В комнате стояла высокая узкая койка, на которой лежал выходец с Востока, накрытый простыней и одеялом. Глаза его, плотно зажмуренные, открылись при приближении Кааврена и лекаря. Он взглянул на черный шелковый шарф у нее на шее и прошептал:

— Если у вас есть что-нибудь от боли, я не буду неблагодарен.

— Простите, — ответила она, — но мои заклинания на вас не действуют.

Он снова закрыл глаза.

— Опий?

Лекарь нахмурилась.

— Это слово мне незнакомо.

Выходец с Востока вздохнул.

— Ну разумеется, незнакомо, — несмотря на слабость, в голосе его ощущалась насмешка.

Потом взгляд его обратился к капитану.

— Чему я обязан такой честью, милорд, что меня посещает… — Он закашлялся, поморщился, потом продолжил: — …столь высокопоставленный представитель личной отборной гвардии ее величества?

Здесь добавим, что, судя по тону, этот вопрос также не был лишен признаков насмешки, или по крайней мере иронии.

Кааврен, со своей стороны, оставил в стороне тон и просто ответил на вопрос, сообщая:

— Это в некотором роде касается ее величества, когда имперский вельможа обнаружен весь израненный, что само по себе вызывает ряд вопросов.

— О, — проговорил он, — так я не арестован?

— Никоим образом, заверяю вас, — холодно ответил Кааврен.

Выходец с Востока зажмурился, потом снова открыл глаза.

— Я вас знаю. Вы лорд Кааврен, не так ли? Бригадир гвардейцев Феникса?

— Капитан, — отозвался Кааврен в порядке подтверждения и уточнения, таким образом уложив в минимум слов максимум информации; автор вынужден признаться, что эту его привычку перенял и для себя, полагая эффективное использование письменной речи самым ценным для литератора качеством.

— Капитан гвардейцев Феникса, — согласился выходец с Востока. — И бригадир…

— Об этом сейчас не будем, — отрезал Кааврен.

— Хорошо.

— Могу ли я узнать ваше имя, милорд?

— Владимир, граф Сурке. Если желаете со мной поговорить…

— Желаю, если вы способны отвечать.

— Я соберусь с силами.

— Прекрасно. Мы встречались прежде, не так ли?

— У вас прекрасная память, капитан. Хотя в то время имя мое было несколько иным.

— Владимир из Талтоша, верно?

— Позвольте некоторое уточнение, никакого «из». Талтош — это второе, родовое имя; таков обычай моего народа. — Выходец с Востока, отметим мы, не разделял принципа капитана относительно эффективного использования речи, но мы постараемся не судить его за это слишком уж строго.

— Понимаю, — ответил Кааврен.

— Так что вы хотите знать?

— Что я хочу знать? Да я хочу знать, что с вами произошло! Как вы понимаете, в вопросе нападения на имперского вельможу шутки не могут быть уместны. Так что я хочу знать, кто на вас напал и что к этому привело.

— Понимаю.

— В таком случае, будьте любезны — расскажите, что в точности с вами произошло.

— Я охотно сделал бы это, однако…

— Да?

— Я понятия об этом не имею, заверяю вас.

— Как так — вы не знаете, что произошло с вами?

— Не знаю.

— А что вы помните?

— Я прогуливался вдоль реки на север, а потом оказался тут.

— Итак, вы не знаете, как оказались ранены?

— Я подозреваю, это была засада.

— Да, таково и мое подозрение. И если это так — а это почти наверняка так, — моя обязанность разыскать злодеев и позаботиться о том, чтобы они не избежали правосудия.

— Капитан, я заметил, вы сказали «они».

— А разве это неправильное слово?

— О, я ничего не имею против собственно слова, вопрос лишь в его употреблении.

— И?

— Мне представляется, оно подразумевает, что этих, как вы их назвали, злодеев было больше одного.

— Воистину так, — согласился Кааврен, признавая явную справедливость этого замечания. А выходец с Востока продолжил:

— Следовательно, вы полагаете, что их было двое или даже больше?

