— Был кто-то, ходил, сучьями потрескивал да всё ворчал толстым голосом. Тоже, верно, малинку собирал. Уж я звала-звала: «Дяденька, пособи медвежонка поймать!» Да не вышел он ко мне.

— Дитя неразумное! — всплеснула руками Федора. — Да ведь это не иначе, как сама медведиха кругом ходила, своего медвежонка берегла! Да как только она тебя насмерть не разорвала!

А колхозники, как такое услыхали, сейчас подхватили кто топор, кто вилы — да в лес!

В малиннике за ручьём и на самом деле нашли медведицу. Только она им не далась, ушла от них с другим своим медвежонком.

А того медвежонка, что на дерево залез, колхозники изловили и Аришке в подарок на ремешке привели.

Случилось это всё в прошлом году.

Теперь медвежонок с большого медведя вырос, а от Аришки ни на шаг, как, бывало, Аришка от матери. Сама Аришка — та всё ещё маленькая, только ещё в первый класс пошла, и над партой её чуть видно. Мишука своего нисколько не боится, хоть он вон какой страшилище вырос: лошади от него шарахаются и трактор на дыбы становится.

Нынче уж Федорину дочурку никто Аришкой-Трусишкой не зовёт, — все Аришей с Мишей величают. Она старательная такая стала, всем девчонкам в пример, матери помощница! И за водой на пруд, и в погреб, и на чердак ходит.

Вот и пойми её, чего она раньше мышей-то боялась!

— Егорка! Егорушка! — сквозь глубокий сон дошёл до Егорки настойчивый голос матери. И ещё что-то говорила мать, но Егорка в ответ только мычал, как телёнок, пока не услышал слово «рыбалка».

Тут он сразу вспомнил, что просил мать разбудить его ещё затемно, чтобы идти удить рыбу.

Егорка вскочил и протёр глаза.

В окошке чуть брезжил рассвет.

В небе было ещё совсем темно. Храпел старший брат; тикали на стене ходики.

Не прошло и пяти минут, как Егорка вышел на крылечко, надел на шею холстяную, всю в рыбьей чешуе торбочку, подхватил удочки и вышел на улицу.

Только за ним хлопнула калитка, из-под крыльца вылез Бобик— лопоухий щенок непонятной породы, на толстых кривых ножках — потянулся, зевнул, озабоченно понюхал Егоркин след и помчался за ним.

В большой избе правления колхоза горело электричество.

«Гляди-ко, — подумал Егорка. — Анатолий-то Веденеич тоже уж поднялся. Зайду-ка проведать».

Он прислонил удочки к крыше и вошёл в избу.

Председатель колхоза «Красная заря» Анатолий Веденеевич положил толстый карандаш на бумагу, где что-то подсчитывал, и поднял голову.

— Эге! Егору Бригадирычу! Что больно рано поднялся?

— На рыбалку собрался, — важным голосом ответил Егорка. — А вы, видать, так и не ложились?

— Да, вишь, дела много, время-то горячее, сам знаешь — сенокос, — сказал Анатолий Веденеевич, потягиваясь и разминая отёкшие руки. Он любил потолковать о колхозных делах с ребятами, особенно с сыном бригадира — Егоркой.

— А что сенокос? — сказал Егорка. — Отец говорил, — сегодня последний луг кончает на сенокосилке.

— То-то вот и оно, — подхватил председатель. — Свалить-то недолго, а вот высушить… Сотни центнеров скошенной травы ещё осталось на лугах колхоза. Ну, как дождь зарядит! Сено — ведь это наши коровушки, — продолжал председатель. — Их надо обеспечить кормом. Сам понимаешь: в сенокос день год кормит. Каждую сенинку надо сберечь, просушить да в скирды убрать. И ещё неизвестно, как погода простоит. Давай-ка вот поглядим с тобой, что барометр говорит.

С этими словами председатель встал из-за стола и подошёл к висевшему на стене круглому аппарату, похожему на небольшие стенные часы. Только стрелка на этом аппарате была одна, и на белом кругу под стеклом были надписи: «Буря» — «Осадки» — «Переменно» — «Ясно» — «Великая сушь». Сейчас стрелка показывала прямо вверх, на середину слова «Переменно».

Председатель легонько стукнул согнутым пальцем по стеклу аппарата.

Чёрная стрелка вдруг сорвалась с места и скакнула налево вниз, стала против слова «Осадки».

