Когда вам запрещают уехать, все мысли сводятся только к тому, как этот запрет обойти. Фрикет рассуждала в полном согласии с логикой женщины, которая во что бы то ни стало добивается своего: «Я вольна распоряжаться собой и своим временем, как хочу. А если так, то я еду».

Она приказала Барке готовиться к отъезду. Чрезвычайно довольный таким поворотом событий алжирец заявил, что на сборы ему нужно два дня. Девушка щедро предоставила ему четыре, но с условием, что ничего не будет забыто. Барка доверху набил свой мешок провизией, сложил вещи в кучу так, что получилась настоящая пирамида. Изрядно растолстевшему Мейсу тоже достался немалый груз: кроме всего прочего на него навьючили и полный набор медикаментов. Вспомнили и об оружии: Фрикет взяла с собой револьвер, а ее денщик — охотничье ружье.

В одно прекрасное утро наши герои тронулись в путь. Фрикет казалось, что они взяли слишком мало продуктов. Но денщик успокоил ее: во время похода можно раздобыть столько сухарей и консервов, что хватит на целое войско.

Друзья уезжали с легким сердцем и не подозревали об ожидавших их драматических приключениях.

Все в порядке. — Одни. — Привал. — Опасения. — К оружию! — Атака. — Пленники. — Переводчик. — Методист и папист. — Фрикет бьет тою, кто хотел побить ее. — Барка предпочитает быть убитым, а не повешенным.

Вначале все шло замечательно. Враги, трусливые и плохо организованные, без всякого сопротивления отступали перед горсткой отважных людей. Именно на такой эффект и рассчитывал генерал Дюшен, задумав свой план, который в других условиях казался бы безумием. У наступавших имелась связь лишь с небольшими отрядами, и противник вполне мог прервать ее одним решительным ударом с тыла.

Фрикет и Барка путешествовали в относительной безопасности. Спешить было некуда. Через некоторое время они приехали на пост Тарасоатра, подвергшийся первого июля ожесточенной атаке мальгашей. Алжирские пехотинцы с командиром Лентоне во главе не дрогнули и отбили натиск врага. Этот важный стратегический пункт охранялся очень тщательно.

Наших путников устроили на ночлег в уютных хижинах. На следующий день они перебрались через реку Андрокели. Через второй поток — Мандендамбу — переправились с большим трудом, разбив лагерь для отдыха в поселке с таким же названием. Дорога шла в гору и местами была чрезвычайно тяжелой. Дальше пришлось преодолеть еще две реки — Ампазиру и Мороколои; на берегу последней располагалась деревушка из тридцати хижин, в которых размещался небольшой отряд. Переход от Мороколои до Молаи был очень длинным и тяжелым: извивающаяся среди скал тропинка, крутые подъемы. Ужасная жара сморила даже неутомимого Барку.

Славный зебу едва передвигал ноги; он вытягивал шею, потряхивал головой и всем своим видом выражал обиду. К тому же за время безделья в Сюбербивиле он потерял прежнюю прыть.

Такими темпами нельзя было дойти не только до Малаи, крупного поселения туземцев антимерино, где находился французский гарнизон, но даже до маленькой деревни Амбиакели.

Хорошенько поразмыслив, наши герои решили сделать привал. Привычное дело для таких опытных путешественников, в особенности для старого солдата. И все же Барка немного тревожился. Ему казалось, что за большими камнями прячутся какие-то черные люди в белой одежде. Араб ничего не сказал Фрикет: ему не хотелось без особых причин беспокоить девушку, хотя, совсем одни, они легко могли стать жертвами грабителей.

Дождя не предвиделось, однако Барка поставил палатку, разложил для француженки походную кровать, привязал зебу на короткую веревку, зарядил оба ствола ружья, вынул из ножен кинжал и принялся за стряпню.

Поели они с аппетитом, немного поболтали. Барка уселся и закурил, а Фрикет, изнемогавшая от усталости, легла и заснула.

Араб нервничал, ему не спалось: все время чудились какие-то шорохи, непонятные звуки. Зато славный Мейс сохранял полное спокойствие: наработавшись за день, он восстанавливал силы и с невозмутимым видом пережевывал пищу.

