Лампа та будет гореть, поэтому ты должен будешь затушить ее и вылить из нее то масло, что в ней еще осталось, на пол, к своим ногам, и затем сразу спрячь лампу за пазуху. Потом ты вернешься ко мне тем же путем, что пришел. Однако на обратном пути можешь задержаться в саду и нарвать плодов с деревьев, если захочешь. Но, конечно, как только мы снова встретимся, ты сразу же отдашь мне лампу.

С этими словами дядя снял с руки кольцо и бросил его Аладдину, велев парню надеть его на большой палец.

- Эта волшебная безделица спасет тебя от всех напастей, - ободряюще сказал дядя, - охранит от любого зла, защитит от всех бед, убережет от всех и всяких несчастий, оборонит от горестей, избавит от всех неприятностей. Я сказал, что по возвращении ты должен будешь сразу отдать мне лампу?

Аладдин надел на большой палец кольцо затейливой иноземной работы, как ему было велено. Холодящее прикосновение металла к коже почему-то в самом деле успокаивало.

- Когда ты справишься с этой благородной задачей, - заявил далее сверху его дядя, - тебя будут считать уже не ребенком, но человеком, совершившим дело, которое по плечу лишь мужчинам. И в тот самый миг, когда лампа окажется наконец у меня, тебе больше не будет равных. Только будь очень осторожен, подбери полы халата, когда будешь проходить через те залы; иначе пропадешь вместе с лампой.

Сказав так, старик помахал ему с великой сердечностью и добавил:

- Возвращайся целым и невредимым, дитя мое. Быть может, мне следовало бы спрыгнуть вниз, чтобы обнять тебя напоследок.

Чтобы избегнуть новых дядюшкиных поцелуев, юноша устремился навстречу своему приключению немедленно. Он спустился по двенадцати ступеням, и едва он приблизился к медной двери, та распахнулась и впустила его. Но по ту сторону двери снова не было ни одного живого существа, а лишь три огромных зала, как и описывал его дядя. Подобрав полы халата выше пояса, Аладдин пошел через залы, как велел старик, и целым и невредимым добрался до дальней двери, ведущей в сад, а оттуда - до большой лестницы и портика с нишей. Там, на бронзовом пьедестале, который также описал дядя Аладдина, стояла лампа, горящая ясным малиновым огнем.

Пламя погасло, едва юноша дунул на него, и Аладдин взял лампу и вылил остававшееся в ней масло. Он подумал было о том, какие следы останутся от масла на его одежде, но, к его удивлению, поверхность лампы уже была сухой, так что он быстро спрятал небольшой медный предмет в складках своего одеяния. Потом он спустился из портика в сад.

Тут он впервые как следует рассмотрел плоды, висевшие на деревьях этого сада, ибо никогда в своей короткой жизни не видел он фруктов столь огромных и прекрасных. И тут он подумал, что прогулка с дядюшкой была долгой и трудной и за все эти многие часы он ни разу не остановился, чтобы хоть чем-нибудь подкрепиться. К тому же дядя сказал, что из всего этого заколдованного места лишь в саду Аладдин может задержаться и отведать фруктов.

И вот он дотянулся и сорвал то, что на первый взгляд казалось яблоком, хотя, когда пальцы Аладдина коснулись плода, юноша подивился поразительной твердости его кожуры. И в самом деле, при ближайшем рассмотрении оказалось, что все эти плоды по твердости не уступают камню, не поддаются ни ногтям, ни зубам и лишь формой напоминают инжир, апельсины, виноград, дыни (зеленые и желтые), бананы, грейпфруты, лимоны, яблоки, груши и прочие замечательные китайские фрукты.

Тогда Аладдин предположил, что эти предметы сделаны из цветного стекла, и хоть он был по-прежнему весьма голоден и разочарован, что плоды эти не смогли утолить его аппетит, все же принялся рвать эти похожие на фрукты игрушки, чтобы принести в подарок матери и своим юным друзьям. И он набрал фруктов всякого цвета, даже не подозревая, что красные могут оказаться рубинами, карбункулами, гиацинтами, кораллами или сердоликами, а белые - бриллиантами, жемчугом, перламутром или лунным камнем, не говоря уже про множество оттенков синего, фиолетового, желтого и разных неведомых цветов и про то, что это могли быть сапфиры, лазурит, бирюза, аметисты, яшма, топазы, янтарь, агаты, опалы, гематиты, турмалины, перидот и хризопраз.

