«...По всей вероятности, в скором времени мир услышит о совершении какого-либо смелого подвига, потому что доблестный адмирал никоим образом не предполагает удовольствоваться жалкими лаврами своих предшественников».

Однако подвигов на Черноморье Гобарт-паши совершить так и не удалось. Действительно, он вывел султанский броненосный флот в открытое море, держа свой флаг командующего на «Ассари-Тевфик». Пароход «Великий князь Константин» турки так и не встретили, хотя и тешили себя такой приятной надеждой. Зато они повстречали возвращавшуюся от румелийских берегов, от Варны царскую яхту «Ливадия», которая волей судьбы на время войны превратилась в быстроходный крейсер со слабеньким артиллерийским вооружением.

Такого Черное море еще не видело. Огромная эскадра броненосных кораблей устроила погоню за русской паровой яхтой, которая и по размерам, и по силе пушек заметно уступала любому из своих преследователей. Погоня длилась восемнадцать часов!

Все же «Ливадии» удалось первой «добежать» до Севастополя и укрыться в одной из его бухт. Гобарт-паша был вне себя, мечась по капитанскому мостику флагманского броненосца «Ассари-Тевфик»:

— Что скажет на такой позор султан! Упустить яхту, не догнать ее всем флотом!

Когда приступ ярости прошел, Гобарт-паша, опытный в военных делах адмирал, приказал:

— Поднять сигнал атаки на Севастополь. Пусть русская крепость узнает мощь огня армстронговских орудий.

Однако нападение на Севастополь со стороны моря успеха не имело. Береговые батареи накрыли вражеские броненосные корабли столь скорострельным и метким ответным огнем, что флотоводцу Гобарт-паше пришлось во избежание потерь почти сразу же отдать по эскадре другой приказ:

— Из боя выйти всем. Уходим к Стамбулу.

О том эпизоде Русско-турецкой войны вице-адмирал Степан Осипович Макаров впоследствии отозвался так:

— Султанскому правительственному дивану следовало бы не приглашать к себе иноземных капитанов. Наемники не рискуют жизнью ради славы своих повелителей. Надо было доверять своим флотским офицерам.

— А разве не было подобных исключений в морской истории Блистательной Порты?

— Почему же, было. Но единственное в моей памяти. Это был адмирал алжирских пиратов Джезаирли Хасан-бей, который проиграл адмиралу Спиридову и екатерининскому фавориту Алексею Орлову Хиос и Чесму.

Сухумское дело прославило имя Макарова и его добровольческий экипаж. Теперь флотское начальство не чинило особых препятствий в ведении самостоятельных и инициативных действий на просторах Черноморья. Рейды минного парохода (кое-кто называл его и в шутку, и всерьез минным крейсером) «Великий князь Константин» на поиск по ночам встреч с турецкой броненосной эскадрой продолжались.

Между делом на войне Степан Осипович успевал заниматься и кораблестроительной наукой с пользой для военного дела. Можно только представить себе удивленное лицо адмирала Аракса, когда на его стол легли чертежи нового, более быстроходного, чем «Чесма», катера с корпусом из меди.

— Вы, Степан Осипович, предлагаете новый проект минного катера? Я так понимаю.

— Точно так, ваше превосходительство. Он крайне необходим в идущей войне на море.

— В чем же кроется эта необходимость, позвольте вас спросить?

— Мой «Константин» имеет только один быстроходный катер — «Чесму» лейтенанта Задаренного. Посылать в атаку его один я не решаюсь, потому что нет другого такого катера, который мог бы быть ему в бою хорошим товарищем.

— А что реально даст вам обладание парой таких медных катеров с хорошим ходом?

— Имея два быстроходных катера, я буду иметь возможность делать рекогносцировки и вылазки, на которые я теперь не решаюсь.

— К сожалению, даже при доброжелательном содействии Адмиралтейства мы не сможем в Николаеве такой катер построить.

— Почему же, уважаемый Николай Андреевич?

— Да все потому, Степан Осипович. Разве вы не чувствуете по поведению противной стороны, что война завершается.

— Чувствую. Но бог даст нам еще победы в море. Я в это очень верю...

