— Мне бы сразу догадаться, что это ваша сестра, — заметил он. — Вы так похожи друг на друга.
— Мерси. Лучшего комплимента и быть не может, — ответил я, сдерживая улыбку при виде возмущения на лице графини. — Моя сестра — прекраснейшая из женщин.
Когда он вышел, она повернулась ко мне:
— Как он посмел такое сказать! Что за глупости!
— А по-моему, добрый знак. Люди частенько влюбляются в тех, кто похож на них, потому что не могут представить себе большей красоты, чем их собственная. Может быть, у вас потому и разгорается любовь ко мне, что мы с вами друг на друга похожи.
— У меня не разгорается любовь к вам, — тон её был ледяным. — Что, нам придется спать в одной комнате?
— Другого выхода нет. Если бы мы потребовали отдельные комнаты, нас бы не поняли. Жить порознь в чужих гостиницах — такое не в обычае у мужа с женой, у брата с сестрой, да вообще у людей, путешествующих вместе. Женщина, оставаясь одна, подвергается опасности.
— А здесь, с вами, я, значит, вне опасности?
— Это, мадам, зависит от того, как вы определяете понятие «опасность». Некоторые боятся одного, другие же опасаются совсем иного…
— Если вы подойдете к моей кровати, я закричу и позову на помощь.
— Мадам, если уж я подойду к вашей кровати, то мне помощь не потребуется.
Она сердитым движением сбросила плащ, я принял его и повесил на стене.
— Вы поторопились рассказать им, кто вы… но почему Монтобан?
— Если человек хочет скрываться, графиня, то он должен выглядеть не таинственным, а открытым. Если бы я не сказал им, кто я такой и кто вы такая, то пробудил бы в людях любопытство, которое наводит на догадки. Я же назвался купцом, который встречает здесь караван. Моя личность установлена, и мы больше не вызываем интереса. Кроме того, не хотелось, чтобы нас как-то связывали с дорогой из Парижа. Если появятся солдаты, разыскивающие нас, то хозяин гостиницы мог бы вспомнить, что мы прибыли с той стороны, и солдаты придут сюда — хотя бы для того, чтобы спросить, кого мы видели в пути.
— Вы в таких вещах, я вижу, хорошо разбираетесь. Это наводит на мысль, что вам частенько приходилось обращаться в бегство.
— Красивые женщины — это жены или дочери могущественных людей. Естественно, мне приходилось удирать.
— У вас это вошло в обыкновение? Удирать с чужими женщинами?
— Все женщины чужие, пока не становятся знакомыми… но я уже забыл других женщин. Как можно сохранить хотя бы память о них, увидев вас?
— Вы лжете.
— Возможно — однако и ложь может нести правду. Это парадокс, но разве жизнь — не один сплошной парадокс? — я помолчал. — Теперь не лечь ли нам рядышком и не порассуждать ли о парадоксах, о жизни и о странных встречах в пути?
Прежде чем она собралась ответить, нам принесли ужин, и мы молча принялись за еду, ибо оба были усталы и голодны.
Пока тепло огня и вина вливалось в усталые тела, я думал о её доме.
— Расскажите мне о Саоне, — попросил я.
— Он был построен давным-давно на фундаментах более древнего, византийского замка. Построен, чтобы охранять подходы к Антиохии с юга. Он стоит на мысу, выступающем к западу, с обеих сторон узкие заливы. Через перешеек мыса прорыты два глубоких рва, один — для защиты подступов к воротам, а второй позволяет разделить замок на две части в случае, если одна из них будет взята врагом.
Вы о таких вещах знаете, но замки строились, чтобы защищать земли, завоеванные крестоносцами, и многие из крестоносцев не вернулись в родные страны, а остались править своими обширными владеньями в Ливане.
В замке есть подземные кладовые для припасов, мельницы для помола зерна, есть колодцы и закрытые водоемы. Эти замки расположены так, что могут сообщаться между собой сигнальными огнями, но если расстояние слишком велико, то пользуются почтовыми голубями.
— Должно быть, содержать это все в порядке стоит кучу денег.
— У нас есть доход с дюжины поселений и много земли, но за несколько лет до убийства моего отца его пришлось выкупать у арабов, и это обошлось во много тысяч золотых.
