— Сейчас бы выскочить на балкон и заорать на всю планету: «Люди! Какие вы все жулики!» Так ведь не выскочишь и не заорешь: балкон третий год на одном гвозде болтается, и никому до этого нет дела. Ни-ко-му! А ведь пятый этаж. Да что говорить.
Налил водку в стакан, выпил. Тычет вилкой в консервы. Вдруг что-то увидел в банке, брезгливо рассматривает, морщится. Подцепляет вилкой инородный предмет, рассматривает его в лупу.
— Ничего не понимаю. Улитка что ли? Или мокрица какая? Нет, кажется, все-таки улитка. Да, улитка. Вон и панцирь.
Брезгливо отшвыривает предмет с вилки на пол.
— Фу, гадость! Чуть не сожрал. Что это такое я ем? Морская капуста. Это же надо, жулье! Капусту в банку вместе с улитками. И еще хотят, чтобы я после этого жил!
Бросает банку в урну. Вдруг, передумав, достает ее из урны, держит в руках, ползает по полу с лупой в поисках выброшенного предмета, находит, насаживает его на вилку и уже с вилки отправляет обратно в банку. Банку тщательно закрывает и бросает в урну.
— Не буду загрязнять… планету.
Вытер полотенцем руки. Взял пистолет.
— Ну вот, теперь можно и начинать. Вернее… кончать.
Вертит пистолет в руках, пробует, как действует курок.
Достает из коробки патрон, загоняет в патронник. Несколько раз глубоко вздохнул. Подносит пистолет к сердцу. Пауза. Кладет пистолет на стол. Снимает рубашку, ладонью прощупывает, где сердце.
— Ничего не слышу. Совсем пульса нет. Еще промахнешься.
Достает из ящика фонендоскоп, концы его вдевает в уши.
Приставляет мембрану к области сердца.
— Нет. Ничего.
Вынимает из клетки птичку, держа ее в кулаке, приставляет к ней мембрану. Сердце птички оглушительно грохочет.
Приставляет к своему сердцу — мертвая тишина.
— Ничего не понимаю, где сердце?
Опускает мембрану ниже к животу. Слабое биение. Еще ниже — биение нарастает.
— Ага, вот оно. Вот-вот-вот.
Опускает мембрану вниз к ноге. Биение все сильнее. Скидывает ботинок. Мощные удары сердца.
— Испугалось сердечко-то. В пятки ушло. Что ж, значит, сюда и стрелять? А в какую? В левую или в правую?
Целится в пятку. Шум сердца мгновенно стихает.
— Господи! Куда же оно опять подевалось?
Ищет мембраной фонендоскопа. Сердце грохочет в груди.
— Вернулось. Буду бить сюда. Сердце у меня какое… блуждающее. Как комета. Ох, опять пропало. Что ж я так и буду за ним гоняться?
Положил пистолет, выпустил птичку в окно, бросил фонендоскоп. Зашагал по комнате, делая гимнастику для пальцев.
— Нервы, нервы никуда не годятся. С такими нервами как пить дать промахнешься. А надо в десятку. А то ведь не поверят. Скажут: нарочно представление разыграл. Надо в голову. Полчерепа — фьють! И моментальная смерть. Только вот затылок… затылка жалко. Женщинам почему-то мой затылок нравился. Они говорили: лоб у тебя, как у обезьяны, а затылок хорош. (Смотрится в зеркало.) Не знаю, а мне и лоб нравится. Что-то я не видел обезьян с такими лбами. Нормальный лоб. Дуры эти женщины. (С яркой экспрессией.) Дуры! И жулики!
Снова взял пистолет, рассматривает.
— Итак, нажимаем на собачку. Хм-м, что в ней такого собачьего? Дурак какой-то назвал. На хвост похоже. Так бы и назвал: хвост. Нажимаем на хвост и… Бр-р-р!
— Как бы эдак застрелиться, чтобы не знать об этом. Эдак как бы нечаянно? А что если?
Достает тиски, фломастер, бечевку, линейку. Прикрепляет тиски к столу, зажимает в них пистолет, взводит курок, стреляет. Внимательно изучает след на стене от пули. Ставит под дыркой у стены вращающийся табурет и, вращая, поднимает его до нужного уровня. Делает соответствующие измерения.
