— Неплохо, но не думаю, что смогу что-нибудь сделать. Я готова уехать, если ты этого хочешь. Если моя дочь уедет, сомневаюсь, чтобы ты захотел меня здесь видеть.

— Не пори чепухи, Эгги. Оба мы знаем, что ты мне нужна. Ты своя в Санбридже, так же, как девочка. Райли будет очень расстроен всем этим.

— Не думаю. Мне даже кажется, он ожидает чего-нибудь в этом роде. Мосс — тоже, если поразмыслить над этим. Только ты и удивляешься. Разлад между ними длится давно.

— Когда между двумя женатыми людьми все было хорошо? Ты сама была когда-то замужем. Всегда у тебя все ладилось?

— Бывали моменты, — уклончиво ответила Агнес. — Нельзя строить жизнь на моментах, Сет.

— Ерунду ты говоришь! Мосс все уладит, или я узнаю причину. Ну, заключаем мы сделку или нет?

— А если мне не удастся уговорить Билли?

— Ага, ты хочешь определиться заранее — это ты пытаешься дать мне понять?

— Просто говорю.

— Выпиши себе чек. Если девушка не приструнится, получишь половину. Согласна?.. Ну а теперь, что не так? Не похоже, что ты согласна.

— Я не согласна, но деньги есть деньги. Они согласны.

— Что заставляет тебя задирать нос? Премия? Я знаю, ты любишь премии. Получишь еще пять, если убедишь ее отказаться от этой глупости. — На этот раз Агнес улыбнулась. Еще три нуля. Каким бы ни оказался результат, она все равно останется в выигрыше.

Билли ждала, что Мосс придет в мастерскую. Письмо, которое она оставила на его письменном столе, несомненно, убедит его, что дело срочное. Он должен был вернуться часов в семь. Конечно, если только он не…

Нет, она не станет волноваться. Не станет портить это изумительное радостно-возбужденное состояние — она чувствовала себя, как ребенок накануне Рождества. Ее Рождеством стал Тэд. Все эти годы она ощущала пустоту, потому что с нею не было Тэда. Его приезд в день рождения Райли — веление судьбы. Тэд пытался как-то устроить свою жизнь, женившись, и она гордилась им, но и радовалась, что он все еще любит ее и никогда не переставал любить. Конечно, очень эгоистично с ее стороны так думать, она это понимала, но ей все равно. Связывающие их узы были как никогда сильны. Скоро, скоро все эти годы ожидания и тоски подойдут к концу. Что бы ни готовила им жизнь, они вместе станут противостоять ей.

Мосс швырнул портфель на письменный стол и упал в кресло-качалку. Боже, как он устал. Он ненавидел Вашингтон и всех этих проклятых чиновников, должностных лиц, которые думают, что понимают, о чем толкуют. Он сам прекрасно знает, как строить самолеты, так почему бы этим умникам не позволить ему делать то, что он умеет делать лучше всего? И почему они вечно суют носы не в свое дело? Надо поговорить обо всем этом с папой.

Мосс взял портфель со стола и заметил под ним белый конверт. Открыл его и прочел короткую записку от Билли.

Две минуты спустя Билли уже впускала его в свою уютную мастерскую. Она попала в точку.

— Я хотела бы получить развод, Мосс. Хотела сказать тебе раньше, но ты был в отъезде. Сегодня за ужином я сообщила обо всем твоему отцу и моей матери. А утром я подала необходимые бумаги.

Он заранее предчувствовал что-то неладное. Но почему-то совсем не подумал о таком повороте дела.

— Это Тэд Кингсли?

— Нет, Мосс, между нами больше ничего нет. Не хочу, чтобы кто-то из нас обвинял другого. Все кончено.

Кончено. Она говорит, все кончено. Говорит также, что это не из-за Тэда Кингсли. Билли никогда не лжет. Боже, развод… От одного этого у отца крыша поедет.

— Зачем тебе развод, если у тебя нет никаких особых планов или какого-то человека? — Каким небрежным был его тон, словно ему совершенно все равно. Но нет, Мосс вовсе не оставался равнодушным к ее решению; стоило возникнуть угрозе потерять Билли, и он все больше желал удержать ее возле себя.

— Я хочу иметь свободу действий. Хочу быть сама по себе. Хочу увидеть, что представляет из себя Билли Коулмэн. Ты можешь понять это, Мосс?