— Четверо или пятеро, как я полагаю, — сказал Кааврен.

— Так много? Поразительно, как это я выжил после подобного нападения.

— М-да, — коротко отозвался Кааврен.

— Если, как вы сказали, вы ничего не знаете об этом случае…

— Я так сказал, и более того, готов повторить.

— …то откуда же вам известно число нападавших?

— Исходя из количества и природы ваших ран, а также некоторых прорех в вашей одежде, которую я позволил себе обследовать.

— А. Что ж, на вашем месте я бы сделал то же самое.

— Несомненно.

— Кстати, о моем оружии…

— Подходящее к ножнам оружие найдено не было.

— А прочее оружие?

— Все ваши вещи в сундуке под кроватью.

— Хорошо.

— Но возвращаясь к теме беседы…

— Да, давайте лучше вернемся к ней.

— Вы сказали, что не помните, что с вами случилось.

— Совершенно не помню. И был бы чрезвычайно вам признателен, если бы вы сообщили мне то, что знаете.

— Вы желаете это узнать?

— Меня очень это волнует, заверяю вас.

— Да, понимаю. Что ж, насколько я могу судить, случилось вот что. На вас напали, вы защищались, но поскольку вас сильно превосходили числом — вы, пытаясь спастись, бросились в реку. Вы сумели спастись, но вскоре потеряли сознание — несомненно, от потери крови и от усталости, а также, возможно, от пребывания в холодной воде.

— Ясно. Вы рассказали немало интересного, и я весьма это ценю. Только странно, что…

— Да, что?

— Что я остался в живых, бросившись в реку, она ведь исключительно широкая и глубокая, а также холодная и быстрая.

— Это верно, в общем и целом.

— И?

— Однако нередко попадаются места, где отдельные части речного потока по той или иной причине отклоняются от общего течения. Такие места обычно мельче и уже, течение там медленное, а порой, возможно, и вода теплее. В таком вот месте вас и нашли.

— Я понимаю. Вы прекрасно все объяснили. Остается лишь одно.

— Да?

— Почему на меня напали?

— О, что до этого…

— Да?

— Возможно, вас пытались ограбить.

— О да, это возможно. Дороги нынче небезопасны.

— Мы делаем что можем.

— Я не собирался критиковать вас.

Кааврен поклонился, сообщая, что оскорбление не имело места, и продолжил.

— Поскольку оба мы желаем одного и того же — то есть в точности определить, что же с вами случилось, — возможно, есть способы этого достичь.

— О, неужели? Расскажите же, капитан, ибо вы весьма меня заинтересовали.

— Есть волшебники, которым порой удается войти в сознание и восстановить утраченные воспоминания.

— Волшебники, вы сказали.

— Да.

— Ну… — Выходец с Востока замолчал, словно смущенный. И миг спустя продолжил: — Да, боюсь, волшебство не… вернее сказать, это невозможно.

— Невозможно?

— Увы, заверяю вас.

— А останется ли оно столь же невозможным, если вы снимете амулет, висящий у вас на шее?

Глаза выходца с Востока чуть расширились, потом он проговорил:

— Вы весьма наблюдательны и искушены в умении производить умозаключения.

— Итак?

— В любом случае, амулет я не сниму: он обеспечивает мою безопасность.

— Если я могу задать вопрос, безопасность от чего?

— О, вы желаете это знать?

— Желаю.

— Ну, от того, что желает причинить мне вред — а я почти верю, что существуют те, кто желает причинить мне вред.

— О, этого я не отрицаю — мы практически доказали их существование.

— Таково и мое мнение.

— Однако же у вас нет мнения относительно личности тех, кто желал бы причинить вам вред?

— Совершенно никакого.

— Однако же.

— Ну да.

— А не могут это быть джареги?

Выходец с Востока ответил столь же равнодушным взглядом, с каким Кааврен задал этот вопрос.

— Джареги? А какое они ко мне имеют отношение?

— С одной стороны, уже никакого. С другой стороны — очень серьезное. Например, они хотят, чтобы вы были мертвы.