Рисует на лбу фломастером круг. На пистолет устанавливает оптический звуковой прибор, который дает сигнал в тот момент, когда дуло пистолета точно совмещено с центром круга на лбу. Привязывает к спусковому крючку шнур, перекидывает его через ролик таким образом, что конец шнура оказывается рядом с табуретом. Заряжает пистолет.
— Вот теперь другое дело. Я хожу по комнате, потом, как бы невзначай, сажусь на этот стул и говорю: «Да, кстати, а что это такое? Шнур какой-то. Дернуть, что ли?» Дергаю. Выстрел, и я благополучно кончаюсь. Ну, приступим.
Встает со стула, начинает ходить по комнате, напевая какую-то незатейливую песню. Садится на стул, ерзает на нем, совмещая нарисованную на лбу мишень с оптическим прицелом.
Звучит сигнал. Он нагибается за концом шнура. Сигнал перестает звучать.
— Ах ты, сбил. Надо сначала шнур…
Совмещает мишень с прицелом. Сигнал.
— Да кстати… а что это такое?
С «удивлением» рассматривает шнур.
— Шнур какой-то! Дернуть, что ли? Ну дергай же, черт бы тебя побрал! Не дергается, нет.
Вскакивает со стула, бодро ходит по комнате, напевает, заводя себя, бросается на стул, хватает шнур, совмещает, сигнал.
— Кстати, а это что такое? Шнур какой-то. Дернуть что ли? Нет, не могу, не дергается. Сам не могу. Да и почему я сам должен стреляться. Они меня довели, а я… Стоп! Идея!
Берет большой лист бумаги, пишет: «ДРУЗЬЯ, ПОМОГИТЕ!!!»
Вешает плакат с наружной стороны двери. Привязывает свободный конец шнура к ручке входной двери, которая открывается наружу. Таким образом открывающаяся дверь натягивает шнур и происходит выстрел. Кондаков садится на стул, совмещает мишень, дожидается сигнала, сидит, затаив дыхание, держит голову прямо.
Пауза.
— Ну давай, коммуналка, давай. Ты же всегда чуешь, когда что-нибудь особенное.
В коридоре раздаются шаги. Кондаков напрягся. Шаги все ближе. Остановились у двери. Видимо, человек читал надпись.
Кондаков зажмурился. Но… шаги стали удаляться. Кондаков открыл глаза. Шаги снова стали приближаться. Подошли к самой двери. Кондаков зажмурился. Снова стали удаляться. Открыл глаза.
— Вот садисты.
Шаги снова стали приближаться. Зажмурился. Сигнал пипикает.
Шаги снова удаляются. Нервы Кондакова не выдерживают. В бешенстве он срывается со стула, бежит к двери. Распахивает ее. Выстрел. Мгновенно захлопнул дверь.
— Проклятье, забыл!
Подбежал к стене, разглядывает второй след от пули.
— Точно бы в лоб.
Стук в дверь. Бросился на стул, поерзал, совместил, приготовился умереть.
— Войдите.
Дверь открывается. Выстрела не последовало, поскольку Кондаков забыл перезарядить пистолет. В комнату вплывает улыбающаяся жизнерадостная Надежда Аркадьевна. Прикрыв рукой лоб, Кондаков неуклюже пытается загородить собой свое хитроумное устройство.
КОНДАКОВ. Надежда Аркадьевна, я… вы…
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. Видела. Читала. Вы же знаете, Серафим Степанович, помогать другим — моя миссия. Соседи — это святое дело.
КОНДАКОВ. Спасибо. Тогда выйдите, пожалуйста, за дверь. Постойте там минуту, потом постучите, я вам крикну: «войдите», и вы войдете. Только обязательно постучите, чтобы я был готов.
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА. Поняла. А… зачем?
КОНДАКОВ (выпроваживая ее). Войдете и узнаете. Я приготовил вам сюрприз.
НАДЕЖДА АРКАДЬЕВНА (озаряясь блаженством). Мне? Сюрприз! Как это мило с вашей стороны, голубчик.
КОНДАКОВ Пустяки.