— Падает! — ужаснулся председатель.

Егорка не совсем понимал, что значит слово «осадки», но он знал, что по этому аппарату как-то узнают, какая будет погода. И понял, что дело неладно. Председатель сразу забыл про Егорку, подошёл к телефону и стал быстро накручивать ручку.

— Алло! Алло! Станция! Станция? Живенько дай-ка бригадира второй бригады. А? Ну да, в Заозерье.

В это время с крыльца послышался визг. Кто-то сильно скрёб в дверь когтями.

«Бобик», — сообразил Егорка и, не простившись с председателем, выскочил на крыльцо.

Бобик очень обрадовался Егорке, подскочил и лизнул его прямо в нос.

— Ах ты, горе моё! — притворно рассердился Егорка, утираясь рукавом. — Ну, куда со мной навязался? Рыбу мне пугать?

Егорка взял удочки на плечо и стал поспешно спускаться к озеру. Бобик, задрав хвост, побежал вперёд.

Над водой стоял густой туман.

Поёживаясь от холода и сырости, Егорка размотал удочки, насадил на крючки червяков, — червяки у него были в кармане на торбе. Поплевал на них. Одну удочку он положил рядом с собой поверх куста, а другую взял в руки и закинул подальше от берега.

Егорка был заправский рыбак. Всё, что ни делал он, делал плавно, не торопясь, как взрослый.

С каждой минутой становилось всё светлее: туман, клубясь, поднимался над озером и таял. Егорка поглядывал на поплавки. Они неподвижно лежали на спокойной воде. Потом вдруг поплавок той удочки, которую Егорка держал в руках, тихонько задрожал, задёргался, немножко погрузился в воду и опять выскочил.

«Плотица клюёт», — решил Егорка.

Он подождал, пока поплавок опять задёргался, и неожиданно подсек: резко рванул удилище кверху. На конце лески серебром замелькала в воздухе светлая рыбка с красноватыми плавниками — плотва.

Егорка качнул удилище на себя, но в руки ему пришёл пустой крючок: рыбка сорвалась и шлёпнулась обратно в воду.

— У, бумажные губы! — рассердился Егорка.

Едва он успел насадить червяка и снова закинуть удочку, как поплавок нырнул под воду. На этот раз Егорка вытащил порядочного окунька. Потом неожиданно ушёл под воду поплавок удочки, лежавшей на кусте. Егорка поспешно положил своё удилище на землю и схватил удочку с куста. На крючке оказался крупный полосатый окунь.

Егорке повезло: этой зарёй рыба клевала необыкновенно весело. Ему даже пришлось отказаться от ловли двумя удочками, — не успевал он снять добычу с одной, как поплавок другой исчезал под водой. Видно, в этом месте подошла, на его счастье, к берегу стая голодных окуней. Прошло всего с полчаса, а Егорка натаскал уже полную торбочку.

Тут за кустами послышался чей-то негромкий разговор, и из тумана вышла большая лодка — неводник. Старик и молодой парень из соседнего рыболовецкого колхоза разматывали на ней невод. Сеть бесшумно сползла за борт. Над ней всплывали на воде лёгкие деревянные кружки.

— Клёв на уду, — пожелал Егорке старик. — Как успехи?

— Благодарствую, — важно сказал Егорка. — Берёт помаленьку.

— Вот ты и примечай, — продолжал старик прерванный разговор с парнем. — И лягуши из озера на берег скачут. Опять же во всех костях у меня нынче ломота, а уж это самая верная примета: быть ненастью.

Как услышал эти слова Егорка, сердце у него упало «Дождь, — подумал он. — А сено-то как? Ведь не убрано?!» Егорка живо стал сматывать удочки. «А Бобик где?» — тут только вспомнил он о своём друге.

— Бобик! Бобик! — закричал он.

Щенок вылез из-под опрокинутой на берегу лодки.

— Бежим скорей!

И Егорка помчался на гору в деревню. Щенок с лаем опередил его.

Когда Егорка поднялся на гору, он увидел встающее из лесу солнышко. Но тут его оглушил громкий рёв стада. Пастухи выгоняли коров на пастбище. Коровы в колхозе «Красная заря» были замечательные: все одна к одной, крупные, чёрной масти, с большими белыми пятнами на боках, спине и морде — чистокровные холмогорки.