Посреди ночи Барке изменили силы, он перестал вглядываться в темноту и на какое-то время задремал. Сколько он спал — пять минут, полчаса? Внезапно его разбудили ужасные крики. Привычки старого солдата не забываются: еще не проснувшись, он схватил свое ружье и громко крикнул:

— К оружию!

Из палатки, держа в руке револьвер, выскочила Фрикет. Конечно, это было нападение, обычное для мальгашей, которые любят подкрасться ночью и застать противника врасплох. Держались они тесной группой; сколько их было? Человек двадцать, может быть, тридцать или еще больше. Чтобы придать себе больше уверенности, они яростно и пронзительно кричали. Видя, что разбойники устремились прямо на них, Барка принялся палить в середину, как будто перед ним была стая ворон. Ружье было заряжено крупной дробью. Выстрелы освещали все как днем: черные тела падали и отчаянно корчились на земле. Фрикет, не поддаваясь страху, также повела стрельбу, стараясь попасть в темные силуэты, которые появлялись с разных сторон.

Разбойники знали, что девушка и араб одни и им неоткуда ждать помощи: ведь ближайшие армейские посты далеко. Мальгаши надвигались на путников и уже готовились схватить их своими мерзкими обезьяньими лапами. У Фрикет кончились патроны, а Барка не успевал перезарядить ружье. Тогда старый солдат бесстрашно заслонил собой девушку и, размахивая ружьем как дубиной, попытался отогнать нападавших. От первого же удара приклад разбился в щепки, один из негров упал с проломленной головой. Ствол ружья остался в руках араба, и он с необыкновенной ловкостью стал орудовать им как топором, раздавая удары направо и налево, скрипя при этом зубами и выкрикивая арабский боевой клич:

— Аруа! Аруа!..

Однако силы были слишком неравны. Вместо одного поверженного врага из мрака, подобно демонам, появлялось множество других, и все они сразу же бросались на подмогу собратьям. Кто-то из упавших мертвой хваткой вцепился Барке в ногу. Араб нанес врагу страшный удар, потерял равновесие и рухнул на землю. На него кучей навалились туземцы. Вскоре он не мог пошевелиться и, чувствуя, что пойман, печально воскликнул:

— Прости, госпожа, твоя денщик больше не может защищать.

Фрикет отбивалась изо всех сил, но ее тоже схватили. Барку, несмотря на его отчаянное сопротивление, связали по рукам и ногам.

Совершив свое черное дело, разбойники поспешили убраться с дороги и унести раненых и убитых. Девушку усадили на зебу и приставили к ней четырех телохранителей, а Барку, внушавшего туземцам особенный страх, решено было тащить на носилках.

Прошло всего несколько минут. Случившееся казалось кошмаром, дурным сном, который должен рассеяться при пробуждении. Фрикет не могла опомниться, ей не верилось, что они вдруг попали в лапы безжалостного врага, жестокого не только по природе, но и по причине военных неудач.

Остаток ночи они шли по ужасной, изрезанной ямами, рытвинами и усеянной огромными камнями дороге, которую разбойники, видимо, знали очень неплохо, так как двигались по ней достаточно уверенно.

Наконец они прибыли в большую деревню, где выбежавшие им навстречу жители приветствовали их криками, полными одновременно и ярости и веселья.

Пленников заперли в соломенной хижине, а зебу освободили от груза и привязали к дереву.

Наступал рассвет. Фрикет была относительно свободна: ее не стали связывать, как Барку. Но все равно она не могла выйти наружу: у двери стояли часовые, вооруженные ружьями, копьями и дубинками. На душе было тревожно; девушка без конца задавала себе один и тот же вопрос: «Что же они с нами сделают?»

Барка выразил свои мысли одним-единственным восклицанием, которым у мусульман обозначается рок, судьба:

— Местуб! («Так уж было суждено!»)

Он не проронил более ни слова и, покорившись своей участи, замкнулся в гордом молчании. А что еще им оставалось? Бегство было невозможным, спасти их могло только чудо…