Я выключила магнитофон и откинулась на стуле. Рука устала писать протокол, а голова отказывалась верить тому, что я только что записала. Жена главы государства легко уходит от своей охраны, тайно посещает диссидента и его мать, а теперь – меня…
Но все выглядело правдоподобно – во всяком случае, она так думала. Я взглянула на нее.
Поняв, что допрос окончен, она расслабилась на стуле, вытянула вперед ноги с красивыми ляжками и снова сняла запыленные туфли-лодочки, давая отдых своим подагрическим косточкам.
Я встала, включила электроплитку и заварила в джезве ячменный кофе. Кофе я обожаю, но достать в Полтаве настоящий кофе просто невозможно. А ячменный кофе – это почти помои, одно название. Но если я возьмусь за дело, которое предлагает мне Горячева…
– Ну? Что вы думаете? – нетерпеливо сказала Лариса.
– Хотите кофе? – спросила я. – Правда, это ячменный эрзац, но…
Я сняла с электроплитки джезву, пошла с ней к своему импровизированному письменному столу и по дороге… По дороге, посреди комнаты я как бы случайно споткнулась и опрокинула джезву с горячим кофе прямо на туфли Горячевой. Она успела рефлекторно поджать ноги, чтобы уберечься от брызг, но ее туфли, ее красивые туфли-лодочки были залиты кофе. А я воскликнула в притворном ужасе:
– Ой! Что я наделала! Простите!..
Схватив эти туфли, я отошла к окну, к свету и стала вытирать их посудной тряпкой, громко ругая себя без остановки:
– Господи! Как же я споткнулась на ровном месте, идиотка такая! Но я вам другие куплю, честное слово!.. Черт, не оттирается! – Тут я что есть сил нажала на каблук – якобы для того, чтобы стереть с него кофейное пятно.
Каблук отошел от подошвы, точнее выдвинулся с негромким скрипом, словно сидел в потайных пазах. Конечно, этот каблук был пустотелый, как я и подозревала. А в нем… В нем была маленькая пластмассовая капсула-радиомикрофон, и я тут же «закрыла» каблук, задвинула его на место. При этом я все время говорила громко, не останавливаясь:
– Господи, какая я неумеха! Этот ячменный кофе не оттирается! «Made in Italy» – такие туфли я вам, конечно, нигде не достану, но деньгами…
– Да бросьте! – сказала Горячева. – У меня таких туфель!..
«Интересно, сколько же у нее таких туфель? – подумала я. – Ведь она, как жена главы правительства, не может каждый день ходить в одной и той же обуви вроде нас, смертных. Она должна менять туфли даже по нескольку раз в день: утром, для деловых встреч, – одни, вечером, для концерта или дипломатического приема, – другие. И в каждую пару туфель кто-то вставил по микрофону? Но кто? КГБ? Милиция? Кремлевская охрана? Кто бы они ни были, они слышат сейчас каждое ее слово…»
Все эти мысли мигом пронеслись у меня в голове, но их тут же сменила другая: как же быть? Принимать предложение Горячевой или отказаться? Впрочем, я ведь уже в игре. В их игре. В радиусе не больше километра от моего чердака находится сейчас кто-то, кто слышал, как Горячева рассказала мне про будущее покушение и как я «случайно» оступилась, вылила кофе на туфли и выдвинула каблук. Скрип этого каблука в скрытых пазах подошвы должен был отозваться в наушниках слухача с десятикратной силой…
Так как же быть?
Пока речь шла об американской гадалке, ее предсказаниях и таинственном исчезновении из гостиницы «Пекин», я могла считать это Ларисиной паранойей. Даже ее муж, Михаил Горячев, не принимал эти предсказания всерьез. Но микрофон в каблуке меняет дело! Если кто-то следит за каждым шагом Ларисы, то этот «кто-то» был, конечно, и при ее встрече с американкой. И если американка исчезла в первый же вечер, то похитить ее мог тоже только этот «кто-то». Значит, американка и вправду могла сорвать задуманное покушение. Но в таком случае – покушение реально!
И вдруг впервые за все это время я подумала: да, покушение возможно! Почему-то не страстные заклинания Ларисы Горячевой и даже не предсказания американской гадалки, опубликованные в газете еще восемь месяцев назад, а именно мини-микрофон в каблуке убедил меня в этом…
– Так что вы решили? – нетерпеливо спросила Горячева.
