Ника поощрительно улыбнулась спине своей подруги по одиночеству и решила встряхнуться. Она приняла душ и порепетировала, готовясь к завтрашнему торжеству: примеряла наряды, меняла прически, придумывала диалоги. Потом, снова облачившись в золотистый халатик, прилегла отдохнуть и неожиданно задремала.

Ей приснилось, что она сидит в гостиной у Кешки и, как это бывало раньше, жалуется ему на неудачный роман с Реем: «Понимаешь, я не хочу за него замуж. Он — не мой, я это чувствую, — говорила она. — К тому же он — Синяя Борода. Ну, придумай что-нибудь, Кеш!» У Кешки было характерное в таких случаях выражение лица — каменно-спокойное, с рельефно выступающими желваками, глаза скрыты, как жалюзи, густыми пшеничными ресницами. Было совершенно непонятно, что он об этом думает. В ответ на ее отчаянный возглас он нелепо спросил: «Может, заварить тебе чаю?» «К черту твой чай!» — заорала Ника, и он закрыл лицо руками… Нике вдруг стало страшно. «Кеш, — попросила она, — ну скажи что-нибудь!» Тогда он медленно отнял руки и поднял ресницы — на нее смотрели серо-синие глаза Рея. Ника вскрикнула и проснулась. Кондиционеры работали нормально, но ей было жарко, тело покрылось потом, и Ника решила принять прохладную ванну.

В то время когда Вика прощалась с Реем у дверей апартаментов, Ника лежала в ванне и думала о Кешке. Она скучала по нему. Так скучала!

— Кеш! — жалобно позвала она. — Ты меня еще не забыл? Ты что сейчас делаешь, Кеш?

Кешка

В Москве было раннее утро. Иннокентий делал гимнастику. В распахнутое настежь окно вливался свежий утренний воздух, неся запах влажных после ночного дождя, но стремительно высыхающих тротуаров. Солнце ласково пригревало, однако было ясно, что к полудню оно разъярится, и тогда — берегись! Лето оказалось на редкость жарким.

«Как в Калифорнии!» — подумал Кешка, но руки не дрогнули. Он ритмично растягивал эспандер — никак не мог собраться купить эти хваленые тренажеры, и с каждым рывком, согласуясь с ритмом движений, приговаривал:

— Все бу-дет хо-ро-шо! Все бу-дет хо-ро-шо!

В дверь позвонили. Сосед, должно быть. Кешка бросил эспандер в кресло, накинул на влажные плечи полотенце и пошел открывать.

На пороге стояла его однокашница Татьяна, девочка из модного журнала — хорошенькая, стильная и без комплексов. За зубки — белые и ровные, но с немножко выступающими клычками — ее прозвали в институте Киской. Кошку она напоминала также вкрадчивой фацией движений.

— Какими судьбами? — изумился Кешка.

— Мог бы и поздороваться! — надула губки Киска.

— Извини, это я от неожиданности. Привет! — Кешка посторонился, пропуская девушку в квартиру.

— Ох, и красота тут у вас! — Татьяна с восхищением оглядела просторный холл. — Евроремонт делали?

— Угу. Проходи. — «Чего это ее принесло?» — недоумевал Кешка, недовольный тем, что пришлось прервать обязательный утренний комплекс.

Пройдя в гостиную, Татьяна грациозно опустилась в кресло и начала без стеснения разглядывать Кешку, весь «прикид» которого составляли плавки и полотенце.

— Извини, — спохватился он. — Сейчас оденусь.

— Не извиняйся, — томно промолвила Киска. — И можешь не одеваться. Ты классно выглядишь! Я и не знала, что ты такой краси-и-венький!..

Кешка только хмыкнул — не благодарить же за комплимент, и вышел в соседнюю комнату. По-прежнему недоумевая, он быстро натянул шорты и рубашку и вернулся к Киске, рассматривавшей тем временем действительно роскошную гостиную. Кешкин папа любил жить красиво.

Кешка сел в кресло напротив нежданной гостьи и вопросительно посмотрел на нее:

— Может быть, чаю?

— Спасибо, уже пила. — Татьяна обворожительно улыбнулась, показав клычки, и закинула ногу на ногу. Она была в коротком очень открытом платье и в модных босоножках на платформах.

Поза и платье давали возможность хорошенько рассмотреть Кискины ноги.

«Очень аппетитные ножки», — мысленно согласился Кешка.

