еще здесь болталась грубая и необузданная толпа, застрявшая после сражений Гранта. Мы загнали своих лошадей в заброшенный кораль и заплатили какому-то мексиканцу, чтоб присмотрел за ними и за нашим снаряжением.

Пока мы шагали к ближайшему бару, Кэп рассказывал мне, что там убили человек восемь или десять, и мне было понятно, почему. Здесь, в комнате размером сорок футов, тянулась стойка длиной двадцать футов. Расстояние такое короткое, что промахнуться трудно.

— Кормежка тут хорошая, — сказал Кэп. — Их повар раньше был шефом в ресторане большого отеля на востоке — пока не убил человека и вынужден был смываться.

Люди у стойки имели довольно ободранный вид, но это ничего не значило, потому что хорошие люди могут выглядеть такими же потрепанными и грубыми, как и плохие, да зачастую так оно и бывает.

— Вон тот, с бородкой генерала Гранта, — заметил Кэп, это Бен Хоубз… он объявлен в розыск в Техасе.

Подошел бармен.

— Что прикажете? — и глянул на Кэпа Раунтри. — Давненько тебя не видел.

— И еще долго не увидишь, — сказал Кэп, — если не выберешься в Айдахо. У нас там заявка… Что это там за белоголовый малыш вместе с Беном возле стойки?

Бармен пожал плечами.

— Приблудный… хочет сойти за опасного парня. Ну, кладбища я пока не видел.

— Есть у тебя птица? Приготовь мне жаркое.

— Мне то же самое, — сказал я, — только двойную порцию, и еще кусок говядины, если найдется.

— Поваренок сейчас жарит — лучшей вы в жизни не ели.

Бармен отошел, а Кэп сказал:

— Сэм — парень что надо. Он нейтральный, как ему и положено. Не хочет иметь неприятностей.