— Что вы будете делать, если вернетесь в Саон? Разве они там не захотят снова выдать вас замуж?
— Придется на это пойти, чтобы удержать замок и землю, но есть ведь и другие мужчины, кроме графа Роберта. Он тоже это знает и не захочет, чтобы я вернулась в Саон иначе как его женой…
Графиня взглянула на меня:
— Он убьет вас, если обнаружит нас вместе.
— Есть ли лучшее место для смерти? Я хочу сказать — лучшее, чем в ваших объятьях?
Она рассердилась:
— Вы бываете когда-нибудь серьезны? Вы в опасности — и в гораздо большей, чем вам кажется.
Мы спали в отдельных постелях, но я был уверен, что у неё есть нож и она готова защищаться, и уж совершенно уверен, что она не спала почти всю ночь. Я, напротив, спал глубоким, спокойным сном.
Мало разбираясь в женских мыслях, я не имел представления, какие чувства испытывает графиня ко мне. Подозреваю, что весь первый час и, может быть, весь второй она была готова пустить в ход нож. К третьему часу, полагаю, ей уже хотелось, чтобы я предпринял хоть какую-нибудь попытку, — тогда она смогла бы как-то уладить ситуацию и немного поспать. Ну, а о состоянии её мыслей после этого часа я и гадать не пытался.
Когда взошло солнце, я спустился в общий зал и позавтракал, а её завтрак принес ей наверх.
— Хорошо спали? — спросил я с самым невинным видом.
— Я спала очень хорошо!
— Прекрасно. Караван должен прибыть сегодня, и вам просто необходим был хороший отдых, чтобы набраться сил перед дальнейшей дорогой.
Во второй половине дня, надев длинный плащ и шляпу, я рискнул выйти в город. Одежда моя была такой, какую обычно носили преуспевающие купцы, и вряд ли я привлек бы внимание в потоке народа, направляющегося на ярмарку. Однако я проделал кое-какую подготовительную работу к прибытию каравана и обнаружил, что гансграфа здесь хорошо знают.
Вернулся я только вечером. Графиня ждала меня.
— Сколько мне ещё сидеть здесь взаперти? — закапризничала она. — Это меня с ума сведет!
— Идите хоть сейчас, если хотите. Графа Роберта в городе, может, и нет, но шпионы его здесь есть, я уверен.
— Вы могли бы, по крайней мере, остаться со мной!
— У меня есть дела, которые следовало устроить, а кроме того, я думал, что вы предпочли бы побыть в одиночестве. Находиться в одной комнате с простым купцом для вас, должно быть, нелегко.
Графиня ничего не ответила. Сегодня она выглядела ещё красивее: обвила косы вокруг головы, что очень ей шло, и надела жемчуга. Я немного разбираюсь в таких вещах и приметил, что они явно стоили больше денег, чем я когда-нибудь видел своими глазами.
На графине было облегающее белое нижнее платье и плотно пригнанное по фигуре верхнее, с рукавами, от плеча узкими, а ниже локтя расширяющимися и спадающими свободными складками. В этом наряде она со своими темными волосами и глазами была умопомрачительно прекрасна. Понятия не имею, как ей это удалось при том небольшом запасе одежды, который она взяла в дорогу, но результат был воистину достоин затраченных усилий.
Я рассказал ей о городе — таком славном, уютном городке, обнесенном стенами. Наше прибытие как будто не вызвало особого любопытства, однако лучше оставаться настороже. Ни на миг я не позволил себе недооценить ревность графа Роберта, которому хотелось заграбастать не только замок, но и женщину. Первое означало власть, сравнимую с властью коронованной особы, второе же вполне объяснялось красотой графини.
Будучи в городе, я купил подбитую мехом тунику, доходившую мне до колен, и новые кожаные сапоги, которые надевались прямо на чулки. Сапоги полностью закрывали икры ног и были красиво сшиты. Выходя в город, я не надел меча, но под туникой спрятал два кинжала, которые можно было легко достать через прорезь, сделанную в тунике спереди немного повыше пояса.
В дверь постучали. Зашел хозяин гостиницы — явно взволнованный.
— Тут расспрашивали насчет какой-то дамы. Зная, что вы — друг гансграфа, я ничего не сказал о вашей… вашей сестре.