Татьяна, проследив Кешкин взгляд, проверила впечатление и приступила к делу.

— Кеша, я могу быть откровенной? Надеюсь, ты не ханжа?

— Не ханжа, — успокоил ее Кешка. — Можешь.

— Знаешь ли ты, что давно и сильно мне нравишься? — неожиданно серьезно спросила Киска.

— Нет, — искренне удивился Кешка.

Хорошенькая Киска не имела недостатка в поклонниках. Сколько он помнил, она всегда была окружена целой свитой. А у него с ней были чисто приятельские отношения.

— Правильно, ты и не можешь этого знать. Я девушка самолюбивая, а тут никакой надежды на взаимность. Ты же никого, кроме Ники, не видел! Сейчас — другое дело. Милка сказала мне, что она уехала в Америку навсегда, вот я и пришла сообщить, что совсем не прочь тебя утешить.

— Минутку, минутку… С чего ты взяла, что Ника уехала навсегда?

— Так она тебе не сказала? Бедненький… Все знают, кроме тебя. Она через брачное агентство познакомилась с каким-то американским миллионером и намерена выйти за него замуж, чтобы он помог ей разыскать родителей. Так что…

Кешка встал и, наклонившись к Киске, бесстрастно погладил ее по хорошенькому плечику.

— Жалко, что ты чаю не хочешь. Тогда извини, у меня дела. А что касается Ники — у тебя ложная информация. У нас с ней все хорошо. Она узнает о родителях и вернется. После чего мы сразу поженимся. На свадьбу придешь?

— А как же! — Киска лениво поднялась и вскинула на плечо сумочку. — Ты все-таки мне позвони, если что. Телефончик мой у тебя есть?

— Есть, есть…

Кешка вывел Киску в холл, заботливо поддерживая под локоток, жизнерадостно помахал вслед и закрыл дверь. Минуту постоял, тупо рассматривая в зеркале свое закаменевшее лицо. Потом двумя рывками стянул рубаху и, на ходу расстегивая и сбрасывая шорты, вернулся в комнату, схватил эспандер и продолжил комплекс упражнений с того места, на котором его прервал Кискин звонок.

— Все бу-дет хо-ро-шо! Все бу-дет хо-ро-шо! Все бу-дет хо-ро-шо!

Королева бала

Вика, переполненная впечатлениями, проболтала с сестрой до глубокой ночи и осталась у нее спать.

Что-то мешало ей говорить о Рее, о тех чувствах, которые он у нее вызывал, и она лишь рассказала о том, что они делали: плавали, играли с дельфинами, ужинали. О Тиме же она говорила горячо, с нескрываемой симпатией. Ника, обманутая ее сдержанностью, решила, что вот даже наивная Тошка относится к Синей Бороде — иначе она его уже не называла — настороженно. И слава Богу!

— Надеюсь, он к тебе не приставал? — спросила она.

Вика покраснела и покачала головой:

— Нет, что ты. Только руку поцеловал на прощание и сказал, что будет счастлив, когда станет моим… то есть твоим мужем.

Утром позвонил Рей и предложил Нике-Виктории позавтракать с ним. Он будет ждать ее в ресторане отеля.

Ника согласилась, но, подумав, предложила Виктории, которая еще потягивалась, блаженствуя на мягкой широкой кровати, продублировать ее еще раз.

— А ты?

— А мне, Тош, еще поваляться хочется. Ты ж мне всю ночь талдычила про своих дельфинов. Мне сегодня необходимо как следует выспаться, чтобы вечером хорошо выглядеть. Ну что?

Но Вика, уже подхватив халатик, в одной коротенькой сорочке бежала в ванную. Через полчаса она тормошила сладко спавшую Нику.

— Никит, я готова… Никиша, ну проснись! Как я тебе?

Ника протерла глаза и посмотрела. Потом села и еще раз протерла глаза. Снова посмотрела, но и в этот раз ничего не изменилось.

Эта лучащаяся счастьем, ослепительная красавица — ее «синий чулочек»?

А Вика, смеясь, сама не зная чему, все поворачивалась перед сестрой. Сегодня она надела одно из самых ярких платьев, купленных Никой перед отъездом. И это открытое платье на пуговках, цвета спелого абрикоса, удивительно шло ей. Волосы она распустила, и они лежали на спине шелковистым золотым плащом.

— Вика, а с тобой что случилось? — У Ники не осталось сна ни в одном глазу.