Король, как мы знаем, был свободным от предрассудков человеком. Он любил мир, потому что он способствовал благоденствию страны, и этот человеколюбивый настрой короля, как мог, поддерживал граф Монте-Веро. Королева же, напротив, впала в меланхолию, близкую к отчаянию. Она была глубоко огорчена (хотя никогда не сознавалась в этом даже самым доверенным лицам) тем, что Бог не давал ей детей. Этим обстоятельством воспользовалось стремившееся к светской власти духовенство.

Умение и ловкость использовать подобные обстоятельства всегда отличали духовенство; с древних времен оно прибегало к одним и тем же средствам для увеличения своего могущества. У всех народов земли, какую бы религию они ни использовали, на какой бы ступени цивилизации ни стояли, было время, когда духовенство всеми возможными средствами стремилось к светскому господству. История неопровержимо доказывает это.

Никто не станет возражать против того, что среди духовенства во все времена появлялись великие и добродетельные личности; но нельзя отрицать и того, что рядом с ними попадались, как попадаются во всяком сословии, бесчестные, исполненные дурных страстей люди, которые становились гораздо вреднее и могущественнее, прикрываясь маской благочестия. Над ними с полной справедливостью можно произнести более строгий приговор, чем над бедными мирянами, чье доверие было обмануто.

Самое верное средство таких духовников — исповедь. На духу открываются все тайны, и очень редко духовное лицо сохраняет их, если только они имеют некоторую важность.

Наш читатель, конечно, заметил уже, что мы никогда не произносим голословных приговоров и тем более никогда не осуждаем всех поголовно, как это часто делают некоторые, хотя именно они должны быть терпимее всех прочих.

Мы придерживаемся только истины и фактов, и те из наших благосклонных читателей, кто уже слыхал о подобных проделках, поверят, что все описываемое нами происходило в действительности.

Исповедник королевы знал о тайне, которая как свинец давила на сердце несчастной женщины. Он знал также и о другой, еще более огорчавшей королеву тайне. Она имела связь с историей о пропавшей без вести принцессе Кристине.

Исповедник королевы был верным приверженцем камергера Шлеве, больше того — он был его союзником. Именно влиянию этого духовного лица Леона Понинская была обязана местом аббатисы в Гейлигштейнском монастыре.

Эти три лица в последнее время приобрели громадное влияние при дворе, оно было особенно опасно тем, что их вредные замыслы скрывались под личиною благочестия.

Мы знаем о гнусных намерениях Леоны, которая рассчитывала одним ударом уничтожить графа Монте-Веро и завладеть его несметными богатствами или, в случае неудачи, удалить его с помощью барона от двора.

Аббатиса Гейлигштейнского монастыря располагала для этого достаточными средствами. Королева была так очарована ею, что прекрасная монахиня большую часть времени проводила в столице, а не в своем отдаленном монастыре.

Отъезд Эбергарда не остался для нее тайной, так же как и то обстоятельство, что его увез один из его управляющих. Леона, ожидавшая этого отъезда с большим нетерпением, сделала необходимые приготовления, посоветовав адвокату Ренару запастись кинжалом.

Теперь, находясь между надеждою и сомнением и с часу на час ожидая известия о смерти Эбергарда, красавица монахиня решила заняться своей дочерью, которая становилась красивой девушкой. Она не испытывала к ней ни искры любви, а хотела лишь завладеть ею для того, чтобы иметь в своих руках орудие против Эбергарда и исключить возможность того, чтобы по смерти мужа его несметные богатства перешли в руки законной дочери. Шлеве взялся помочь в этом аббатисе и известил ее о том, что видел Маргариту возле цирка.

С этих пор они оба делали все, чтобы снова напасть на ее след. Им удалось это только спустя несколько месяцев, когда Леона уже стала отчаиваться, не получая известие о Монте-Веро.

Аббатиса Гейлигштейнского монастыря уже несколько недель жила безвыездно в замке и постоянно виделась со Шлеве. Королева очень полюбила благочестивую и знатную даму, влияние которой таким путем распространилось не только на короля, но и на все придворные учреждения.

