Она остановилась посреди комнаты и взглянула на меня строго и чуть исподлобья – так лектор проверяет, слушают ли его студенты. Я вспомнила, что «голоса из-за бугра» передавали: Горячева тридцать лет была преподавателем марксизма-ленинизма, из них последние семь лет – даже профессором в МГУ. Почему-то в наших газетах при всей нашей гласности о Ларисе Максимовне Горячевой еще не было напечатано ни слова, хотя на Западе про нее пишут почти каждый день. Так, во всяком случае, говорят все «вражеские голоса», а с их слов – вся наша страна, которая любой слух молниеносно разносит от Балтики до Камчатки с помощью обмена сплетнями в ежедневных очередях… Не знаю, слушали ли лекции Горячевой ее студенты в МГУ, но я ее сейчас слушала. Больше того, я следила за каждым ее шагом по моей комнатухе, стараясь по быстроте ее речи, жестикуляции и резкости походки определить степень ее психоза. Что с ней – просто душевная истерика человека, измученного манией преследования, или что-то серьезней? Конечно, я не врач-психиатр, но и мы, следователи, по курсу «Судебная психиатрия» изучали разные отклонения в психике человека…
ВОПРОС: И все-таки, Лариса Максимовна, имеете ли вы какие-нибудь конкретные данные, чтобы подозревать КГБ в подготовке покушения на вас и товарища Горячева?
ГОРЯЧЕВА: Ах да – мы говорили по поводу КГБ! Помните, когда я спросила, как вы относитесь к перестройке, даже вы сделали недовольное лицо? Мол, вы за перестройку, но… А теперь представьте себе КГБ – всех его полковников, генералов, Чебрикова. Они считают, что только благодаря им мы пришли к власти. Мол, они выдвинули Горячева еще при Андропове и еще тогда, при Андропове, они же разработали всю программу перестройки. И должна вам честно сказать – частично это правда. Первые реформы были действительно намечены Андроповым и его аппаратом. Но любой процесс имеет свои законы развития! Мы дали людям свободу демонстраций, а они стали выходить на улицы с плакатами «Долой КГБ!». То есть перестройка стала наезжать на ее авторов. Но кого стали винить гэбэшники? Конечно, Горячева! А потом началось – Польша, Армения, Прибалтика! КГБ теряет контроль над событиями! И снова – кто виноват? Горячев! Нарушил принципы социального баланса! Понимаете, они придумали эту перестройку и даже само слово «перестройка» первым употребил Чебриков, а теперь они же ищут как бы снова завернуть гайки! А мы им мешаем, понимаете?
ВОПРОС: И это все? Я имею в виду: кроме этих рассуждений, у вас есть какие-нибудь конкретные данные о намерении КГБ устранить товарища Горячева?
ГОРЯЧЕВА: А это разве не конкретно? А кто распускает по стране слухи, что перестройка подрывает основы социализма? А кто вдруг начал афишировать честность Лигачева? А кто выбрасывает на черный рынок видеокассеты про то, что я хожу в бриллиантах, дружу с Кристианом Диором, построила уже пять дач и покупаю вещи за границей на государственную валюту? Да они с самого начала плели козни против меня, чтобы шантажировать этим мужа! Нет, Анечка, куда-куда, а идти в КГБ с этим предсказанием я не могла, поверьте! Уж лучше к евреям! Конечно, идти к евреям, да еще к отказникам мне, Горячевой, не очень ловко было…
ВОПРОС: А разве вы не могли обратиться просто к туристам?
ГОРЯЧЕВА: Ни в коем случае! Ни туристы, ни наши бизнесмены, ни даже обычные евреи-эмигранты не годились! Потому что любой турист может быть стукачом. Или трусом. Если КГБ что-то пронюхает, то расколоть нашего туриста – это для них раз плюнуть. И то же самое – простого эмигранта. Поставят ультиматум: не выедешь из страны, пока не скажешь, о чем с тобой говорила Лариса Горячева! И все – любой может выдать. И только с отказниками – иной коленкор. Чем дольше какой-нибудь еврей сидел в отказе, тем злее он на КГБ и тем подготовленней к их допросам. У них даже есть один тип, который написал специальную книгу «Как защищать себя на допросах», представляете! Короче, когда передо мной встал вопрос срочно найти порядочного человека, я поняла, что отказники – моя единственная надежда. К тому же все остальные туристы, эмигранты – где мне взять их адреса? Спрашивать в ОВИРе или в КГБ? Смешно! А списки отказников мужу вручают каждый месяц – то посол какой-нибудь, а то и сам Рейган, Миттеран, Тэтчер. И в этих списках – и адреса, и телефоны, и даже данные о состоянии здоровья этих отказников – у кого язва, у кого два инфаркта, ну и так далее… Ну вот, остальное понятно. Я выбрала из этого списка несколько кандидатур, но начала с самого ярого антисоветчика – с Виктора Бутмана. По двум причинам – во-первых, он знает английский язык, во-вторых, он специалист по дельфинам.