Командиру «Константина» удалось настоять на получении взамен утраченных новых самодвижущихся мин Уайтхеда. Выбил он даже насос, чтобы накачивать торпеды сжатым воздухом не перед выходом в море, в Севастополе, а непосредственно перед атакой.

В ночь на 16 декабря 1877 года будущий флотоводец, а пока еще только капитан-лейтенант и Георгиевский кавалер Степан Осипович Макаров впервые в мире произвел торпедную атаку.

Два катера — «Чесма» лейтенанта Зацаренного и «Синоп» лейтенанта Щешинского, вооруженные самодвижущимися минами-торпедами, атаковали в Батумской бухте сильнейший неприятельский трехмачтовый броненосец «Махмудие». У первого катера торпеда была закреплена под килем, у второго она была установлена на буксируемом плотике. В нападении участвовали и два других минных катера под командованием лейтенанта Вишневецкого и мичмана Нельсона-Гарста.

Спущенная на воду с парохода четверка катеров в ночной мгле, покрывшей море, с большим трудом нашла Батумский рейд. Турки в конце войны стали старательно соблюдать на якорных стоянках броненосцев полную светомаскировку. Поэтому старший в отряде лейтенант Зацаренный смог увидеть неприятеля только тогда, когда его «Чесма» обогнула мыс близ Батума. Впереди прямо по курсу смутно вырисовывался силуэт большого военного корабля с тремя мачтами и трубой. Вне всякого сомнения, это был броненосец.

Но атака закончилась неудачей. Одна из выпущенных торпед прошла под днищем корабля и, не разорвавшись, зарылась в прибрежный песок. Вторая ударилась о толстую железную цепь бонового заграждения броненосца. От сильного удара металлический корпус самодвижущейся мины сломался, зарядная часть ушла на дно и только там взорвалась.

Хотя у самого борта «Махмудие» взлетел огромный фонтан воды, захлестнувший корабельную палубу, сам броненосец почти не пострадал. Зато его многочисленный экипаж «отделался» сильным испугом. Не считая, разумеется, начавшейся паники на берегу среди местного гарнизона.

В подтверждение панической суматохи, царившей на вражеском корабле, свидетельствует следующий факт. Его орудия сделали по нападавшим всего два пушечных выстрела. Не считая, разумеется, ружейной и пистолетной пальбы. А разнокалиберных орудий на броненосце «Махмудие» имелось не два, а в несколько раз больше...

С начала января нового, 1878 года, мундир командира вооруженного гражданского парохода «Великий князь Константин» украсили эполеты капитана 2-го ранга.

Российские газеты в боевых сводках с полей войны много писали о бесстрашном командире минного парохода. Казалось, что в личности Георгиевского кавалера Степана Осиповича Макарова фокусировалась большая часть славы моряков-черноморцев. Действительно, больше его такого числа побед на море в той войне никто не знал.

Атака Батумского рейда и стоявшего там броненосца «Махмудие» доставила командиру «Константина» не только очередное воинское звание, но и вскоре большие личные неприятности. Дело заключалось в том, что султанский адмирал Гобарт-паша выступил с опровержением взрыва торпеды под броненосцем.

Но это было еще не все. Откровенно симпатизирующая в той войне Турции лондонская газета «Тайме» опубликовала пространную статью о новой «неудаче» русских в войне на Черном море. В публикации сообщалось, что обе уайтхедовские самодвижущиеся мины были найдены местными рыбаками на берегу в Батуме. Одна, целая, зарылась в прибрежный песок. Другая, как писалось на страницах «Таймс», оказалась «немного» поврежденной.

Эта информация по дипломатическим каналам попала сперва в российскую столицу, а потом легла на стол командира флота Черного моря и портов адмирала Аракса. Капитану 2-го ранга Макарову пришлось объясняться за случившееся у Батума.

Степан Осипович с негодованием отрицал утверждения и командующего султанским флотом Гобарт-паши, и неприязненно настроенной к России газеты «Таймс». Он готов был допустить, что торпеда Щешинского взорвалась не при ударе о борт турецкого корабля. Но он не мог допустить, что вторая торпеда, выпущенная с «Чесмы», прошла мимо цели. Лейтенант Зацаренный и его экипаж не могли лгать.