Однажды, когда прекрасная монахиня находилась в комнате королевы, камергер доложил ей о каком-то незнакомом монахе, благочестивом отце Краемусе, который желает переговорить с аббатисой Гейлигштейнского монастыря о делах, не терпящих отлагательств.

Леона не знала никакого монаха Краемуса, но, подумав, что под этим именем может скрываться ожидаемый ею посланец, попросила у королевы позволения удалиться и поспешила в приемную. Ожидавший ее появления камергер при ее входе оставил приемную.

Прекрасная монахиня, отбросив капюшон, увидела перед собой огромного роста худощавого монаха, плотно закутанного в рясу. На талии его была веревка, а голову и лицо почти скрывал капюшон.

Монах молитвенно сложил руки и поклонился монахине.

— Да пребудет с тобою Святая Дева теперь и во веки веков, благочестивая сестра,— проговорил монах тихо.

Леона напрасно старалась припомнить лицо незнакомца.

— Да благословит она и тебя, благочестивый брат,— ответила она.— Что привело тебя ко мне, как мне сказали, ты пришел издалека?

— Я брат Краемус из монастыря Парижской Богоматери,— тихо проговорил монах, приблизившись к Леоне; он был выше ее на голову.— У меня к тебе тайное поручение. Я искал тебя в Гейлигштейнском монастыре, но мне сказали, что ты находишься здесь.

— Какое поручение ты имеешь, ко мне, благочестивый брат?

Монах окинул комнату взглядом больших черных глаз.

— Мне сказали, что известие это очень важное и сообщить его я должен в строжайшей тайне. Поэтому я сделаю это, прекрасная монахиня, только в таком месте, где нас никто не может услышать. Здесь, похоже, и стены имеют уши.

Леона имела все основания никому не доверять.

— Прошу тебя, благочестивая сестра,— продолжал монах,— назначить место, где мы могли бы встретиться с тобою сегодня вечером.

— Это невозможно, пока ты не назовешь мне имя того, кто тебя прислал.

— Твое требование столь же справедливо, сколь и рассудительно, благочестивая сестра.— Монах наклонился к Леоне, не применув воспользоваться случаем разглядеть поближе белую шею аббатисы и представить остальные ее прелести.— Адвокат Ренар,— проговорил он медленно.

Глаза Леоны засверкали. Сердце радостно забилось.

— Хорошо, благочестивый брат,— проговорила она.— Ты вполне прав; здесь не место для подобных объяснений.

Леона подумала минуту.

— Сегодня вечером, между десятью и одиннадцатью, в Вильдпарке, у Львиного мостика.

— Я, конечно, полагаюсь на твои выбор, но вполне ли безопасно это место?

— Никто не заходит туда в столь поздний час. Хижина сторожа довольно далеко, так что мы можем не опасаться, что нас подслушают.

— Я буду аккуратен, прекрасная сестра.

Леона поцеловала монаха в плечо и поспешила в комнаты королевы.

День выдался жарким, и только к ночи стало прохладнее.

В многолюдных городах свежий ветерок в жаркий летний день приносит истинное наслаждение, поэтому каждое зеленое деревце там окружено вниманием и заботой.

Вильдпарк был истинной усладой для горожан. Толпами они устремлялись туда в летние вечера. Но в десятом часу дорожки парка начинали пустеть и только на аллеях, прилегавших к королевским воротам, еще встречались люди. Это были влюбленные пары, гимназисты, сочиняющие стихи, мужчины без занятий, влюбчивые старички. Одни любовались лунным светом, другие мечтали о будущей славе, третьи строили самые разные планы, а последние сладострастным взором провожали запоздалую девушку.

На церковной башне пробило десять. Последние кареты с шумом подъезжали к королевским воротам, украшенным огромными статуями, которые при слабом свете луны казались особенно величественными. Парк опустел; только часовые мерно вышагивали у королевских ворот.

Тишина воцарилась вокруг. В глубине парка стало темно как в могиле; не было слышно ни единого звука. Даже шепот листвы не нарушал тишины.