Собственно, из-за этих дельфинов он и сидел в отказе четырнадцать лет: он был первым, кто стал тренировать дельфинов для армии. А я подумала, что если мы выпустим его на Запад, то его поездка во Флориду ни у кого не вызовет подозрений – там полно дельфинариев. Но, конечно, идти к нему было не очень приятно. Этот еврей доставил нам столько хлопот! Не было ни одной еврейской акции в Москве, в которой бы он не принимал участия! Честное слово! Демонстрации, голодовки, сидячие забастовки в приемной Верховного Совета, тайные школы иврита, обращения в ООН – ну просто какой-то оголтелый еврей, честное слово! Правильно про них в Библии сказано – «евреи – народ жестоковатый». Но я поняла, что именно такой и не продаст меня в КГБ. И я пошла к нему! Представьте себе: он – доктор биологических наук, специалист по дельфинам – работал простым кочегаром в Кунцево, и я пошла к нему в кочегарку ночью, вы представляете?!
Теперь даже я почувствовала, как осенний ветер заносит в окно резкий запах сивухи, к которому еще прибавилось тарахтение мотоцикла и какого-то грузовика. Я поняла, что дальше так продолжаться не может: Горячева от этого запаха и шума становится нервной, да и я начинаю вертеть головой.
– Извините, Лариса Максимовна, – сказала я.
Прямо поверх платья я накинула свой повседневный милицейский китель и вышла из комнаты. Бегом пробегаю двенадцать ступенек вниз по лестнице, толкаю дверь и – густая волна самогона аж шибает в лицо. Так вот в чем дело! Оказывается, этот старпер Гринько вынес во двор, в беседку, свой самогонный аппарат и в уютной тени старой яблони-антоновки, закусывая яичницей с жареными помидорами, под аккомпанемент вещающей по-украински радиостанции «Свободная Европа» торгует этим самогоном открыто в розлив. У калитки его двора мотоцикл с коляской тарахтит невыключенным мотором, рядом – полуторка с полным кузовом какого-то мусора, а водитель грузовика и хозяин мотоцикла во дворе отовариваются в зеленые бутылки из-под «Игристого»…
Я почти без разбега ухватилась руками за верхушку тына и косым отмахом перебросила себя в соседский двор. Клиентура старика Гринько – шофер, мотоциклист и два подростка с пол-литровыми бутылками, увидев мой милицейский китель, прыснули в разные стороны – кто через калитку, а кто через огород, мимо дощатого скворечника-сортира. В беседке на столе «Спидола» сообщала о том, что «советская делегация во главе с членом Политбюро и председателем КГБ Виктором Чебриковым прибыла в Китай на празднование годовщины китайской революции», а рядом со «Спидолой» и большой чугунной сковородкой с яичницей стояли самогонный аппарат, полбутыли сизо-мутного самогона и прочие вещдоки преступного промысла – лейка и мерная колба с отметками по сто граммов. Мухи кружили под яблоней и пикировали на сковородку с остатками яичницы…
Оглянувшись на меня, старик Гринько, маленький, как сморчок, в выгоревшем офицерском кителе без погон, но с орденскими колодками на груди, прикрыл самогонный аппарат и бутыль с самогоном своей спиной и левой рукой. Правой руки у него не было, лет двадцать назад отрезало на заводе.
– Я вас сколько раз предупреждала? – сухо сказала я старику.
– Нэ пидходь! – озлобился он, чувствуя, что на этот раз я не ограничусь словами.
– Я вас шесть раз предупреждала! Мало того, что вражеские голоса на всю улицу, так еще…
– Я нэ разумiю по-кацапски! Пишла ты у жопу!