Я подошла к своему комоду, встала на колени, выдвинула нижний ящик и достала из него картонную коробку. В коробке, тщательно завернутые в чистую бумагу, лежали мои единственные выходные туфли – финские, 110 рублей пара! Я вытащила их, развернула, потом передвинулась на коленках к Ларисе и стала надевать туфли ей на ноги. Как я и думала, у нас с ней оказался один размер…
– Вот поносите пока мои… – говорила я. – У нас с вами один размер. А то я ваши так уделала кофе… Завтра по дороге на работу я занесу их в химчистку, может, они отчистят…
Это была поклевка, брошенная наобум. Тот, кто нас слушал, должен был понять, что ее туфли останутся у меня…
– Да при чем тут туфли! – нетерпеливо отмахнулась Горячева. – Я спрашиваю: вы принимаете мое предложение или нет? – И не выдержала, крикнула мне в лицо: – Да или нет?
– Я хочу подумать до завтра, – ответила я буднично, словно речь все еще шла о туфлях, а не о жизни ее и мужа. – Не сердитесь, Лариса Максимовна. Понимаете, это все так неожиданно, что…
Но Горячева уже вскочила и шагнула к двери.
– Дура! – крикнула она мне с порога. – Я тебе, как родной дочери, доверилась! А ты… Дура! Все вы так! Сволочи! Трусы! – И, яростно хлопнув дверью, вышла.
Ее, а точнее, мои каблуки громко процокали по лестнице, а затем – под моим окном. Я высунулась в окно, чтобы окинуть взглядом окрестность. Лариса быстро шагала по тротуару. Братья-палестинцы Василь и Руслан мирно играли на тротуаре – резали на части мохнатую гусеницу. Лариса переступила через них и пошла дальше. На углу Карла Либкнехта стояла худющая, как собака, свинья Розка и, загораживая Ларисе дорогу, с громким чавканьем жевала опавшие каштаны. Но Горячева и тут не свернула с пути. Даже не замедлив шага, она так пнула свинью ногой, что Розка, трусливо хрюкнув, отскочила в сторону…
А я еще раз оглядела сверху свою тихую улицу. В тени желтеющих тополей и каштанов стояли белые, мазанные известкой хаты с дворами – огородами и яблоневыми садами. Где-то за этой рыже-осенней зеленью прятались те, кому я сейчас очень нужна. Я не видела их, но поздравила себя. По моим подсчетам, у меня было не так уж много времени для того, чтобы приготовиться к очередному стуку в дверь.
3
17.12
Они пришли через двадцать семь минут. Честно говоря, я ждала их раньше, но, наверное, у них были осложнения на пути Ларисы к аэропорту. Не исключено, что по дороге туда она пнула ногой не только свинью Розку…
Однако и я не теряла времени зря! За эти двадцать семь минут я не только спешно расставила по местам свою нехитрую мебель, но и, быстро умывшись, переоделась в свой парадный милицейский мундир, подпоясалась ремнем с кобурой, в которой лежал мой «ПМ» – пистолет Макарова, и самым тщательным образом навела марафет на лице – даже польские тени для век употребила, что делаю только в исключительных случаях, французская и финская косметика исчезли из продажи уже лет восемь назад, а теперь и польские тени для век стали появляться все реже – наверное, из-за «Солидарности».
Конечно, я понимала, что, занимаясь марафетом, я окончательно теряю нитки «мохер», но черт с ними, с этими нитками. Мне теперь не до мохера! Ни за что ни про что, вдруг, как подарок с неба, как выигрышный лотерейный билет, я получила редкий, да что там редкий – единственный в жизни шанс выскочить из этой украинской провинции, из ежедневной рутины разбора пьяных драк в очередях, охоты за подпольными абортами, самогонщиками, проститутками, наперсточниками, жуликами-кооперативщиками и прочим быдлом. А кроме этого шанса…
«Господи, Анька, только не загадывай!» – твердила я себе, лихорадочно вертясь перед маленьким зеркальцем, стоявшим на комоде. Но в глубине души я, конечно, загадывала и не меньше как на молодого московского принца с погонами полковника КГБ. Почему я считала, что за Ларисой следит именно КГБ – не знаю. Наверное, потому, что она сама назвала их своими врагами номер один. «Что ж, – думала я, – при любом раскладе – раз они разрешили Ларисе приехать ко мне и не мешали ей исповедаться в моей комнатухе, значит, у них будет какое-то предложение, и я могу себе представить какое… Но уж я поторгуюсь, уж я не продам себя задешево! А может быть, и вообще не продам – это мы еще посмотрим по обстоятельствам!»