Столь очарован был он этими камнями, что набрал их во множестве каждого цвета и рассовал их по карманам, и в пояс, и в рукава, и в одежду - повсюду, куда только мог, так что вскоре стал похож на вьючное животное перед походом на базар. Однако он как-то сумел идти и достаточно высоко подобрать полы халата, чтобы миновать опасные урны во всех трех залах, не коснувшись их.

И так он снова прошел сквозь медную дверь, на ступени, ведущие его к дяде. Но дядя, увидев его, казалось, не слишком обрадовался возвращению племянника, но первым делом спросил:

- Где лампа?

- Лампа? - переспросил Аладдин. - Ах да, лампа. Готов поклясться, что она где-то была. Наверное, это та острая штука, которая теперь впивается мне в поясницу.

Но дядя его не желал слушать никаких объяснений.

- Что я тебе говорил насчет лампы? - напомнил он, все больше гневаясь. - Я должен получить ее немедленно! Отдай мне ее сейчас же!

- Но, дорогой дядя, - ответил вполне разумно парень, радуясь, что справился со своей задачей, - как я могу отдать ее тебе сейчас, когда, как ты сам видишь, мои карманы вот-вот лопнут от этих замечательных стеклянных штучек? Позволь мне подняться по ступеням и помоги выбраться из ямы, чтобы я смог достать все это из карманов и сложить в надежном месте, чтобы эти стекляшки не раскатились и не побились. И тогда я с радостью отдам тебе лампу, поскольку в данный момент она соскользнула уже ниже пояса, и я боюсь, что она может поцарапать мне одну весьма чувствительную часть тела.

Но дяде его так хотелось завладеть этой лампой, что он не слушал никаких доводов.

- Ты не отдашь мне лампу? Песий сын, отдай мне лампу или умри!

Ни разу еще юноша не слышал, чтобы старик говорил таким ужасным голосом или обращался к нему со столь грубыми словами. Аладдину припомнились полученные им оплеухи. Потом он вспомнил, как дядя заставил содрогаться небо и землю, после чего в земле появилась эта огромная дыра.

«Наверное, - подумал парнишка, - я говорил с ним не очень убедительно». Пожалуй, решил Аладдин, теперь будет разумнее возвратиться в пещеру, пока дядя не успокоится немного.

Так он и сделал, проворно, насколько позволяла его ноша. Медная дверь вновь открылась перед ним и захлопнулась, едва он оказался по другую ее сторону, хотя рука Аладдина не коснулась ее, и никакая другая человеческая рука тоже, и это было только к лучшему, поскольку юноша в тот момент не вполне владел собой.

Даже глубоко под землей он удивительно ясно слышал голос старика, и это в значительной мере помогло парню понять истинную сущность этого человека, не говоря уже о том, что теперь мне гораздо проще связно пересказать вам эту историю. И вот что сделал человек, называвший себя дядей мальчика.

- Коли лампа не досталась мне, то не достанется она никому! - вскричал тот человек и снова разжег огонь и бросил в него еще щепотку порошка.

И когда вновь поднялся густой дым, он опять произнес неведомые слова, и огромная мраморная плита упала на свое место, навеки погребая под собой Аладдина.

- Будь проклято это глупое дитя! - злобно выкрикнул старик над убежищем юноши. - Какое счастье, что мне не нужно больше притворяться его родственником! Ах, если бы мое магическое искусство, указавшее мне на местонахождение лампы и на этого Аладдина, единственного в целом мире, способного ее достать, если бы мое искусство могло также поведать, что мальчишка окажется таким упрямым и несносным… Я бы собрал свои магические свитки и зелья и вернулся в Марокко.

«Ага!» - сообразил наконец Аладдин. Как уже, вероятно, догадались многие из вас, слушающие мой рассказ, человек этот был вовсе не его дядя, а могущественный маг, приехавший из далекого далека, из страны Марокко, по одной лишь причине - найти способ заполучить эту лампу!

- Все это просто замечательно, - перебил Гарун, - но не имеет никакого отношения к дворцам!