— Нет. Я знаю, что ты собой представляешь. И ты тоже. Все это довольно глупо, не так ли, Билли?

— Я надеялась, что ты не станешь занимать такую позицию, Мосс. Не желаю бередить старые раны, ворошить застарелые обиды. Развестись — вот чего я хочу и чего намереваюсь добиться.

— Я не хочу развода, — резко возразил Мосс.

— А я хочу. Я не собираюсь отступать, Мосс. Назад для меня пути нет.

— Пытаешься взвалить на меня вину за все обиды…

— Нет! Боже, Мосс, ты уже давно перестал видеть во мне того человека, которым я являюсь. Мне нужен развод для меня самой.

— Что сказал отец?

— То, что можно было ожидать. Сказал, что в семье не будет развода. Я перед ним не отступила… и перед тобой не отступлю.

— Почему бы нам немного не подождать, не поразмыслить? Должен признаться, я этого не ожидал. Мне нужно время, чтобы подумать, прийти к какому-то решению.

— Думай сколько угодно. Как я уже сказала, я подала на развод. Я только хотела, чтобы ты услышал это от меня, а не от своего отца.

— Билли, Билли… Где мы допустили ошибку? Мы владели так многим. Как это случилось с нами? — Мосс устало вздохнул. Только этого ему не хватало, когда и без того все идет наперекосяк. Боже, еще и отец окажется у него на шее.

— Не знаю, Мосс. Я пыталась. Но слишком утомительно биться головой о каменную стену.

— Ты обвиняешь меня. Слышу по твоему голосу. Говоришь, что ты устала. И не упомянула, что мы оба старались. Я тоже пытался, черт побери!

— Ты недостаточно старался. Наша семья не распалась бы, если бы ты пытался так же сильно, как я. Никто из нас ничего не имеет. Разве ты не видишь? Да, я обвиняю тебя. Я хотела объединить семью. Хотела, чтобы ты почувствовал это так же, как я. Ты дал обещание и нарушил его. Единственного, единственного, чего я когда-либо хотела, ты мне не дал. Мою семью. Теперь мне это больше не нужно. И ты мне больше не нужен, Мосс.

Мосс не сводил с нее глаз.

— Ты слышала, что сейчас сказала? — медленно проговорил он. — Ты слышала свои слова?

Билли подошла к двери и распахнула ее.

— Слышала. Я это выстрадала. Поздно, Мосс. Лучше тебе вернуться в дом. Я устала.

Мосс с ненавистью прислушался к скрежету задвигаемого засова. Постоял у дверей, сигарета свисала с его губы. Он долго стоял здесь уже после того, как погас свет. Как могло все кончиться? Если бы он сказал, что все кончено… а сейчас он не был готов. Он знал, как бороться, и будет бороться за то, что принадлежит ему.

Райли радовался, что кончился праздник, День Благодарения; его не было дома со своей семьей на традиционном ужине. Но у него дело, важное дело. Из окна спальни он посмотрел на последствия ночного снегопада. Трудновато будет идти с маршем антивоенного протеста в такую погоду. Райли надеялся, что все-таки средства массовой информации осветят это событие. Анна Мария Воловски сказала, что такое событие не упустят, а она-то, казалось, всегда знала, как пойдут дела.

— На улице, наверное, градусов двадцать мороза, — проворчал Райли, обращаясь к своему товарищу по комнате Майку О'Нейлу. — Замерзнем там как собаки.

— Знаю. Я надел длинные кальсоны и две пары носков. Успокойся, Коулмэн, это всего лишь на пару часов. Выживем. Этот снегопад все равно что старая шляпа для газетчиков, а мы им подкинем новостей, чтоб было о чем написать. Ради этого стоит померзнуть.

Вьетнам, дьявольская заваруха на другом краю света. Не многие называли это войной, а следовало бы, подумал Райли. До сих пор это именуется «политической акцией», размышлял он, подправляя краской плакат, который будет нести: «Верните их домой!!!».

— Они получат свои новости, — усмехнулся Майк. — Что скажешь о моем?

Райли обернулся, чтобы глянуть на лозунг в руках Майка: «Я не иду!».

— Это твое последнее слово, О'Нейл?

— Вот именно, последнее.

— Пошли. Остальные ждут, а я не хочу идти пешком к административному зданию. Я дитя комфорта, предпочитаю посидеть в тепле, пока мы не двинемся.